ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

Роман в сонатной форме

Мы мчимся по скоростной трассе, ветер тормошит зеленые кроны, сосны и ели волнуются. Прозрачные ели и сосны, и ощущение, что цвет в глубине сгущается. Темно-изумрудный что ли, обманчивый. Зловещий.

– Виталик, тут у вас по грибы и ягоды ходят? А если медведи в лесу встречаются, не страшно?

Молчаливый милиционер оживился и превратился в завзятого рассказчика, уж очень, наверное, скучал во время моих прогулок по монастырям.

– Вот, слышали, наверное, о наших тобольско-тюменских медведях? Ну, как медведи хотели есть, выпрашивали кусочки у водителей. Нет?.. – я покачала головой отрицательно, Виталик с энтузиазмом продолжил: – Они тут в прошлом году на трассу выходили, три голодных медведя. Не видели? в интернете ролики с тысячами просмотров, это знаменитые места! Водители, не покидая машин, кормили оголодавших зверей, бросали им колбасу и мясо, приспустив стекло. Да медведи и хлеб ели.

– Но это грустно. Я не знала, что медведи в лесу могут быть голодными. Мне казалось…

– В сказках читали, сознавайтесь. – Улыбается, впервые за день. А то все суровый такой. – В зоопарке и цирке разглядывали. А тут все настоящее. Глухой лес, холода, дикие звери за деревьями… но они не нападают, если их не трогать. Местные наши не боятся, тут группами и парами, и поодиночке ходят по грибы и ягоды. Это наш тобольский способ медитации. За границей SPA для успокоения нервов, а у нас лесные тропинки. Бывает, кто-то заблудится – по два-три дня ищут. И находят чаще всего, не волнуйтесь.

У нас вот начальник отделения в день рождения захотел грибной пикник устроить. То ли выпил лишнего, то ли задумался – но далеко от команды ушел, и не заметил никто вовремя. Уж как его искали! С собаками прочесывали заросли. На третий день нашли. В приюте лесном, есть такие домики, слышали?
– Сама как-то в Карпатах ночевала в таком приюте, давно это было. Рассвет решила встретить. В пять утра проснулась, такие ослепительные цвета! Молочно-малиновый переходит в оранжевый, рассыпается на частички и становится розовым на время… Но это почти на другом конце света, и медведи там по лесу не бродили. А в Сибири свои правила, они прокорм ищут… А из заблудившихся грибников с голоду никто не умирал?

– Пропадали бесследно – такое было. Тут ошибешься деревом, которое отметил для себя – и никогда не выберешься, поминай, как звали. Удаляешься в противоположную сторону, никогда не выйдешь к своим, если сбился основательно и заметил только через три часа. Злодеи и разбойники, как встарь, у нас не бродят. Тихо.

– Злодеи тут не бродят… но ведь тайга – идеальное место для сведения счетов. Убить и спрятать где-нибудь, в землю зарыть. Глухомань. Григория Распутина, когда он странствовал, разбойники много раз избивали и грабили. Странники длинные километры пешком мерили. Места у вас намоленные, церквей немерено. Я ни разу прежде истово верующих не видела, во время служб там молодых много. Поклоны несчетные бьют. Обычные горожане приходят и молятся в церкви, так в Тобольске заведено. Православный город. Наверное, и преступников нет?

– Фантазия у вас, однако. «В церквях молятся истово». Все молятся. И безгрешные, и виноватые. И молодые жены, и девки гулящие. Преступники еще как есть, город поделен между группировками. Работы нам хватает.

У нас один район переходит в другой без шва, ничего вроде бы не изменилось, а оказались на специальной территории. Как и везде. Вы что, не знаете? Ну да, у вас восьмой микрорайон, спокойный. А отель «Славянский» – это в криминальном микрорайоне, в девятом. Туда лучше не ходить.

– Так ведь «Славянский» в ста пятидесяти метрах находится, совсем рядом!

– Ничего удивительного. С этой стороны дороги мирно и тихо, а с той – преступный мир, привыкайте.

Везде одно и то же – заборы высокие стоят, простодушному глазу невидимые, тайная карта густозаселенных мест.

Виталик притормозил – тут поворот на Покровское, где дом Распутина. Но в село из Тюмени лучше ехать, отсюда 180 километров.

– Виталик, а если пять тысяч рублей за сегодняшний день – поедем к Распутину?

Он, в общем, внутренне уже готов согласиться. Я и в начале пути спрашивала у него, насколько это далеко. Виталик отнекивался, говорил, что в один день не уложимся. Теперь я обрадовалась, что смягчился, значит, такая возможность появилась. Выходной день, частный музей закрыт, неважно.

Нет уверенности, что экскурсия во главе с истеричной владелицей «Музея имени Распутина» будет полезной. С Марианной Евгеньевной Смириновой мы беседовали по телефону, она почему-то обиделась, когда я попросила ее представиться, но в конце концов открыла свое имя, потом сразу накинулась на меня: я вас вообще не знаю, я в музее два часа о святом рассказываю, я два раза в неделю приезжаю к девяти утра и говорю без остановок, охрипла уже!

– Но рано ведь, мне до музея 180 километров добираться!

– Если вам рано – то не судьба. Те, что добираются до нашего музея, руки мне потом целуют. Приходят к Гришке Распутину, а уходят от Григория Ефимовича. С поклонами в пол.

– А фальшивку зачем построили, вы же группы водите по декорациям, а не по настоящему дому!

– Чтобы не топтали! Старый дом на ладан дышит. Людей водить – обвалится. Проще было новый дом поставить и сделать там экспозицию. Мы прорву фотографий и мебели навезли, исторические материалы собрали! Главное – рассказ о том, что немногим известно. И вещи у меня есть особые. И стул, на котором он сидел. Тот, кто сядет на него – излечивается.

– От чего излечивается?

– От всего. – Отрезала Марианна Евгеньевна.

По информации, которую я собрала, получалось, что музей существует с 1990 года, и открывает его владелица Марианна Евгеньевна в основном для тюменских властей и потенциальных спонсоров. Простые туристы и безымянные “гости города” даже в назначенное хозяйкой время редко вознаграждались праздником открытия дверей. В помещении попросту никого не было, никто их не ждал.

В общем, личность исследовательницы вызывала сомнения.

Свидание «наедине с домом» мне казалось более логичным, чем попытки договариваться с капризной Марианной Евгеньевной. В селе Покровском побывать давно хотелось.

Когда я заговаривала с кем-либо о Распутине – речи тут же становились краткими, беседа быстро прекращалась. Молчание. Сибиряки попусту говорить не любят, а о Григории единого мнения нет. Слухи, разночтений много. То ли святой странник, то ли ловкий мошенник, две стороны одной медали, всем известные. Каждый выбирает какую-то одну сторону, ее и рассматривает.

