Шмелю в полёте всё едино:
Пыльцой припудренный слегка,
То видит общую картину,
То зев отдельного цветка.
Но сразу всё узреть – куда там!
Да и не каждый эрудит
Сумеет враз представить атом
И вещь, в которой он зашит.
А насекомому – тем паче!
Ему, конечно, всё равно:
Кругла ль Земля? На чьей он даче?
И кто принёс сюда бревно?
И кто за ширмою растений
Крадётся весело в очках?
И дела нет до смысла тени
От пионерского сачка.
* * *
В двадцать пять она страдала:
«Мне уже не двадцать».
В двадцать девять перестала
Петь и улыбаться.
В сорок пять – ей не до ягод,
Злится, что не тридцать:
«С каждым годом – старше на год!
Как не материться?».
А соседка – та, напротив,
Бойче год от года…
И орёт, как «Ту» на взлёте:
«Пенсия! Свобода!».
Арбуз
Застолье, август, Волгоград –
Как будто в облаке нерезком;
И моментальный аромат
Арбуза, взрезанного с треском.
Как непослушно нож ведёт
Себя туда, где будет проще,
Как безбородый анекдот
Про чью-то будущую тёщу.
Вгрызайся! Сладкий статус-кво
С тобой, с тобой до самой корки.
Но только знай – после него
Всё будет горьким.
* * *
Проснулся я в таинственном лесу
С законом и поправками из джунглей.
Где белое – там сверху гадил зуй.
Где тихо – там прислушаюсь: дышу ли?
За ёлкой доедает зверя зверь.
Несъеденные ждут своей повестки.
Ты тоже ущипни себя, проверь,
Насколько загрубел твой козырь веский.
Где раньше были все так солидарны,
Что верили: победа – навсегда,
Там хищники рычат: «Мы санитары!
Для нас – кто не успешен, тот еда».
Когда такой закон установили?
И кто такое организовал?
Свидетели ушли, остался филин,
Точнее – осторожная сова.
На ветке притаилась, как влитая.
Спросил её: «За что сия напасть?»,
Но мудрая, поспешно улетая,
Ответила: «Не надо было спать».
* * *
Однажды жил да был старик
Во флигеле дворца.
Он говорил: «Держу парик!»
И спорил без конца.
Он с трёх попыток из восьми
Угадывал число,
Порой ругаясь: «Чёрт возьми!
Опять не повезло».
Страхуя суетных мещан,
К которым в дом зашёл,
Он им за деньги обещал:
«Всё будет хорошо».
Хотя лечить он не умел
Того, чей срок истек,
Открыл завод, чтоб делать мел,
И сразу сеть аптек.
Забыв про йогу и про дзен
(Что суета убьёт),
Придумал банковский процент
И пенсионный фонд.
* * *
Земля вокруг Солнца сто сорок кругов
С тех пор уж нарезать успела,
Как бесы убили царя. Бестолков
Был выбор безумного дела.
Был омут народной души возмущён:
Бултыхнулся брошенный жребий –
И вспучились волны – ещё и ещё,
Одна предыщущей нелепей.
Урок нам жестокий: что есть – береги!
Волнует эпоха другая,
Но всё не кончаются злые круги,
А мы их считаем, ругая.
* * *
С тех пор, как стало модным
Ходить по одному,
Добавилось забот нам.
За что вот, не пойму.
Смотрю я ролик. Диво!
Беспечный господин
Вдали от коллектива
Шагает сам, один.
И холодею ажник,
Когда вдруг вижу, как
Над ним гигантский бражник
Разматывает шланг.
Никто ему не крикнет,
Мол, «воздух! берегись!».
Людей-то с ним других нет,
А сам не глянет ввысь.
А тот бесшумно, вон как,
Притямился всерьёз
И хоботом тихонько
Высасывает мозг.
А текст морали – краткий,
Мизинцем наберу:
Не надо жить украдкой!
