Основные юбилейные торжества, посвящённые Владимиру Набокову (1899—1977) позади: в 2017 году отмечалось 40-летие его смерти, а в 2019 году — 120-летие со дня рождения. Тем не менее, Набоков — одна из самых ярких литературных фигур ХХ века — остаётся постоянным предметом исследований. Мною, петербургским литературоведом Юлией Реутовой, уже опубликован ряд эссе, в которых прослеживались взаимовлияния между Набоковым и другими писателями его времени, а также использование Набоковым мотивов, встречавшихся в творчестве писателей-предшественников.

Никому не уступать, приключения искать! Знакомо? Это был наш принцип, когда мы собирались вместе. Мы — это я, Андрей, Серёга, Вася. Если точно знали, что кто-то из другой компании бывал в местах поинтересней — бежали туда стремглав, нисколечко не думая об опасности. Мы исследовали заброшенный кирпичный завод, свалки под мостами на болоте, территорию гаражного кооператива, заставленного в закутках старыми аккумуляторными батареями, играли на «кладбище погребов» — название мы придумали такое, представляете? Не перечислить всех потрясающих мест, открывающих простор детскому воображению.

Рецензия Олега Бугаевского на книгу Семена Лопато "Мертвые видят день". — М.: АСТ, 2020. «Ширь открывшейся равнины впереди, длинные, грубо сколоченные столы, поваленные лавки, костры, люди — в разных одеждах и в разных мундирах, грубых, выцветших и линялых, оружие — заботливо вычищенное и беспорядочно сваленное, непрестанное движение людей, грубое, почти веселое — среди туманной зелени и темных раскидистых деревьев, серые пологи шатров виднелись у чернеющей вдали рощи, дымы костров поднимались к небу».

Рецензия на трилогию женской прозы Светланы Храмовой. "Чувствуется неприхотливая подводка к Скарроновской «Энеиде наизнанку»: где неповторимое переплетение линий судеб гл. героев, историй нескольких семей, сюжетов и жанровых фиоритур являются как бы предтечей к современному трансгуманизму. Разумеется, я не дока в феминистических диспозитивах. С навороченными терминами «газлайтинг», «менсплейнинг», «токсичная маскулинность», «интерсекциональный феминизм», «слатшейминг» и «фэтшейминг». Безмерными «квирами» с оголтелым квирбейтингом. С их деконструкцией северянинских экзегез — утопией декадентства".

В перерывах между лекциями мы обычно сидели не подоконниках двух окон, выходящих на литинститутский дворик. Там еще не было Герцена — просто травка и пара скамеек, вечно облепленных первокурсниками. Стоя перед ценителями поэтических шедевров кто-то отважно читал свои стихи. Слушали, оценивали, прикидывали: кто «самый-самый», а кто «так себе». Знакомились друг с другом. А из окон смотрели, как поспешают на лекции наши профессора, одни фамилии которых, не известные пока нам, поражали своей уникальной значимостью: Виктор Шкловский, Бонди, В.И. Дынник, Луговской, Архипов, Поспелов… Томашевский, Цейтлин. Какие же мы были дураки, когда на первых порах читали произведения сокурсников, пристроив их не коленке, и пропуская мимо ушей лекцию.

Посвящается Липецкому драматическому театру «Компромисс». Психоневрологический интернат. Полумрак, тумбочка, цветы в горшочках, помимо этого освещены две медсестры, которые раскладывают лекарство по ячейкам — по фамилиям.

Я пришёл туда, мечтая о чём-то большем. Но я явно считал это место синекурой: небольшой заработок, возможность приобретать за бесценок самые разные книги, наблюдать за людьми, разумно совмещать физический и интеллектуальный труд, наконец, работать на свежем воздухе. Самое ценное — это наблюдение за людьми и общение. Где ещё встретишь такой пёстрый срез общества? Здесь граница между продавцом и покупателем условна, все здесь прекрасные чудаки. Мечтать о чем-то большем — прекрасно, но приятнее этого дауншифтинга нет ничего. Конечно, надо было писать сразу — восемь лет назад, когда впечатления были особенно свежи, когда наивности и ощущения, что этот мир необъятен, разнообразен и таит сонмы чудес.

С Женей Евтушенко отношения всегда были мимолетные: с ним дружить невозможно, долго общаться тоже трудно. Да ни я, ни тем более он в этом не нуждались. Когда мы пришли на первый курс, Женю уже отчисляли с третьего: не сдал «академическую задолженность». Говорили, что несколько раз не мог ответить Г.Н. Поспелову по русской литературе 19 в. «Ну, вы тут сдавайте, а я пошел издаваться», — якобы сказал он студентам-товарищам. Тогда у него вышел «Третий снег», года через два — «Шоссе энтузиастов». Заскакивал он к нам на семинары в основном из-за Ахмадулиной, на которой вскорости и женился, низвергнув в бездну отчаяния Ваню Хэ, безнадежно в нее влюбленного.

На русском устном Г.Н. Поспелов шепнул кому-то из ассистентов: «Обратите внимание на этого мальчика, у него лучшее сочинение». Экзамены сдавал лихо: каждый день смотрел кино «Фан-фан — Тюльпан» для бодрости, а на полу, на Петровке, у стариков, спали вповалку бывшие нахимовцы, проездом в отпуска и к местам новой службы — в высшие училища.

Анекдот в том, что Луначарский свою драму превратил в подтрунивание над самоуправлением. Он взялся переиначить конец книги Гёте. Там Фауст, обманутый Мефистофелем, умирает со словами, оговоренным в договоре о продаже души дьяволу. Здесь Мефисто терпит поражение от… ремесленников города, столицы герцогства, взявших власть в свои руки. И Фауст, переметнувшийся к ним, умирает победителем: он передал им своё изобретение, железного человека (прообраз роботов, сменящих человека на работе при коммунизме). Подтрунивание Луначарского состоит в акцентировании фатализма, присущего прудонизму.