Собеседники мои умолкали, словно я затрагивала какую-то неприличную для обсуждения тему.

Личность Распутина, тем не менее, удивительна – столько лет прошло, а споры до сих пор горячи. Не стихают. Легенда о нем, впрочем, местных жителей интересует мало. Что да как, было да сплыло, мало ли у тоболяков легенд. Город столицей Сибири как-никак был. Столичными жителями они себя по сей день чувствуют.

Тобольск для них – центр необъятного пространства, соль земли и сердцевина исторического клубка. Горожане – люди немногословные. Редко удается их «разговорить».

Улица в селе Покровское

Мы подъехали к селу Покровское засветло. Главная улица безлюдна. Деревня пуста, и выглядит как место для имущих и зажиточных, на удивление. Дома основательные, дорога широкая, асфальт. Дом Распутина, вернее теперь уже два дома, настоящий и его «улучшенный вариант» – на улице Советской, это в центре.

За забором в глубине двора – старый дом. Потемневший от времени сруб, темное от времени дерево, но дом вполне крепкий. А ближе к дороге – новенькое строение, салатового цвета, радующего и успокающего глаз. Марианна Евгеньевна хороший психолог. Окна с резными наличниками, крыльцо с белыми колоннами. Крепкая крыша, домик-куколка, выглядит богато. Жаль, что в нем никто не живет.

Фальш-дом Распутина

У дороги, слева от ворот (они закрыты, могу только на цыпочки становиться и внутрь заглядывать) стоит камень наподобие кладбищенского нагробья. Несомненно, музейная руководительница вместе с мужем установила. На камне надпись белая вырезана: «В с. Покровское была перепряжка, долго стояли как раз против дома Григория (Распутина)… 14 апреля 1918 г. Из дневника императора Николая II».

Но пропущены важные слова из дневниковой записи: «… и видели всю его семью, глядевшую в окна».

Императрица в своем дневнике пишет (14 апреля 1918) об этом так:

«Прекрасная погода, дорога жуткая. Снова меняем лошадей, около шести раз, наши кавалеристы – чаще, оба дня – одни и те же люди. Около 12 часов дня приехали в село Покровское, сменили лошадей. Долго стояли перед домом нашего Друга. Видели его семью и друзей, выглядывающих из окна».

Оба они, император и императрица, упомянули о таком пустячном, казалось бы факте (да и в письмах государыни к Анне Вырубовой об этом есть) – он казался им предзнаменованием, знаком. И – подспудно – прощальным, последним приветом, указывающим на то, что едут они в последний свой путь. И вот так – не видясь – свиделись. Совсем недолго оставалось ждать того дня, когда встретятся они вновь. И от этого предчувствия и Царю и Царице становилось не по себе, хотя держались они в дни последний испытаний с мужественным благородным спокойствием. Со смирением и достоинством, склоняя головы перед Божьей волей.

«Забили волны на море — сделалась тревога в душе. Человек потеряет образ сознания, ходит, как в тумане... Боже, дай тишину душевную! На море временная болезнь, на берегу же всегда такая волна. На море всем видна болезнь, а на берегу никому неизвестна — бес душу смущает.

Любите рай, он от любви, куда дух, там и мы, любите облака, там мы живем.
Жалкое наше расставание и скорби в то время неописуемые. Есть у нас
пример, когда возносился Господь от земли на небо, как было печально
смотреть Его последователям на Его вознесение. Для чего же это все – это все
для нас. Он сказал: "кабы я не вознесся, не было бы на земле торжества", то
есть радость, не отходящая от нас. Это я недоговариваю – поймите сами.

Духовная жизнь вообще – не ястреб и быстрее стрелы, но сумей ее
удержать, и любовь – идеал, неизменная красота – яркая, светлая. Для духа и
для любви дальность никогда не устает, а у нее ног нет, она – та же стрела
вливается, радует и возрастает, более чем близость дает покой.

Любовь — большое страдание, оно не может кушать, не может спать.

Она смешана с грехом пополам.

Все-таки лучше любить.

В любви человек ошибается, но за то страдает, и страданием искупает свои ошибки.

Если человек мог, любя, все время чувствовать Бога! — была бы радость и сияние. А выходит не радость, а мука без конца.

А всё-таки любовь!

Сам грех не такой гнусный, не смертный, но родит смерть. Если б мог человек скрыть любовь свою, силой одолеть её, это был бы грех безвредный. Если б Бог научил любить светло и ясно, чтобы мог человек послать любимому за тысячу вёрст всякого благополучия, а это есть!

Если любишь сильно — любимые счастливы!

Им сама природа и Бог дают счастье.

Надо Бога просить, чтобы Бог научил любить светлее, яснее, чтобы не мученье была любовь, а радость. Хотя в начале и было замешательство, но конец, исход должен быть дружба и святыня.

Любовь чистая, ясная любовь — яснее солнца! Солнце греет, а любовь ласкает.

Знаю, в любви есть страданье и мученье (сам страдал) и я от любви рождённый и от любящих своих — дух мой отдаю в руци Твои. Не отними от меня любви — страданье любви научит любить близких и я страдаю и люблю, хотя и ошибаюсь, но по слову Апостола: «Любовь покрывает множество грехов».

Боже! я — Твой, а Ты — мой, не, отними от меня любви Твоей!» [Григорий Распутин, «Мои мысли и размышления». Петроград. Март, 1915 (Из наследия Григория Распутина, цитируется по книге О. Платонова «Жизнь за Царя».)]

Камень у ворот дома Распутина.

 Мнения о Распутине – это даже не сотни, а тысячи книг.

Одни с горячностью доказывают, что он был исчадием ада, бесом сгубившим Россию.

Другие – непреклонны во мнении, что это искренний и светлый человек, незаслуженно оклеветанный по одной и единственной причине – будто бы влияние его было уж очень сильным.

Да, пытавшиеся порочить Распутина в глазах Царицы тут же изгонялись с глаз долой.

Да, из-за странной и до конца неясной роли Распутина Царь и Царица остались в одиночестве. Скрывая болезнь горячо любимого сына, вынужденные обращаться к участию человека, чья помощь была действенной. Григорий умел успокоить Цесаревича, боль унималась. Евгений Боткин не умел, а Распутин умел. Как? Почему? Может, во время странствований своих обрел он, сам немощный от рождения и научившийся успокаивать собственную болезнь, – силу лечить неизлечимых?

Демонизировать его смешно. Просто был такой человек, слово которого помогало Цесаревичу. Какая мать может наблюдать мучения своего возлюбленного чада, не пытаясь хоть как-то облегчить его страдания?