Живите на миру!
Перепутье
Снова камень, три дороги:
Вправо, влево и вперёд.
Угадайте, что в итоге
Мудрый выберет народ?
А народ, когда все вместе,
Плохо делится на три;
Большинство стоит на месте
И читает буквари.
Вот и я стою. Пока мне
Врут обрывки бересты…
Да и надписи на камне
Подозрительно просты.
* * *
Ветер утренний поле потрогал,
Веник мятлика свеж и росист.
Рыбаком на лесную дорогу
Выходил социальный расист.
В сумке корм (повозился вчера с ним),
На плече коромыслом бамбук.
До реки можно думать о разном.
О прогрессе задумался вдруг:
– Почему не дают развернуться
Тем, кто вертится, чуя навар?
Исхитрился – удача на блюдце,
Не умеешь – работай на бар!
И за равенство больше не ратуй,
Пролетарь от зари до зари!
Бизнесмен получает награду
За ответственность, то есть за риск.
Нынче правильно пишут в газетах,
Стал смелее журнал «Огонёк».
Было б славно, чтоб думали все так!
Раньше каждый крутился, как мог.
Раньше пахарь потел между грядок,
Знай работай, господ не дури!
До чего был хороший порядок!
Но порушили всё бунтари.
Поломали заборы сословий:
Был богатым — со всеми худей!
Но откроет глаза всем назло Вий
И на касты разделит людей.
Новый русский поклонится пленным,
Тем, что кедры валили в тайге.
Втихаря, без оглядки на пленум,
Конь реформы скакнёт буквой «Г».
Разрешат непечатные строки,
Их с трибуны прочтут дураки.
И увидим итог перестройки.
Помечтал. Вот и берег реки.
* * *
Мне помнится, есть у Лескова
Из жизни крестьян анекдот.
Там барин, в науках подкован,
С толпой разъясненье ведёт:
– Небось, от сохи вы устали.
Сейчас переходим на плуг.
Английский. Железный. Из стали.
Мужик выделяется вдруг.
Во взгляде не то чтобы удаль –
Чутьё – хоть сапёру на шлем:
– Скажите, а плуг не оттуда ль,
Где все покупают наш хлеб?
– Оттуда. Внесут свою лепту.
Они же им пашут.
– Вот-вот!
А мы у кого будем хлеб-то
Себе покупать через год?
* * *
Когда на первом месте прибыль
И люди спятили почти,
Ты с книги классики сотри пыль
И Эзру Паунда прочти.
Оригинал не без латыни
(Захочешь выучить – займись).
Хоть слов три сотни там*, а ты не
Слова угадывай, а смысл.
Когда на первом месте прибыль,
То все живут как дикари,
Никто им дома не построит,
Стройфирмы заняты игрой.
Жильцов бросают в ипотеку
Легко и быстро, ибо те
(Как потребители на воле)
Отвыкли думать головой.
Когда на первом месте прибыль,
Художник даром не творит,
Картину пишет на продажу –
Привычный модный эпатаж;
Никто не думает о вечном,
И однодневка эта вещь,
Такую дома не повесишь:
Потерпишь день – и то не весь.
Когда на первом месте прибыль,
Тайга особенно горит.
Тушить невыгодно и нечем,
Лишь добровольцы рвутся в печь.
А план заранее продумать,
Чтоб не метаться, как в бреду, –
Базар невидимой рукою
Отставит: «Слишком дорогой».
Когда на первом месте прибыль,
Противен хлеб – хоть не бери;
Не пахнет сливочное масло,
Произведённое для масс.
У белошвейки экстра-класса
Досрочно тупится игла;
Кустарь хватается за сердце:
Ржавеет купленный резец.
Когда на первом месте прибыль,
Что разъедает изнутри –
И всех, и каждого отдельно, –
Вожди разводят канитель.
Такси в угоне, спит водила.
