Основные юбилейные торжества, посвящённые Владимиру Набокову (1899—1977) позади: в 2017 году отмечалось 40-летие его смерти, а в 2019 году — 120-летие со дня рождения. Тем не менее, Набоков — одна из самых ярких литературных фигур ХХ века — остаётся постоянным предметом исследований. Мною, петербургским литературоведом Юлией Реутовой, уже опубликован ряд эссе, в которых прослеживались взаимовлияния между Набоковым и другими писателями его времени, а также использование Набоковым мотивов, встречавшихся в творчестве писателей-предшественников.

Предлагаемое ниже новое эссе посвящено перекличкам, имеющимся в произведениях Набокова и Льюиса Кэрролла (1832—1898), автора сказок "Алиса в стране чудес" и «Алиса в зазеркалье». Эти сказки Набоков перевёл на русский; возможно также, сама личность Льюиса Кэрролла, который никогда не был женат, но всю жизнь дружил с детьми и писал для них сказки, послужила для Набокова источником вдохновения при написании романа «Лолита».

Основной упор моего эссе, конечно — на Набокове, Кэрролл здесь скорее — предлог для разговора… Но я надеюсь, что некоторые факты о Кэрролле, которые я привожу ниже, заинтересуют читателя. Возможно, и Набокова эти факты помогут увидеть с новой стороны.

…Итак, передо мной явный предшественник Набокова — Льюис Кэрролл. Предшественник потому, что, говоря о Кэрролле, говорю об Алисе, а, говоря об Алисе, думаю о Лолите. Лолита безусловно началась с Алисы. Это — основное, то, что на поверхности. Но есть ещё и другое.

Льюис Кэрролл (Чарльз Лютвидж Доджсон) — писатель, математик, логик, философ, диакон Англиканской церкви. В своих книгах: грустный и смешной Белый рыцарь, скучноватый мудрец Дронт, и Птица Додо — когда заикался.

Льюис Кэрролл — автор знаменитых и любимых сказок «Алиса в Стране чудес» (1865) и «Алиса в Зазеркалье» (1871), а также менее известных художественных произведений: поэмы «Охота на Снарка» (1876) и романа «Сильвия и Бруно» (1889—1893). Из-под его пера также вышли двести с лишним научных брошюр, двадцать из которых посвящены новым играм.

Сказка об Алисе это сложная система оптических миражей, в которой слились доброта, теплота, искренность, уменьшающаяся вселенная, остановившееся время, безымянные сущности, освобождённые смыслы… В ней блеск Викторианской эпохи с её культом восхищения Юностью и лёгкой примесью жестокости и грусти «портретов post mortal». В эту эпоху много писали о Любви — о Любви к Вечной Юности.

Книги Кэррола и создавались о любви к реально существовавшей девочке — Алисе Плезенс Лидделл, и все события и действующие лица в них — настоящие, взятые из жизни, подтверждение чему легко найти в дневниках Кэрролла и трудах исследователей его творчества. Мартин Гарднер указывает на запись в дневнике Кэрролла о лодочной прогулке, которая состоялась 17 июня 1862 г., в этот день и была впервые рассказана «Алиса в Стране чудес».

Теперь поговорим о некоторых повторяющихся мотивах в творчестве Набокова и сразу же будем сравнивать их с мотивами в произведениях Кэрролла.

Трагичность судьбы героев

Поскольку главной темой творчества Набокова является загадка перехода из жизни в смерть и — возможное — бессмертие, поэтому так много трагических судеб среди персонажей всех его произведений. Лишь Ван Вин и Ада среди немногих главных героев, кто избежал этой участи.

«Беда случается всегда», провозглашает творческое правило Набокова рассказчик в «Пнине». И, действительно, трагически, безвременно умирает, так и не став взрослой, Лолита; умирает от сердечного приступа Гумберт Гумберт; умирает от пули Магды ослепший Бруно Кречмар; умирает маленький сын главного героя рассказа «Рождество»; умирает, так и не осуществив своего путешествия, Пильграм; жестоко, через отсечение головы, казнён Цинциннат; умирает замученный маленький сын Адама Круга, Давид; самоубийством кончает Лужин; задумав убийство мужа, сама внезапно заболевает и умирает Марта; участвуя в гибельном пари, умирает Яша Чернышевский. И таких судеб у Набокова множество, как среди главных героев, так и среди лишь промелькнувших.

В трагичности, но чёткости финала и кроется одно из превосходств Набокова над другими писателями, которые заставляют читателя самого домысливать… С поистине мастерской огранкой создаёт Набоков узор трагедии своих персонажей, их быстрой (Шарлотта) или медленной (Лолита) гибели.