Да, она сама была виновата в его болезни. Передавшийся по наследству недуг. Да, женитьба на ней была ошибкой. С точки зрения государственной логики.

Но Николай Романов был человеком, мечтавшим о любви. А полюбил он мистически настроенную Александру, и никого более. Ждал ее долгие годы, и в конце концов сильный и властный самодержец Александр III благословил их брак. На смертном одре благословил.

«Она пришла в Россию вслед за гробом».

Царь был счастлив и любим, Россию раздирали противоречия.

«В конечном счете источником всех бед России стала детская», – так высказался сэр Бернард Пейрс (фраза-эпиграф к книге Роберта К. Масси «Николай и Александра»). Возможно, он прав. Никто не знает, как бы сложились обстоятельства, будь Цесаревич весел и здоров.

Наверное, Григорий Распутин, пешком пришедший в Петербург просить денег на строительство церкви в своем родном селе, получил бы их, вернулся бы в Сибирь и никогда бы не потревожил больше царствующих особ России. Он ведь действительно мечтал о постройке церкви, по его убеждению, тот, кто сможет возвести храм – становится угодным Богу.

Где теперь эта церковь? Она разрушена давным-давно. О ней и не вспоминают. А ведь Григорий получил пять тысяч от Царя, вернулся в Покровское и построил ее. Выполнил главную задачу, перед собой поставленную. Потом – стал невольным участником интриг. Его пытались разыгрывать, как козырную карту. А он внимал только собственному голосу внутреннему, и никого более не слышал. Иначе речи его не были бы чисты, и силу свою бы потерял. Мало кто знает этот секрет.

Солгал – и остался в немощи, как и был.

***

«Стиль записок Распутина министрам был недопустимым, властно и коротко он требовал исполнения своих приказаний, он правил Россией. Я видел такие записки – это грязные каракули, грубо повелительные по стилю. Назначения, повышения, отсрочки, милости, подачки, субсидии – так и сыплются по его приказанию. Если дело особенно важно, то он передает записку непосредственно Царице и прибавляет «Вот. Сделай это для меня»», – так пишет Морис Палеолог в своей книге «Царская Россия накануне революции». Мужик правил целой страной! Малограмотные, нелепые, но простые, и по мнению Григория, учтивые послания членам правительства на клочках бумаги «Милай дарагой прими его и сделай, он хароший» рассылались министрам и важным чиновникам без разбору, отказать никто не смел.

Но в той же книге есть слова Григория, сказанные Царице:

«Утешься. Когда мужик умирает за своего Царя и свое Отечество, еще одна лампада зажигается перед престолом Господним».

И как объяснишь?

В руки убиенного Григория Распутина благочестивая Акилина, бывшая одержимая, вложила письмо императрицы, вот текст этого письма:

«Мой дорогой мученик, дай мне твое благословение, чтоб оно постоянно было со мной на скорбном пути, который останется мне пройти здесь на земле. И помяни нас на небесах в твоих святых молитвах».

Успокаивали Царицу, умиротворяли Цесаревича, нуждались в слове Григория великие княжны. И плакали по нему вместе. Убили Григория – скорбь великая для всей Семьи. Для всей России. Начало конца.

И как объяснишь?

«Для мира все не сделаешь, все будут говорить, всегда найдут. Насколько силы и возможности мы кажем любви чистой идеал и показываем примером. Был у нас Современник (Христос) и делал все чистое идеальное для любви, а все находили гадости, и делали разные уловления на Его чистую любовь. Изловили, думали на пользу, а вышло им на скорбь, а нам на утешение». – Это тоже слова Григория Распутина.

Распутин был соткан из противоречий. Его нельзя ни обвинить, ни оправдать, он не кривил душой, он поступал так, как ему представлялось верным. И не его вина, что ситуация сложилась нелепая, и слово его было почти законом в Российской империи. Он появился во дворце, его приняли. К нему благоволили. Одни слепо доверяли, другие – ненавидели. Мужик Распутин не сделал себе состояния, он принимал деньги, и тут же раздавал их просителям, швырял огромные суммы направо-налево.

Убийца его, князь Феликс Юсупов, до последнего дня жизни зарабатывал воспоминаниями о своем злодеянии. Это факт.

«Я имею твердую и полную уверенность, что судьба России, точно так же, как судьба Моя и Моей Семьи находятся в руках Бога, который поставил меня на Мое место. Что бы ни случилось, я склоняюсь перед Его волей, полагая, что никогда Я не имел другой мысли, как только служить стране, управление которой Он мне вверил”, – слова Николая Второго.

И знаменитая фраза «Кругом измена, и ложь, и предательство», – из дневника Николая Второго, в ночь после отречения.

«Прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня», – сюжет встречается во всех четырех Евангелиях.

Cлова Уинстона Черчилля о последнем русском императоре Николае II-м, сказанные в черчиллевской работе The World crisis 1916-18, part 1, хорошо известны.

Поскольку эта часть многотомного труда на русский язык до сих пор не переведена, то цитата дается обычно по исследованию С.С.Ольденбурга «Царствование Императора Николая II-го», ею заканчивается второй том книги Ольденбурга:

«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми. Алексеев руководил армией и Колчак - флотом. Кроме того – никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии; удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своем фронте; иными словами – держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы.

В марте Царь был на престоле; российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна.

Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен бы исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна.

В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и прославляется за успехи. Дело не в том, кто проделывал работу, кто начертывал план борьбы: порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет верховной ответственности. Почему отказывать Николаю II в этом суровом испытании?.. Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где события превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось ему. Стрелкою компаса был он. Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо? Уйти или устоять? Вот – поля сражений Николая II. Почему не воздать ему за это честь?

Самоотверженный порыв русских армий, спасший Париж в 1914 г.; преодоление мучительного безснарядного отступления; медленное восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 г. непобедимой, более сильной, чем когда-либо; разве во всем этом не было его доли? Несмотря на ошибки большие и страшные, тот строй, который в нем воплощался, которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную искру – к этому моменту выиграл войну для России.

Вот его сейчас сразят. Вмешивается темная рука, сначала облеченная безумием. Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдание и смерть. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат… Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных – недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями».

Да, все проблемы начались детской. Болезнь Цесаревича – причина уединенного и замкнутого существования, Семья предпочла молчать о наследственой гемофилии наследника.

А вокруг – что же не было в окружении Царском верных и преданных людей? Способных поддержать в трудную минуту, встать у штурвала, чтобы «корабль не пошел ко дну, когда гавань уже на виду» – на мель не посадить, между рифами и скалами провести, и не лишиться через месяц-другой царского доверия из-за попыток не служить, а властвовать безраздельно.

