Продолжение повести "РАЗВАЛЫ-СХОЖДЕНИЯ"

I.

Развалы. Я пришёл туда, мечтая о чём-то большем. Но я явно считал это место синекурой: небольшой заработок, возможность приобретать за бесценок самые разные книги, наблюдать за людьми, разумно совмещать физический и интеллектуальный труд, наконец, работать на свежем воздухе. Самое ценное — это наблюдение за людьми и общение. Где ещё встретишь такой пёстрый срез общества? Здесь граница между продавцом и покупателем условна, все здесь прекрасные чудаки. Мечтать о чем-то большем — прекрасно, но приятнее этого дауншифтинга нет ничего. Конечно, надо было писать сразу — восемь лет назад, когда впечатления были особенно свежи, когда наивности и ощущения, что этот мир необъятен, разнообразен и таит сонмы чудес. Но тогда я находился в самом эпицентре жизни, тогда меня хватало на какие-то обрывочные наблюдения, которые я фиксировал в блокнотах. Блокноты, как это часто и бывает, я не открыл ни разу. Так что это не репортаж, это путешествие во времени.

II.

Хотелось быть матёрым контркультурщиком, наблюдателем за жизнью самых отчаянных раздолбаев, участником историй сродни романам Уэлша, Буковски, Селина и других преподобных отцов переливающейся всеми цветами радуги грязи. В перерывах я придумывал истории про чуваков, оказавшихся на развалах по самым разным причинам. Вот я представил себе наркомана, который зарабатывает на дозу. Чушь! Вот в голове родился образ Алоизиуса Паркера из «Отпуска без конца» Джармуша. А вот рок-н-ролльщик-неудачник подрядился торговать книгами. Но всё это вздор, шаблонное мышление, бездарное копирование стандартов, которыми всегда восхищается юность. Но, слава богу, я ещё и жил тогда настоящим. Меня окружали люди, которые не хватали звёзд с неба, но все они были мечтателями «о чём-то большем». Не знаю, кому они нужны в этом сходящем с ума мире, но друг другу они точно нужны. Напиши сейчас какой-нибудь очередной звезде соцсетей и ютьюба, живущей на пожертвования фанатов, и тебя в 90 процентах случаев окатят дождём ледяного недоумения, одарят щедро чем-то саркастическим и чужеродным. На развалах этого не было. Нет у меня сейчас ни снисходительности по отношению к чудикам с книжных рядов, как нет и наивного идеализирования их. Это параллельный, порой даже потусторонний по отношению к шумной жизни города, мир.

III.

Основной костяк книгопродавцев составляют люди, которым «за сорок». Свидетели того, как в СССР библиофилы гонялись за книжными редкостями и легко отдавали за фолианты немалые для простого человека суммы. Свидетели книжного бума 90-х, когда бульварная литература, вперемешку с трудами философов самых разных мастей, а также произведение ещё вчера опальных платоновых, булгаковых, пастернаков, набоковых, хлынули на книжные ряды воистину селевым потоком. Профессора, андеграундные тусовщики, полоумные афористы и мудрецы, члены Воронежского союза писателей, у кого за душой десятки никому сейчас не нужных книг, несостоявшиеся бизнесмены, разочаровавшиеся демократы, спивающиеся библиофилы (впрочем, года с 2010-го на алкоголь на книжных рядах было наложено строжайшее табу), дон-кихоты книжной культуры, журналисты, фельетонисты, сценаристы, филофонисты, нумизматы, прорабы, лингвисты.

Вот Ёж. Кажется, его зовут Александром. Его можно узнать по неизменной футболке с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. В 90-е он вращался в самой прогрессивной молодёжной тусовке, неофитов демократии, либерализма и западных ценностей. Тогда в 90-х среди продвинутых парней и девчонок пользовался спросом клуб FEEDBACK, сказавший нет так называемому «русскому року» и попсу. В этом клубе можно было услышать манчестерский рок, хардкор, рейв, разнообразнейший индастриал, нойз, кислоту, электронику. Всё было дико круто, парни и девушки жили на полную катушку, дышали полной грудью. Их восторг по отношению к хлынувшей волне самой прогрессивной западной музыки, «фирмы» сродни восторгу библиофилов тех лет. Зачастую между библиофилами, меломанами, синефилами, происходил кросс-культурный обмен. Происходило слияние всех голодных до культуры во всех её проявлениях. Благословенное время без интернета. Ёж женился, от тусовочных дел отошёл, стал торговать на развалах. Стал убеждённым Сталинистом, либеральные ценности для него померкли, стали гадки и неприемлемы. Осталась вера в сильную власть, выступающую пастырем для пролетариата, мудрым проводником в светлое будущее коммунизма (не ищите тут иронию). Правда, книги у него зачастую не из дешёвых.

— Почём Пруст?

— Ну, хм… это редкое издание… Пятьсот рублей.

— Да побойся бога.

— Бога нет, — припечатал Ёж.