Проснись и ближних разбуди!
О том, что прибыль – это язва,
Скажи открыто, не таясь.
——————————————————————————
* В стихотворении Эзры Паунда «With Usura» около 300 слов.
* * *
Низкий звук гудит всё ниже,
Удаляясь в вышине.
Он сквозь сон под утро слышен
И не сразу ясен мне.
По струне смычок ползёт ли,
Великан ли ставит бас?
Это наши самолёты
Полетели zа Донбасс.
Там нацисты, вот туда-то
И наносится визит.
Боевые результаты
Конашенков огласит.
* * *
Могли б они договориться –
На том подвешенном мосту.
Внизу – коварная водица,
Но кто уступит? кто усту…
Пусть лучше гордость пострада…
Чем вместе угодить туда,
Где оживлённые пираньи
Целуют рёбрышки бараньи.
* * *
Два жадных медвежонка,
Обманутых лисой,
Поймут, опомнясь: «Ой!
Нас обманули вон как».
– Ты Винни, пух и вата!
– Ты тоже виноват!
И брат пойдёт на брата
С речовкой «Ты не брат».
* * *
Сидит раздутая лягушка
Перед зевающим ужом,
А тот зевает – рот до ушка –
С мечтой об ужине большом.
Подумал: «Сдуется не скоро».
Сказал, чуть позу изменя:
– Давай вести переговоры.
Тебя печалит и меня
Наш спор. Не будем упираться.
Нам жить – по правилам в лесу.
Давай ты сдуешься в три раза,
А я на четверть отползу?
* * *
Мир, застой и ничего такого.
Никаких весёлых перемен.
Глядь – в пыли валяется подкова.
Подберу – спокойствию взамен.
Но никак подкова не берётся,
К колее как будто пригнила.
Смотрит безучастная берёза
На мои натужные дела.
Я сходил за помощью и где-то
Отыскал помощников тотчас.
Все они – от мышки и до деда –
Знают рычаги подземных масс.
Дело спелой репки не забыто.
Потянули – обвалился ком:
За подковой тянется копыто,
За копытом – лошадь с седоком.
Разом опрокинулась бригада,
Всадник отряхнулся, поскакал
С радостью восставшего из ада,
Показал чудовищный оскал.
Закружился вихрем, машет саблей,
Без разбору всё вокруг круша.
Дед и сопотяжники озябли
От враждебных смерчей куража.
Беззаботный мир наш атакован.
Кто злодея выпустить помог,
Не желая ничего такого?
Но молчит берёзовый пенёк.
* * *
«Не надо раскачивать лодку», –
Любил повторять капитан.
Мол, если нам действовать чётко,
То скоро мы будем вон там.
Но кто-то вручил ему ноту:
«С меня уже хватит, сиречь
Не буду вычерпывать воду,
Пока не заделаем течь».
А кормчий ответил: «Я старше.
Я помню, что лодка течёт.
Есть мера: полезен на марше
Спокойный и точный расчёт.
Ресурсов немного. Их надо
Делить, сохраняя престиж:
На брешь навалился я задом,
Но кто-нибудь должен грести ж!»
Скупой писарь
– Наш век ужасными сердцами
Давно застукан и забит, –
Признался писарь. – Люди сами
Отвергли скучный общепит,
Рванули в сторону азарта,
Забыв о малом: что гусар-то
Имел именье за душой,
Продул – убыток небольшой.
А если сразу всем народом
Ушли безумцы в казино,
Теряя что припасено,
Тогда не впрок и огород им.
Хотелось выиграть скорей…
А начиналось с лотерей.
А мой азарт – писать – и сразу
Публиковать горячий стих,
В копилку брать за фразой фразу
И наблюдать, чего достиг,
И помечать свои находки
Защитным © (открыто вот кем),
Чтоб клептоман умерил зуд
И на меня ж не подал в суд.