Здесь важно вспомнить, что Набоков показывает нам не просто физическую смерть своих персонажей, но и разрушение, и утрату определённых состояний как разновидность смерти. Прежде всего, это — утрата детства. Например, смерть ребёнка в человеке, смерть нимфетки в девушке. В пользу последнего может свидетельствовать следующее замечание Гумберта о том, что «нет ничего гаже студенток», что «в них похоронены нимфетки».

На первый взгляд, в произведениях Кэррола нет трагичности. Да и как она там может быть, если это сказки для детей, которых он очень любил? На первый взгляд, это весёлые сказки, наполненные пародиями, игрой слов и смыслов. Конечно, физической смерти героев в сказках Кэрролла нет. Но дело в том, что в «Алисе в Стране чудес» присутствует немало шуток о смерти, например, когда Алиса заявляет: «Упасть с лестницы теперь для меня пара пустяков. А наши решат, что я ужасно смелая. Да свались я хоть с крыши, я бы и то не пикнула».

Трагичность разлита в самом воздухе сказок, и она очень хорошо ощущается читателем. Трагичность уже напрямую видна в трогательных стихах, помещённых в начале и в конце «Страны Чудес» и «Зазеркалья», и в эпиграфе части третьей «Сильвии и Бруно». Имя этой трагичности — смерть ребёнка в человеке:

Алиса, сказку детских дней
Храни до седины
В том тайнике, где ты хранишь
Младенческие сны,
Как странник бережёт цветок
Далёкой стороны.

Подтверждением этого может быть и стихотворение, помещённое Кэрроллом в начале «Алисы в Зазеркалье». Этот шедевр не дал разъять себя на цитаты без ущерба для музыки смысла, поэтому привожу его полностью:
 

Дитя с безоблачным челом
И удивлённым взглядом,
Пусть изменилось всё кругом
И мы с тобой не рядом,
Пусть годы разлучили нас,
Прими в подарок мой рассказ.

Тебя я вижу лишь во сне,
Не слышен смех твой милый,
Ты выросла и обо мне,
Наверное, забыла.
С меня довольно, что сейчас
Ты выслушаешь мой рассказ.

Он начат много лет назад
Июльским утром ранним,
Скользила наша лодка в лад
С моим повествованьем.
Я помню этот синий путь,
Хоть годы говорят: забудь!

Мой милый друг, промчатся дни,
Раздастся голос грозный.
И он велит тебе: «Усни!»
И спорить будет поздно.
Мы так похожи на ребят,
Что спать ложиться не хотят.

Вокруг — мороз, слепящий снег
И пусто, как в пустыне,
У нас же радость, детский смех,
Горит огонь в камине.
Спасает сказка от невзгод —
Пускай тебя она спасёт.

Хоть лёгкая витает грусть
В моей волшебной сказке,
Хоть лето кончилось, но пусть
Его не блекнут краски,
Дыханью зла и в этот раз
Не опечалить мой рассказ.

Когда сказку Кэрролла решили поставить на сцене и попросили автора описать Алису, то он в ответ отправил статью «Алиса на сцене», в которой для описания своей героини использовал не признаки внешности, а признаки детскости: «..доверчивая, готовая принять всё самое невероятное с той убеждённостью, которая знакома лишь мечтателям, любознательная — любознательная до крайности, с тем вкусом к Жизни, который доступен только счастливому детству, когда всё ново и хорошо, а Грех и Печаль всего лишь слова, пустые слова, которые ничего не значат!» Причём в этой статье Кэрролл назвал себя её приёмным отцом, что весьма заметно перекликается с сюжетом «Лолиты», когда по воле Мак-Фатума Ло становится приёмной дочерью Гума.

Сходство Набокова и Кэрролла — в том, что они одинаково понимают взросление, как расставание с детством, утрату детства, а утрату детства — как разновидность смерти.

Утрата земного рая детства

Льис Кэррол очень любил розыгрыши и загадки. Это не обошло и меня. В процессе исследования я поняла, что почти каждая выбранная цитата по странному закону совпадения является подходящей для иллюстрирования сразу нескольких тем. Таким образом тема трагичности судьбы героев незаметно оказалась и темой утраты земного рая детства, и все цитаты применимы как доказательства сходства у Набокова и Кэрролла и этой темы, - как в стихотворении выше.

Всё это у Кэрролла слишком переплетено: утрата детства, одиночество, трагизм, смерть… Возможно, он назвал бы этот феномен экономией времени при выражении мысли.

У Набокова теме утраты земного рая детства — как Его собственного, так и детства вообще — посвящены почти все романы, рассказы, стихи. Трагичность судьбы большинства Набоковских героев заключается именно в этом, а не во внешних событиях, и даже не в любовных разочарованиях. Лужин, Ганин, Эдельвейс, Найт и его брат В., Смуров, Круг, Гумберт, Пнин, Вадим Вадимыч, Хью Персон, Ван Вин, Кинбот и далее список открыт…

Восхищение ускользающей красотой

Эта тема является не только общей для обоих авторов, но имеет и производный характер и тесно переплетена с трагичностью жизни, в которой неминуема утрата земного рая детства. И снова эти три темы незаметно сливаются и становятся одной.