Книжные развалы — это величайший срез разношёрстного общества людей книжных, ищущих, познающих, мятущихся, творящих. Здесь можно встретить сектанта, ортодоксального марксиста, националиста, нью-эйджера, троцкиста, буддиста, застрявшего во прошлом хиппи, сыроеда, анархиста, токаря-интеллектуала, путешественника, полиглота, носителя мёртвых и забытых языков, невыносимого горлопана-главаря, трибуна, юриста, медиевиста, адвентиста, дантиста, ветерана сексуальной революции, отставного актёра кукольного театра, джазмена, дауншифтера, выбравшего такой способ существования до того, как это стало мейнстримом, участника событий 1991 года, участника событий 1993 года, нацбола, мусульманина, кадаффиста… Ну, понятно. Эти люди интересны и по отдельности, но их общение, зачастую — взаимное пикирование и столкновение, рождало самые причудливые диалоги.

Взять хотя бы Баптиста и Атеиста. Баптиста — баптистом можно назвать условно, поскольку он за свою 70-летнюю жизнь перепробовал все учения, которые только можно себе вообразить — от аюрведы, учения Блаватской и дискордианства — до протестантизма, православия, различных методистских ответвлений. Так получилось, что я знал его с детства, и мог, хоть и обрывочно, наблюдать за его духовными поисками. Ради просветления он голодал, питался лопухами и одуванчиками, особым образом «заряжал» воду, становился свидетелем уфологических явлений, высчитывал фазы луны. Любил порассуждать о сильных личностях, окропивших кровью страницы мировой истории. К тому же Гитлеру его отношение менялось несколько раз. В свои 70 это был благообразный сухощавый старец с седой макушкой, без проплешин. В его глазах всегда можно было прочитать вопрос: «Ну что, братец, до каких духовных высот доскакал, а?».

Атеист — это тоже довольно условное обозначение. Внешне он напоминал Хантера Томпсона. Моё воображение превращало его очки в роговой оправе в Ray Ban. Честный пролетарий, мастер-токарь, большой книгочей и библиофил. На мир он действительно смотрел через материалистическую призму. По его мнению, мир и так неисчерпаем, безграничен для открытий пытливого и голодного ума, чтобы ещё покушаться на потусторонние дали. Любитель велосипеда, путешествий по матушке-России, он всегда приходил ко мне с какой-нибудь историей и описанием причудливого маршрута, который ему удалось проделать в отпуске. Как минимум, там всегда было городов десять. Первый же вопрос, который Атеист мне всегда задавал при встрече: «Ну что, женился?». Реакция на мой отрицательный ответ была всегда разная. Поначалу он говорил: «Ну и правильно». Потом всё чаще стал реагировать так: «Пора уже, брат, пора». Женат ли он сам, или холост, об этом история умалчивала.

Баптист и Атеист были самыми благодарными собеседниками. Стёрлись из памяти их разговоры, но всегда они были наполнены взаимными подколами, беззлобными, но ироничными.

— Всех богов придумал сам человек

— Ну а кто же тогда придумал человека?

­— А чего его придумывать, появился вследствие эволюции, обрёл прямохождение и абстрактное мышление, а потом…

— О-о-о, это мы, батенька уже сколько раз проходили. А как же душа?

— Душа — устаревшее обозначение высшей нервной деятельности

— Тьфу ты, о чём с тобой говорить

— Сам дурак

Дальше хохот.

Боюсь, диалоги советских пытливых умов покажутся человеку, живущему в интернете, наивными, но не вижу ничего обаятельного в этом сарказме, поверхностной всеобразованности цинизме. Баптист и Атеист будто бы представляли проекцию СССР конкретного, исторического и метафизического. И Баптист бы согласился, что жизнь человека во много биологически обусловлена, и Атеист бы кивнул в ответ на вопрос: «Ни одно время не обходится без веры во что-то, без религии, которая просто обретает с каждым новым историческим этапом новые формы, ведь так? Марксизм тоже в чём-то религия, особенно сейчас, в эпоху самого злокачественного и агрессивного капитализма». Пытливости и в чем-то наивности Атеиста и Баптиста мне сейчас очень не хватает. Вся мнимая осведомлённость разъезжается под ногами, мир трещит по швам, он не становится ни разумнее, ни добрее. Стопки книг и дисков разъезжаются под ногами, ни насмотренность, ни начитанность, ни наслушанность не кажутся больше надёжной крепостью от безжалостного мира. Пожалуй, самое важное в беседах Атеиста и Баптиста — это то, что я не могу передать в полной мере. Солнце, пробивающееся через листву деревьев, жадные пальцы библиофилов, шуршащие полиэтиленом заведомо упакованных (дабы уберечь от дождя) книг, баритон Атеиста, скрипучий тенор Баптиста, в чём-то они мне напоминают героев фильма типа «Пока не сыграл в ящик». Атеист давно не курил сигарет, а тут в один из солнечных дней стрельнул у меня одну, запыхтел довольный. Атеист усмехнулся:

— Жив, Курилка?

Потом глянул на меня и пояснил: «В мою бытность так часто говорили? «Жив, Курилка?».

— Разок можно побаловаться, кхы-кхы, — захохотал Атеист.

IV.