Простых ситуаций не бывает.

Но не было никого, один. Все царствование Николая Второго было великой проверкой на верность Отечеству. Для каждого. Но предал и стар и млад. Человеческая жизнь обесценивалась с каждым днем, ржавчина террористических актов и провокаций изъела корпус корабля, всеобщие распри продырявили судно окончательно.

Империя пала, не устояв в хороводе предательств.

И как объяснишь?

Там, у дома Распутина, маленькое приключение со мной произошло: когда я, глядя на крышу распутинского фальш-дома, и не глядя под ноги, вышла из машины, видя только дом и забор, и не заметив проволоки, натянутой Марианной Евгеньевной по земле. Я зацепила проволоку каблуком и со всего размаху упала на землю, в самую пыль.

Уперлась ладонями и удержалась на четвереньках, носом оземь не стукнулась. Потом коленка немного кровила, хоть и джинсами защищена.

Обычно даже маленькие ссадины заживают очень долго. Но эта, результат падения перед домом Распутина, меня почти не беспокоила.

В гостинице ваткой с йодом провела, наутро и следа не было.

***

Наше знакомство – случайность, но таких случайностей во время моей поездки было множество, цепочка непредвиденных встреч. Или Полина Сергеевна нарочно одно к одному подстраивала?

Двухъярусный автобус, я еду на старейшее городское кладбище, именующееся вполне cимволически – Завальное. Памятник федерального значения, название связано с месторасположением кладбища за стенами старого земляного вала.

«Тобольский некрополь», как объяснила мне Полина Сергеевна, подсаживая меня к группе туристов – вам и от гостиницы туда недалеко, но съездите для начала с Ниночкой, она все расскажет по дороге. А в Храме, что посреди кладбища, вы легко найдете – поговорите с отцом Вадимом, он знает все и обо всех. Человек необычайно общительный, священник-исследователь. Собиратель подробностей истории края – туманных деталей много, мы его приглашаем на каждую новую экспозицию, одобрит или не одобрит? Новая идея появляется – с ним обсуждаем, позже показываем, что у нас получилось. Советы его бесценны!

Автобус шел окружным путем, медленно полз по старому городу, голос экскурсовода Ниночки звучал ровно. Об Алексее Васильеве она проинформировала в самом начале: «священник Благовещенской церкви, отслуживший знаменитый молебен Многая лета для Царской Семьи во время тобольской ссылки». У меня, правда, возникли подозрения, что Полина ее специально проинструктировала.

Голос Ниночки звучит ровно, до меня долетают отдельные фразы, целиком сосредоточиться на подробностях не могу, их множество.

…Наш Тобольский некрополь – место захоронения людей, составивших славу не только нашего города, но и России в целом: писателя Петра Ершова, украинского поэта Павла Грабовского, историка Сибири Петра Словцова… Здесь, возвращаясь из ссылки, Александр Радищев похоронил свою жену Елизавету Рубановскую… На Завальном кладбище покоятся отец и сестра Дмитрия Менделеева… Известны и почитаемы могилы декабристов: Александра Барятинского, Семена Краснокутского, Вильгельма Кюхельбекера, Александра Муравьева… Ф.В. Вольфа, Ф.М. Башмакова, С.М. Семенова.

…Рядом с Завальным кладбищем возведен сквер, в котором установлена ротонда с бронзовой скульптурной композицией, посвященной гражданскому подвигу жен декабристов, которые последовали за своими опальными мужьями, лишенными званий и титулов, в далекую Сибирь…

…С момента основания кладбища на его территории появился деревянный храм во имя Семи Отроков Эффесских, который в 1776 году был перестроен в каменную церковь по указу тобольского губернатора Дениса Ивановича Чичерина. Это один из немногих храмов в Тобольске, который никогда не закрывал своих дверей перед верующими…

Мы приехали, экскурсия продолжалась, но механическая дверь автобуса съежилась гармошкой, и я тихонько выскользнула, по скверу «В честь жен декабристов» иду, кладбищенские ворота уже просматриваются.

Сквер имени чужого несчастья – чистенькой линией, шоссе по обе стороны. Мир и покой. Невольники чести, мужья-страдальцы – и заложницы чести, всецело преданные им супруги. Благородный порыв, лучшие представители дворянства расшатывали устои Отечества. В общем, им удалось это сделать, удалось. Спустя столетие Отечество расшаталось окончательно, кровавое море взбурлило, сметая все на своем пути.

Кладбище заброшенное – и ухоженное в одно и то же время. Юдоль успокоения. Позабытые могилы у входа, усыпанные свежими цветами мраморные плиты на захоронениях декабристов, невысокая ограда отделяет нашедших здесь вечный покой бунтовщиков. «Заговорщики поневоле» в основном. Если разобраться.

Коллежский асессор Кюхельбекер, красные гвоздики на плите, народная тропа к памятнику не зарастает. Нелепая жизнь, Дуня Пушкина, бездарная смерть.

Лучше бы он, конечно, умел сказать друзьям «нет», занимался черной журнальной работой в Петербурге, и писал стихи.

Храм «Семи отроков» невелик и пуст, старушка-ключница на редкость доброжелательна. Сообщила мне, что отец Вадим в отпуске, но днями вернется. И мобильный телефон продиктовала: звоните, он человек добрый, отзывчивый.

Добрый и отзывчивый Вадим Басилев откликнулся тут же, голос звучал с помехами:

– Да, я понял, Светлана. Очень приятно. Я бы уже вернулся, но с женой и детьми в Пензе застрял, машина у меня поломалась. Ремонтирую. Может, еще и увидимся. А вы позвоните отцу Петру Поспелову. Он мой друг. Прекрасный рассказчик, история православия – его профессия. Проректор по науке в Тобольской духовной семинарии, запишите телефон.

Я дрожащими пальцами выводила цифры, опасаясь, что и это свидание не состоится:

– Но проректор человек занятой, мы незнакомы…

– Да и мы с вами незнакомы. Помогать друг другу – христианский долг. Святое дело.

По голосу слышу, интерес у вас не праздный. В Тобольске мы хорошему делу помочь всегда рады. Звоните, Петр откликнется!

Отец Петр действительно откликнулся, и я робко представилась, лепетала в трубку о том, что я на Завальном, а отец Вадим…

– Светлана, садитесь в любой автобус, приезжайте в Кремль, у меня сейчас перерыв, я на скамейке у Софиевского собора на солнышке греюсь. Описание даю: я большой и высокий, в черной рясе, не ошибетесь. Волосы у меня темные и длинные, в пучок схвачены на затылке, я приметный.