Конечно, строфы не абзацы,
Какими полон тот же чат,
Они шлифовке подлежат,
Им пару дней бы отлежаться.
Но я страхую, как вещдок,
И промежуточный итог.
Писать не мудрствуя лукаво
Не позволяет постмодерн.
А как такая вот строка вам:
«Сочатся рифмы из цистерн»?
Не упрекнёт поэт поэта:
Не имитация ли это?
Кто скажет: «Время – всем судья»,
Тому и рад поверить я.
Пускай завистливые злюки
За модным рейтингом следят,
Я обойду их, как котят.
Толпа равняется на флюгер,
Но розу будущих ветров
Какой предскажет острослов?
Глупеет массовый читатель,
А рынок множит дураков.
Себя заранее продать иль
Получше спрятаться в альков?
Найти свой грот в укромной бухте?
Испортят вкус и даже слух те,
Кто вводит новый эталон.
Кто был на кухне оглуплён
За диссидентскими чаями,
Не распознает, как я скуп.
Они закрыли сельский клуб –
И все грызутся в волчьей яме.
Везде тупик и суета,
Но ниша мною занята.
В последний день из ниши выйду,
Присяду, старчески ворча,
И в дикий мёд макну акриду, –
Отяжелеет саранча.
Устами двигая устало,
Скажу: «Пора моя настала».
Вдруг зажужжит со всех сторон,
В мой тихий грот ворвётся дрон,
Шпион преемника лихого,
И мой с паролями блокнот
Без объяснений умыкнёт.
И вспыхнет зарево «Game over»,
И – пусто, сколько ни кричи:
«Ключи! ключи! мои ключи!».
О загадочном избытке
– Скажи-ка, племянник, недаром же мозг
Имеет так много нейронов,
Что я эту цифру запомнить не мог-с:
Под сто миллиардов (не ровно);
И даже мозголог для тех величин
Поэтусторонних не видит причин.
Зачем нам такой необъятный резерв?
Ведь репродуктивный период
Пройдёт – и умнейший, в партер пересев,
Пасует, вождём избери хоть.
Я тоже никак не пойму до сих пор,
Куда же естественный смотрит отбор?
– Конечно, нейронов немыслим запас,
Но верно сказал Ибн Сина:
Причину никто не отыщет за нас,
Но есть! у всего есть причина.
Учиться – не камни метать из пращи.
Ищи, ошибайся и снова ищи!
Теория видов, как правда, стара
И так же свежа, как когда-то.
Вот только никак не поймут доктора,
Никак не поймут кандидаты,
Что финишный приз у природы берёт
Не особь отдельно, а племя и род.
Чем больше в роду пожилых мудрецов,
Тем крепче цепляются внуки
За скользкую жизнь, укрепя физлицо
Плодами старинной науки.
И против кочующих оптовиков
Готов устоять только опыт веков.
Бесценный дожитель преклонных годов,
Предвидящий засуху за год,
Былиной всегда поделиться готов
И знанием ядов и ягод.
Нормальный язык только-только возник,
И не было Гугла, и не было книг.
Пусть ярость и бдение – времени суть
И кризы давления часты,
Огромному мозгу не страшен инсульт,
Ведь есть запасные участки.
Лишь тот до глубоких седин доживёт,
Чей мозг увеличен, отнюдь не живот.
Но это всё раньше. Теперь всё не так:
Есть книги, у каждого – хата,
И нервы не тратят на всякий пустяк
Наследники педиархата.
Кто знает, возможно, веков через сто
Заметно ужмётся их череп пустой.
* * *
Спросим: «Что такое лето?» –
Не ответит стрекоза.
Ей воздушного балета
В жизни хватит за глаза.
Ей ли думать о начале,
О конце летучих дней?
Так что лучше б мы молчали,
Ей из августа видней.
А весна, зима и осень –
Сказка в зеркале озёр.
И понятен нам не очень
Насекомый кругозор.