В перерывах между лекциями мы обычно сидели не подоконниках двух окон, выходящих на литинститутский дворик. Там еще не было Герцена — просто травка и пара скамеек, вечно облепленных первокурсниками. Стоя перед ценителями поэтических шедевров кто-то отважно читал свои стихи. Слушали, оценивали, прикидывали: кто «самый-самый», а кто «так себе». Знакомились друг с другом. А из окон смотрели, как поспешают на лекции наши профессора, одни фамилии которых, не известные пока нам, поражали своей уникальной значимостью: Виктор Шкловский, Бонди, В.И. Дынник, Луговской, Архипов, Поспелов… Томашевский, Цейтлин. Какие же мы были дураки, когда на первых порах читали произведения сокурсников, пристроив их не коленке, и пропуская мимо ушей лекцию.

Посвящается Липецкому драматическому театру «Компромисс». Психоневрологический интернат. Полумрак, тумбочка, цветы в горшочках, помимо этого освещены две медсестры, которые раскладывают лекарство по ячейкам — по фамилиям.

Я пришёл туда, мечтая о чём-то большем. Но я явно считал это место синекурой: небольшой заработок, возможность приобретать за бесценок самые разные книги, наблюдать за людьми, разумно совмещать физический и интеллектуальный труд, наконец, работать на свежем воздухе. Самое ценное — это наблюдение за людьми и общение. Где ещё встретишь такой пёстрый срез общества? Здесь граница между продавцом и покупателем условна, все здесь прекрасные чудаки. Мечтать о чем-то большем — прекрасно, но приятнее этого дауншифтинга нет ничего. Конечно, надо было писать сразу — восемь лет назад, когда впечатления были особенно свежи, когда наивности и ощущения, что этот мир необъятен, разнообразен и таит сонмы чудес.

С Женей Евтушенко отношения всегда были мимолетные: с ним дружить невозможно, долго общаться тоже трудно. Да ни я, ни тем более он в этом не нуждались. Когда мы пришли на первый курс, Женю уже отчисляли с третьего: не сдал «академическую задолженность». Говорили, что несколько раз не мог ответить Г.Н. Поспелову по русской литературе 19 в. «Ну, вы тут сдавайте, а я пошел издаваться», — якобы сказал он студентам-товарищам. Тогда у него вышел «Третий снег», года через два — «Шоссе энтузиастов». Заскакивал он к нам на семинары в основном из-за Ахмадулиной, на которой вскорости и женился, низвергнув в бездну отчаяния Ваню Хэ, безнадежно в нее влюбленного.

На русском устном Г.Н. Поспелов шепнул кому-то из ассистентов: «Обратите внимание на этого мальчика, у него лучшее сочинение». Экзамены сдавал лихо: каждый день смотрел кино «Фан-фан — Тюльпан» для бодрости, а на полу, на Петровке, у стариков, спали вповалку бывшие нахимовцы, проездом в отпуска и к местам новой службы — в высшие училища.

Анекдот в том, что Луначарский свою драму превратил в подтрунивание над самоуправлением. Он взялся переиначить конец книги Гёте. Там Фауст, обманутый Мефистофелем, умирает со словами, оговоренным в договоре о продаже души дьяволу. Здесь Мефисто терпит поражение от… ремесленников города, столицы герцогства, взявших власть в свои руки. И Фауст, переметнувшийся к ним, умирает победителем: он передал им своё изобретение, железного человека (прообраз роботов, сменящих человека на работе при коммунизме). Подтрунивание Луначарского состоит в акцентировании фатализма, присущего прудонизму.

Однажды вечером я познакомилась с удивительным котом. А дело было так. В один из вечеров, сидя в кресле, я наслаждалась вечерней прохладой. И вдруг из глубины сада я услышала тихое мурлыканье. Это было похоже на песню или какое-то повествование. Ко мне вышел удивительно большой кот. Он был абсолютно рыжим, от ушей до кончика хвоста. Его глаза, как два янтаря, светились хитрецой. Кот сел недалеко от меня, делая вид, что не видит, и затянул песню. А когда закончил её, повернулся, и слегка наклонив голову, спросил: «Нравится ли мне она?» Это произошло так неожиданно, что я не смогла и слова вымолвить. Ухмыльнувшись в рыжие усы, он грациозно подошёл поближе.

В 1942 году, в шестнадцать лет, будущая актриса бросает школу, выходит замуж и устраивается на завод клепальщицей. Работает добросовестно, не выделываясь и не выделяясь. В разгаре Вторая мировая война, и американские журналы всячески стараются прославлять американскую армию. В один прекрасный день на завод, где работает Монро, приходят фотографы, чтобы найти девушек для пропагандистских фото. Так Норма становится моделью.

"Девушка, а можно с Вами познакомиться?" — "Нет..." Прошло много лет… Продолжение Вы можете увидеть, если в метро Вам попадётся седой старичок, который активно пристает к девушкам. Это он. На старичка даже обратила внимание администрация и говорит, что скоро в метро в каждом вагоне сделают «места для девушек, которые хотят познакомиться с этим старичком».