Я снова на площади у Тобольского Кремля, расстояния здесь, если по прямой ехать, небольшие. Несколько скамеек перед церковью. Мне улыбается священник в широченной рясе, у него симпатичное открытое лицо.

Проректор по науке очень молод, с виду совсем мальчишка. Но проходящая мимо него богомольная старушка упала перед ним на колени, испрашивая благословения. Петр трижды ее перекрестил, она поцеловала желтый сияющий крест у него на груди, и удалилась, беспрестанно кланяясь и пятясь.

Я подошла ближе, глаза отца Петра Поспелова за очками доверчивы и спокойны, взгляд расположит к себе любого, мгновенно. Движением руки мне предложено (или дозволено?) сесть рядом, я осторожно присела, и тут же слышу негромкий рингтон, заглушенный складками просторного одеяния, из кармана рясы отец Петр мгновенно выуживает мобильник:

– Ну так уйдите оттуда! Сейчас же уйдите! – Разговор короток. – И мне, поясняюще: сорванцы мои на чужую детскую площадку пробрались, сообщают, что хозяева настроены с ними драться.

– А не боитесь, что передерутся все-таки?

– Я свое слово сказал, пусть учатся решать конфликтные ситуации. У меня двое, мальчик и девочка, погодки, им шесть и семь. Вполне разумные, когда по отдельности друг от друга. А вместе соберутся – фантазии бьют ключом. – Петр глубоко вздохнул. – Проблема в том, что они всегда почти вместе.

Небольшая совсем пауза следует, но в Тобольске для меня время сжалось, даже краткие перерывы приводили в растерянность. В городе тридцати трех церквей я привыкла к безостановочным действиям.  

Набрав в легкие побольше воздуха, я нарушила молчание:

– Мой прадед, отец Алексий Васильев, был в Тобольске духовником Царской Семьи. Я собираю мнения о нем, исторические сведения, документы ищу. И нахожу. Такое у меня сложилось мнение, что отец Алексий был человеком истинной веры. Прежде всего. И ехала я сюда не только для сбора информации. Я хочу понять… то есть, у меня вопрос главный и для меня непростой…

Как вы считаете, в то время вера была истинной? именно в этих краях?..

А сейчас? Ругайте меня за вопросы, если что… Но я думала об этом, часто думала. В стране возрастает количество верующих, и одновременно растет недоверие к официальной церкви, аббревиатура РПЦ набила оскомину. Такое чувство, что истинная вера – это одно, а официальная церковь – это другое.

Меня и судьба моего прадеда интересует прежде всего как пример конкретного человека, служителя церкви, работавшего здесь в то самое время, когда…

– Я понимаю вас, и по телефону понял. Давайте, сейчас в курс дела введу, будет как маленькая справка, историческая и нравственная. Вам будет полезно. Да и мне… Времени у меня не много, но есть. Вопросы у вас правильные, и хорошо, что именно так судьбу своего родственника воспринимаете. Ведь все взаимосвязано. Односторонняя информация о чем-то – неверная информация. Этим многочисленные интерпретаторы пользуются.

– А интерпретации – заведомый обман?

– Интерпретация – это чья-то версия. Можно кандидатскую, докторскую диссертацию написать – это чья-то точка зрения. Объективен только Бог. И мы – трактуем, докапываемся до истины. Ищем ее. Процесс поиска истины и есть наша земная судьба. Искать нам позволено.

– Но кто-то ведь приближается в разгадке и пониманию, кому-то открывается истина?

– Это соблазн – считать, что мне истина открылась, а другим нет. Господь наш – Истина. Но давайте ближе к вашим вопросам, вы хорошо их сформулировали, кстати.

А я отвечу так, как у меня получится. Согласны?

– Мои вопросы – только попытка объяснить, что именно меня привело в Тобольск.

– Ну, во-первых, давайте с вами договоримся… у меня через двадцать минут здесь служба, я должен буду вас оставить, мы сможем в понедельник встретиться полноценно, или в воскресенье. Я недалеко живу, мы в любой момент можем встретиться.

– То есть, сейчас у нас есть двадцать минут. – Я торопилась договорить, будто меня уже прогоняли. – Конечно, в любой день, когда вам удобно. Главное, мы с вами познакомились. Мы созвонимся, и мне не нужно будет представляться заново.

– А мне не нужно будет никуда спешить. – Он улыбался, когда это произносил, будто сам не до конца верил, что времени будет много.

– Прекрасно. Поэтому я и торопилась, очень боялась, что не дождетесь.

– Да нет, я бы до начала службы здесь на скамеечке оставался. Такая погода в наших краях редкость. Благодать.

Я сам родом из Екатеринбурга, там вся родня моя. Сюда я попал только лет пятнадцать назад, приехал как ученик. Здесь в Тобольске, помимо того, что это столица Сибири, еще и столица образования духовного. Есть Московская школа, Петербургская, и Тобольск – сибирская духовная столица как образование для будущих пастырей, для будущих священников. На территории Кремля располагается одна из самых крупных семинарий в России, она третья по счету, и меня привлекла возможность получить образование у хороших преподавателей, а потом так получилось, что с отличием закончив семинарию я отправился в Москву – в аспирантуру духовную. Там защитил диссертацию, и сюда вернулся. И вот последние семь лет здесь тружусь интенсивно. Сейчас я преподаю, и работаю священником в Софиевском, и администратором в семинарии, все мои впечатления о Тобольске – только с позиций духовного образования.

– Вы считаете, это лучшее духовное образование в России, которое молодой человек получает на сегодняшний день?

 – Одно из лучших. Получается что… Знаете, старая семинарская поговорка была – в Москве молятся, в Питере тусуются, а в Тобольске учатся, то есть всегда было три больших семинарии, наша была открыта… простите, восстановлена в 89-м году, а до этого она еще триста лет насчитывает своей истории. Получается, что 1989 год – это махровый Советский Союз. КГБ еще никто не отменял, а здесь уже попытались открыть учебное заведение для будущих священников.

И это наложило специфику определенную, основной костяк преподавательский – именно москвичи с хорошим базовым классическим образованием, преемственность до сих пор жива.

Духовно я именно здесь вырос и сформировался. Приехав сюда в пятнадцать лет – сами понимаете, что в 15 лет очень сложно говорить о духовной жизни, хотя я на тот момент уже десять лет был крещен, мама меня поставила в церковь, тамошний батюшка к алтарю привел. Настоящее взросление все-таки происходит даже не в церкви, а в библиотеке, потому что богословие это и история, и филология, и философия – разностороннее образование, различные пласты наук, которые мы изучаем, чтобы понять настоящее православие. Когда мы собираемся в церкви, это лишь вершинка айсберга, то что видят все, и когда вы говорите, что официальная церковь себя дискредитировала…

– Уточняю – в какой-то степени, какие-то отдельные люди, отдельные представители…

– Да, именно так. Я всегда своим студентам говорю, что дискредитируют себя отдельные люди, а не церковь. Отдельные бессовестные люди, и чаще всего от недостатка образования и совести, то есть действительно, люди, которые где-то что-то нахватали, и получили власть. Они не понимают, что стоит у основания айсберга.