После «развалов» в моей жизни было много переездов, книги часто становились досадной обузой — много на горбу не уволокёшь, а потом, в суете, особо и не почитаешь основательно. В период безработицы внутренняя тревога не позволяет основательно занырнуть в увестистый фолиант, а когда работа — и подавно некогда читать. Но была в моей жизни история воистину «советская». Увидел я однажды на нашем столе, за которым я торговал, неполное собрание Марселя Пруста. Книг шесть там, по-моему было. В 2013 году это добро стоило порядка тысячи, Владимир Владимирович, мой шеф и президент ВРОО «Букинист» (так официально именовались «Развалы»), согласился мне уступить то ли за 600 рублей, то ли за 800. А работали тогда зимой, и, что удивительно, каждый день. Погода была сухая, но морозная. Ежедневно я получал 800 рублей, которые у меня суммировались со стипендией и журналистскими гонорарами. И вот так я каждый день отрабатывал одну книгу. Наверное, покупка в магазине новёхонького собрания Пруста не доставила бы столько удовольствия, сколько эта «рассрочка». Кажется, я даже простудился в те дни. Можно с гордостью сказать: «Пахал и болел за Пруста». Звучит сейчас наивно, но душу греет. Пруста я «понадкусывал» и продал одной знакомой, сделав свой вклад в круговорот книг в природе. С годами страсть к коллекционированию охладела. Изобилие вещей, даже книг, давит. Старомодно, наивно, мило.

V.

Все продавцы книг, конечно, люди с добрым «прибабахом». Выручить за день для среднестатистического торговца 400 рублей — большое счастье. Как показала практика, эта сумма равняется пятнадцатой части разового гонорара столичного продажного журналиста, выданного ему за один чих в нужную сторону. Это при условии ещё, если он не лидер мнений. Ой, я не включаю здесь ни воспеваний честной бедности, ни позы «если ты такой умный, то отчего такой бедный?». Я к тому, что развалы — это больше игра, чем заработок. Это такое интеллектуальное казино, в котором игроки — и продавцы, и покупатели. Да и покупатели тоже часто выступают в роли продавцов. Откуда поступают книги? Часто их привозят на машинах простые граждане, переезжающие с места на место. Гребём по бросовой, оптовой цене, потом стараемся «отбить» потраченную сумму. Иногда Владимир Владимирович перебарщивал с закупками, уходя далеко в «минус». Мне же приходилось тащить в конце рабочего дня на тележке на склад раза в два больше книг, чем было вывезено «на точку» с утра. Тут я уже и злился, и недоумевал, а после труда праведного, получив зарплату, и посмеивался. Я эту игру очень хорошо понимаю. В 90-х, когда я учился в младших и средних классах вся эта игра «купи — продай» казалась мне не просто занятным делом, но волшебством. Все продавцы развалов остались такими детьми 90-х, только в два-три раза старше меня. Может быть, в 90-х эта торговля ещё как-то кормила, когда страна нищенствовала. Всем этим профессорам, преподавателям, бог знает кому еще, месяцами не платили зарплаты.

— Выходили мы прямо из НИИ после рабочего дня, — рассказывал Вэ Вэ, — доставили кто что — кто зелень, кто магнитофон, кто книги, кто пластинки, ну и торговали.

Я бывал у Вэ Вэ дома. Просторный коридор превратился в узенькую лазеечку из-за стоящих по обе стороны книг. Это при том, что склад, на котором мы хранили «товар», был переполнен ими. Жена шефа грозилась его выгнать из дома вместе с книгами, правда, в шутку. Оба — книжные советские люди. Он — Физик, она — Лирик. Пресытившись фолкнерами, джойсами, прустами, беккетами и прочими ионеску, в свои 45-50 она предпочитала Дарью Донцову. Это к слову о стереотипах, что, дескать, Донцову читают только тёмные необразованные граждане. Она вообще отдельный феномен, достойный отдельной главы.

У части продавцов были автомобили, на которых они привозили книги на точку. Но большинство, безлошадные, вынуждены были арендовать подвалы близлежащих домов и гаражи. Некоторые местные спивающиеся граждане за бесценок сдавали свою недвижимость. Встречались среди них и прохиндеи. Мотька — один из них. Пришёл он как-то на развалы и предложил свой сарай за умеренную цену. Сразу же нашёлся арендатор. Мотька взял аванс, махнул рукой, и сказа: «Эх, заезжай, мил человек, видишь, какой я добрый, другой бы, эх, кур-рва, заломил бы, а я… эть… по-христиански». По рукам. На следующий день Мотька, покачиваясь, пришёл за оставшейся суммой, попеняв на жизненные трудности. Получив деньжата, он растворился во дворах. А потом, через пару дней, снова явился… за авансом. Арендатор попался сердобольный и оправдал это мзду тем, что за следующий месяц склад частично будет оплачен. После того как Мотька потребовал оставшуюся сумму за следующий месяц, было ясно, что иметь с ним бизнес — дело гиблое. Но как-то ему удалось так развести пару-тройку наивных продавцов. А может у него правда были провалы в памяти на почве бурного алкоголизма. Кто её знает наверняка, человеческую эту душу… ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