У Набокова эта тема сильнее, чем у Кэрролла. Его персонажи делают прямые признания. Джон Шейд признаётся: «теперь я буду следить за красотой, как никто за нею не следил ещё».

В романе «Король, дама, валет» Набоков пишет: «Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как её любишь, красоту нельзя удержать, и в этом — единственная печаль мира».

Но красота по Набокову имеет черты, существенно отличные от понимания красоты Кэрроллом. Если осознание быстротечности красоты является общим для обоих авторов, то понимание её утилитарной бесполезности является уже темой Набокова.

Набоков значительно усложняет само понятие красоты и различает не только человеческую красоту — красоту женских персонажей, — но и красоту удачно сложившейся комбинации вещей, и бессмысленную, с точки зрения пользы, красоту бабочек.
Если у Кэрролла только содержится намёк на быстротечность детства, то Набоков вводит понятие «нимфетка», имеющее вполне определённые временные рамки (9-14 лет), и быстротечность красоты, соединённой с детством, оказывается поименованной.

У Набокова отмечен демонический характер красоты. Описывая нимфеток, Гумберт подчёркивает их демонический характер: «Надобно быть художником и сумасшедшим, игралищем бесконечных скорбей, с пузырьком горячего яда в корне тела и сверхсладострастным пламенем, вечно пылающим в чутком хребте (о, как приходится нам ежиться и хорониться!), дабы узнать сразу, по неизъяснимым приметам — по слегка кошачьему очерку скул, по тонкости и шелковистости членов и ещё по другим признакам, перечислить которые мне запрещают отчаяние, стыд, слёзы нежности, - маленького смертоносного демона в толпе обыкновенных детей: она-то, нимфетка, стоит среди них, неузнанная и сама не чующая своей баснословной власти».

Женские образы у Кэррола начисто лишены этого элемента демоничности. Напротив, как Алиса, так и Сильвия — очень самоотверженные, вежливые, добрые девочки, старающиеся никого не обидеть.

Набоков разносторонне описывает своих героинь: по внешности, по ощущению, по ассоциациям… Таким образом, у читателя создаётся иллюзия не только их реального существования и физического присутствия, но и реальности их души и бессмертности образа. У Аннабеллы «медового оттенка кожа», «тоненькие руки», «подстриженные русые волосы», «длинные ресницы», «большой яркий рот», у Лолиты «тонкие, медового оттенка плечи», «шелковистая, гибкая, обнажённая спина», у безымянной девочки из повести «Волшебник» «оживлённость рыжевато-русых кудрей», «весёлый, тёплый цвет лица», «летняя краска оголённых рук с гладкими лисьими волосками вдоль по предплечью», у Колетт «эльфовое, изящное, курносенькое лицо» и т.д.

У Кэррола же почти нет описаний внешности его героев и героинь. Даже про Алису мы знаем очень мало. Автор не описывает девочку, лишь мельком упоминает, что волосы у неё совсем не вились. Вот реплика Алисы из Главы 2 под названием «Море слёз», когда она пытается понять, в какую из своих подружек она могла превратиться: «Во всяком случае, я не Ада! ...У неё волосы вьются, а у меня нет!». Так же кратко Кэрролл описывает и Сильвию как «одну из самых миленьких и очаровательных девочек, которых мне доводилось видеть».

Своих героинь Кэрролл больше изображает не внешне, а при помощи моральных характеристик, среди которых доброта — самая главная. При чтении бросается в глаза, что Алиса всем стремится угодить и очень боится кого-либо обидеть. Сильвия выбирает из двух амулетов тот, который говорит о том, что она будет любить других, и отказывается от того, который обещает ей любовь всех людей. Тут можно вспомнить, что Лолита Набокова тоже добрая, только скорее — «добренькая», и то с чужими, а не с тем, кто её любит, т.е. не с Гумбертом.

Но для нас сегодня важно то, что для обоих авторов идеал красоты заключён в юности, ценность которой в её быстротечности, и что предпосылки к появлению понятия «нимфетка» вполне можно найти в Алисе и Сильвии Кэрролла. Общим для авторов является и то, что юным красавицам в их произведениях всегда противопоставлены стареющие женщины: всякие Шарлотты, Праттши, безобразные Герцогини.

Об авторе:

Реутова Юлия Сергеевна — петербургский драматург, прозаик и литературовед. Наибольшую известность получила её пьеса «Насмешка», а также эссе, посвящённые Владимиру Набокову. Живёт в Санкт-Петербурге, сайт: https://vk.com/nasmeshka11