Помимо того, что на мне висит желтый крест, и кажется, будто он из золота, а на самом деле из латуни; помимо того, что на патриарха надели много-много-много разных облачений; помимо этого есть та база, на которой он стоит.

Он не один, за ним много и много поколений стоит, фактически 2000 лет насчитывает история церкви, и история эта знала различных абсолютно персонажей, абсолютно страшных персонажей много, и святых в том числе много.

Нечестных людей, предателей – действительно много. Но искренне преданных слову Божьему еще больше, и поэтому сейчас, когда возникает критика церкви, это в последнее время частое явление, особенно со стороны журналистов, мне немножко смешно становится, потому что – ну, люди, господа, ну, почитайте историю, это просто элементарно, даже любого человека в истории церкви возьмите, почитайте о нем, да все это уже было! Все эти попытки порочить церковь не новость.

И тем не менее, церковь Христова, Христос и Дух в ней живы, и поэтому говорить о дискредитации церкви просто смешно.

Но это как бы просто отступление. Или вступление. Говорить о Тобольске предпочитаю именно в этом образовательном ключе. Когда человек получает классическое, постепенное образование год за годом, то происходит, на мой взгляд, полное становление человека как духовной личности.

С одной стороны, наши студенты истово молятся, не каждый же человек может простоять по шесть часов на службе, с другой стороны, наши студенты вдумываются в те историко-философские механизмы, которые руководят так скажем, мистическими процессами. В священнике всегда сочетается – грубо можно сказать – человеческое и богочеловеческое начало.

То есть священник это такой мистик, который может совершать великое таинство, просфорку превратить в тело и кровь, когда на причастие приходим, а это действительно великое таинство, и какой бы ни был священник, достойный или недостойный, таинство совершается. Да, он ­проповедник, миссионер, но еще и просто человек.

И вот если эта человеческая сторона в упадке, если она недостаточно развита, то и происходит эта самая дискредитация, как вы говорите. Если человек порочен, он менее достойно подходит к таинству. Но таинство, еще раз подчеркнуть хочу, так или иначе совершается.

Задача нашей семинарии – это воспитывать людей, способных совершать это таинство не только формально, потому что крест повесили и рясу надел, но из глубины души осознавая ответственность за деяния свои и поступки.

Из наших стен, я скажу так, выходит достаточно большой процент достойных священников. А что касается восприятия нашего Кремля, то я могу привести такую статистику, по себе сужу – я сюда поступал в – ох, в 1999 году, и нас поступило тогда около 70 человек, а поступало 200. Но из тех ребят, с которыми мы пять лет общались – кто доучился, кто не доучился, кто со скандалами вылетел, кто-то сам разочаровался и ушел, но все так или иначе стремятся вернуться сюда в Тобольск. Просто даже посмотреть, а многие возвращаются сюда, пожив уже где-то. Что-то сюда тянет, не только архитектура, наверное, но и святитель Иоанн Тобольский становится центром притяжения.

У нас есть преемственность с Троицкой Лаврой, Сергий долгое время был монахом в Лавре, в Подмосковье. И там есть такое понятие – Птицы Преподобного Сергия. Если были в Лавре, вы знаете, что там огромное количество птиц – вороны, голуби, их никогда никто не разгоняет, и существует поверье, что души умерших монахов за многие столетия собираются, и там витают.

Получается, говорят образно о метафорических птицах преподобного Сергия, которые разлетелись по земле не только в качестве монахов, но и качестве духовных руководителей. Действительно, у нас пытаются продолжать те традиции, которые он в свое время заложил.

Подающих надежды мы стараемся обязательно отправлять в Москву, чтобы они прикоснулись и к той традиции. У нас, вдали от Москвы, образовалась своя альтернативная культура. Но не обрыв традиции, а продолжение.

У преподобного Сергия собираются тысячи и тысячи людей, и у нас, когда был в прошлом году юбилей нашего выпуска, мы собирались со всех концов земли. Один из моих однокурсников служит за границей, далеко где-то в Сирии, монах. Кто-то на Дальнем Востоке служит. И мы все вот собирались вместе, и приносили молитву преподобному Сергию. И действительно, столько лет прошло, а личность преподобного Сергия по-прежнему нас объединяет.

Сейчас сформировалось такое же отношение к святителю Иоанну, у нас студенты, перед тем, как идти на занятия, первым делом приходят к святителю и обращаются, будто к родному человеку: у нас зачет, святитель, помоги нам!

И как-то еженедельно получается молитва, устали не устали, мы раз в неделю собираемся, и получается как домашняя молитва.

Так это и продолжается. Ребята, которые разъехались – собираются здесь на годовщины, их объединяет святитель Иоанн.

Наша семинария от Екатеринбурга до дальнего Хабаровска была единственной, когда я еще учился, у нас были ребята из Казахстана, с Украины, с Дальнего Востока, из Биробиджана, из Чукотки. Если говорить о Тобольске как о жемчужине Сибири, объединяющем нас факторе, как собирательное скажу – я могу сейчас сесть в поезд или на машину, поехать из Тобольска на восток, например. И в любом городе, на полном серьёзе, есть церкви, где работают наши выпускники.

Я могу остановиться там, спросить – а знаете такого-то батюшку? – знаю! Получается, что есть в каждом городе священники, которые заканчивали нашу семинарию, вышли из этого собора. Они начинали свое служение здесь. Это важная подробность.

– Проректор, когда-то обучавшийся в этих стенах. Очень ответственно! Вы молоды, талантливы…

– Я ведь по науке… Наука это в семинарии не главное.

– Но так или иначе, есть хорошие студенты и выпускники, многие уже работают, но проректорами в альма-матер не стали. Вы говорите, что «по науке» – не так важно. А какое направление самое важное?

– Важное все-таки… Специфика духовного образования в том, что рядом с учебой идет духовное воспитание. Какие бы ни были оценки у ребенка, наша главная забота – внутреннее состояние ученика.

Пример могу привести – отличник, и с моей научной точки зрения он просто идеальный человек, потому что его можно отправить на конференцию, он легко напишет любую статью. Он прекрасный и начитанный студент.

Но параллельно с этим у молодого человека начинают “гулять” другие области, более серьезные. У хорошего и подающего надежды талантливого мальчика, когда он станет перед престолом как священник, не спросят, читал ли он Канта или Гегеля, а спросят в первую очередь, готов ли он морально. Есть такое понятие как канонические нормы.

Верующие должны смотреть на священника, как на пример для подражания, в нем не должно быть изъянов и пороков. Святитель Иоанн об этом говорит, что когда ты стоишь перед верующими, перед престолом, и все взоры на тебя обращены, вот тут ты уже слабинку ни в коем случае не должен дать. Понятно, что это идеал, это слова святого человека, который достиг духовного совершенства. Но тем не менее, мы воспитываем наших студентов в строгости.

Вон там, видите? прошел через площадь молодой монах, сильный и красивый – он ответственный за духовное воспитание. Он наших молодых студентов в баранку загибает. Чтобы они не пили, не курили – даже вот таких банальных вещей не делали, и нужно, чтобы они восприняли это как принципиальную несовместимость с будущими обязанностями своими, поняли, что нельзя этого делать. Нельзя не потому что вот он поймает, двухметровый батюшка, и ремнем выпорет, нет, а потому что в основе семинарского образования – совершенно другая идея.

Люди живут рядом, учатся вместе, а выходят из семинарии абсолютно разные. Кто-то из абсолютно нецерковных семей, кто-то, наоборот, приходит с глубокими семейными традициями, у кого-то отцы священники, и получается, что молодые ребята – уже в наших рядах, здесь, – они как камушки должны друг об дружку обтираться и к общему знаменателю приходить. На выходе получается какое-то, хоть и малое, стадо – как в Евангелии сказано, малое стадо должно выходить.

Вот у меня на курсе из 70 человек осталось 20, получается, пятьдесят куда-то растворилось за время обучения.

– Сложно?

– Очень сложно. Морально, физически, интеллектуально – сложно во всех отношениях.

– Действительно, происходит воспитание тех, кто имеет все основания посвятить себя церкви и остаются только достойные?

– Так или иначе, тут невозможно притвориться и “сыграть роль” без веры. У нас некоторые вылетают в первые полгода. Те, кто подает надежды, но повторяет одни и те же ошибки – к концу третьего курса уходят. А те, кто доходит до пятого курса – это достойные и получившие прекрасное образование молодые священники. Cтатистика хорошая у нас.

– И вот эта «особая духовность» – она ощущается здесь? У тех, кто дошел до конца?

– Тобольск тем и хорош, что у нас духовная составляющая велика. Я против Питерской академии ничего не хочу сказать, но духовная часть образования… Есть у меня знакомые, которые учатся, и говорят, что там как-то… На учебу очень налегают, а процессу воспитания, к сожалению, в академии – на мой взгляд – недостаточное внимание уделено.

А у нас в сочетании – научная часть крепкая, на воспитании акцент делаем, и духовная часть у нас поддерживается. Отец Зосима – у нас есть такой духовник, известный на всю страну. Его работа очень способствует.

Батюшка, к которому съезжаются из Москвы, из самых дальних российских городов и из других стран, приезжают и просят его помолиться. Очень опытный и духовный человек.

А с виду маленький и сухонький дедушка – посмотрит, и может, даже не скажет ничего. Но есть сила молитвы – он как-то так помолится, и у людей все, что нужно становится на места. Не обязательно желание исполнится – мол, батюшка, помолитесь, чтобы я замуж вышла. А может, и не надо ей замуж выходить. Он что-то делает так, что все встает на места.

Из своего опыта рассказывать не буду, но были случаи, когда к нему обратишься, а он – вот вроде так внешне ничего не покажет, он не красноречивый, не красивый, не обаятельный; дедушка и дедушка, а сила духовная в том-то и есть – внешними категориями не меряется, а внутренний стержень настоящий.

Но он молитвенник потому что – и молится, и преподает, и постоянно здесь на исповеди для студентов. Очень важно, чтобы к кому-то обратиться в нужное время.

В Троицкой лавре тоже были опытные монахи, к которым можно было запросто прийти и поговорить. Духовное руководство получить. И у нас, благодаря тому, что есть отец Зосима, есть возможность поддерживать дух.

Ребята, которые собираются жениться, они обязательно должны посоветоваться с духовником. И потом они вместе с отцом Зосимой проходят собеседование.

Он рассматривает, насколько люди готовы, вы ведь знаете статистику, сколько браков по России распадается. А священнику, раз женился – нельзя разводиться. Если семья священника распадется – это огромная трагедия. Есть, конечно, такие случаи, но это большая трагедия.

И во время подготовки к свадьбе наши ребята – и невеста и жених – идут к духовнику беседовать. Как в старое время молодежь шла на собеседования со взрослыми умными людьми, которые иногда советуют, что лучше немножко подождать, терпение в себе подвоспитать. В конце концов, срок свадьбы назначается проректором. Бывает, отложит он на полгода, а ребята эти полгода походят, попритираются друг к дружке, а потом возьмут, да и передумают. Бывало.

Но зато опять же, – отец Петр белозубо смеется, уже не впервые во время рассказа о воспитании чувств, – статистика у нас хорошая, и разводов мало.

– Спасибо вам огромное! Я уже задерживаю?

– Да, служба вот-вот начнется, пора.

– Тогда я завтра-послезавтра…

– Удобней послезавтра.

– Послезавтра позвоню. Когда?

– Утром и свяжемся.

– Непременно! – и я проводила взглядом могучего молодого проректора, широко и уверенно шагающего к храму.

Я снова на всех парах летела к Кремлю, едва успев одеться – ранним утром звонок, приходите прямо сейчас! Испытываю неловкость от неумения проснуться с восходом. Жители города просыпаются чуть свет.

Голос у Петра Поспелова был сосредоточенный, он коротко сообщил, что день у него расписан по минутам, но он найдет для меня полчаса непременно! Во дворе Кремля здание, его кабинет прямо в административном корпусе семинарии, войти в главные ворота и направо, там дверь открыта. Второй этаж.

Уж я намучилась в поисках заветной двери! Весь кремлевский двор обошла, несколько раз у каждого встречного спросила, где же мне найти отца Петра. Встречные только пожимали плечами. В конце концов, я поднажала плечом массивную древесную плиту в каменной стене, обрамленную кованым железом по краям, и казавшуюся заплатой, неотреставрированным экспонатом, сохраненным сугубо из любви к деревянному зодчеству.

Оказалось, что это и есть та самая дверь, за которой огромный холл, пустота и безлюдные просторы, к этому я в Тобольске уже привыкла.

Ни одного мгновения не думала я об убогости и заброшенности – нет, снова широкий размах, новенький паркет, крепкие стены, я мчусь по коридору, шагаю по широким ступеням мраморных лестниц, затем коридор с портретами служителей церкви, преподавателей и выпускников – всех, кто заслужил особую честь быть памятно изображенным.

Дверь в кабинет двухстворчатая, как в каком-нибудь роскошном муниципалитете новейшего времени, внутри длинный дубовый стол и стулья с кожаными сиденьями.

Проректор семинарии отец Петр Поспелов при исполнении, он сидит напротив меня, одетый строго по протоколу – широкая черная ряса и крест, на голове высокий черный клобук, массивные очки привносят некоторую светскость.

Основательный кабинет, просторный. Я торопливо заговорила, словно боясь, что проректора по науке вот-вот отзовут на совещание. Беседа наша «с места в карьер» рванула, и понеслась…

Прошлой ночью я на специальном листке прописывала темы, которых нужно коснуться, субботняя краткая встреча показала, как просто и умело отец Петр создает общую картину того, что я для себя именовала «Духовная жизнь Тобольска, особенности места». Как по полочкам раскладывает.

Обсуждали подробно и обстоятельно. Оставляю наш разговор таким, каким он сложился, практически без купюр. И сохраняя стиль речи отца Петра, это представляется важным.

– Окрестности я изучила, съездила в два монастыря, и Абалакский Знаменский увидела, и Иоанно-Введенский, недавно совсем. Присутствовала на службах в Софиевском соборе, наблюдала за поведением людей. Богомольный край невероятно!

Когда мы стояли на высоком крутом берегу Иртыша под стенами Абалакского монастыря, люди неподалеку от меня говорили о чем-то. Первые слова, что достигли моих ушей: да что там, сейчас Западу одно интересно – Россию на колени поставить, задумали наше российское православие уничтожить.

Православие – главная тема для разговоров и повод для волнений.

Но ведь не везде так, в Москве или в Петербурге, может быть, человек бы заговорил о другом. Идея православия здесь очень сильна, об этом думают, это волнует… Жива память об Иоанне Тобольском, который пришел сюда и стал святым, прославившимся добрыми делами… В Иоанно-Введенском монастыре мне рассказали о женщине, кланявшейся мощам Святителя со словами: если ты меня вылечишь, буду тебе служить. И Святитель ее исцелил.

– Давайте начнем с того, что обсудим тему значения места. Сложно говорить о святости географического места. Был такой святой – Григорий Богослов. Это четвертый век. Характер у Григория, судя по описаниям, резкий и вспыльчивый, но человек прославился тем, что глубоко осмыслил суть христианства.

Когда добрые прихожане собрали деньги на отправку старца в Иерусалим, в город трех религий и самое святое место на земле. Григорий Богослов туда съездил. Вернулся и оставил такую записку: «Не место приближает человека к Богу, а Иерусалим должен быть у каждого человека в сердце, потому что нет такого места, которое дарует мне святость и силу.

Если я приехал в Иерусалим и там просуетился, прозлился,­ то гораздо меньше пользы, чем я бы сидел в своей родной деревушке и молился Богу, и все эти воспоминания о рождестве и страстях Христовых были бы у меня в душе».

То же самое можно сказать и про Тобольск. Если заявить, что каждый плохой человек становится здесь замечательным, то это будет неверно.

– Груз истории велик – я, находясь здесь не так долго, тем не менее чувствую это… Столько событий, трехсотлетняя история православия в Тобольске…

– В силу того, что здесь исторический центр епархии, ведь до середины восемнадцатого века именно из Тобольска происходило управление епархией влоть до Китая, представляете? Многие десятки тысяч километров управлялись из Тобольска.

И эта огромная богатейшая территория была управляема – не только управляема финансовыми рычагами, но и духовные рычаги находились здесь.

Вы заметили? Если из Нижнего города смотреть на Верхний город (у нас два холма, на одной стороне стоят церковные сооружения, белые дома, церкви и соборы; на другой – точно такие же здания, но государственного предназначения. там была государственная тюрьма государственная, казна и дом губернатора. И изначально, когда строился Кремль, он так и задуман. Показать идеальное соприкосновение церковной власти и государственной, они равноправны, имеют равнозначную силу.

Своего рода симфония власти.

Конечно, со временем эта идея симфонии показала и слабые стороны, сейчас ее критикуют. Вы об этом упоминали: церковь старается делать многое в угоду государственной власти.

Но вопрос-то в том, что это на самом деле древняя традиция, и апостол Павел говорил, что всякая власть – от Бога. Вопрос не в прогибании перед властью, не в лизоблюдчестве, нет.

В первую очередь речь идет о том, что Церковь учит, что власть государственная, если она благочестива, действительно призвана к управлению людьми – и люди должны воспринимать ее, как данную от Бога. И дело не в том, что именно власть поддерживает или не поддерживает. Советская власть расстреливала священников и епископов массово, и разрушила множество церквей, но так или иначе ни один священник, кроме отдельных ярких отщепенцев, никогда не призывал к свержению власти. Не было такого.

Потому что первое – власть от Бога, никуда от этого не денешься. Это отдельная и важнейшая в богословии тема. Действительно, здесь исторически сильное место, поскольку сконцентрированы образовательные и управленческие структуры, и полнота административной и духовной жизни ощущается наиболее остро.

Кажется, что в деревне какой-нибудь священник тусклой жизнью живет. Но это поверхностное мнение, это иллюзия. На самом деле жизнь моя как администратора среднего уровня, и жизнь ректора как администратора высшего уровня, и жизнь простого священника в самом-самом захудалом селе – по духовной насыщенности и по своей структуре одна и та же.

Главное – какими принципами человек руководствуется, а в случае со священнослужителями эти принципы воспитываются. В ходе образования, в ходе становления священника, и в ходе жизни по определенным правилам.

Эти духовные правила были многократно сформулированы разными отцами, разными соборами. Авторитетными людьми. Основы идут из Золотого века письменности, это по времени приходится на четвертый и пятый век, тогда формировались нравственные и законоустановительные документы, то есть на протяжении последних полутора тысяч лет в Византии и в России – везде, где православие имело достаточно серьезный успех, жизнь священника регламентируется общим сводом: «Постановления соборов, апостольские правила».

По нагруженности жизни, по интенсивности дневного распорядка, можно провести различия, да. Но и только. Естественно, сельский батюшка попроще живет, но по регламенту и по установке – это абсолютно идентичные вещи.

Действительно, наш Тобольск привлекает – в силу, может быть, своего географического положения.

На обрыве Кремль очень мудро поставлен. Красота и мощь, символ. Особенно, если с реки плыть по течению. Когда из-за стрелки выворачивашь на Тобольск – на самом деле восторг, как это прекрасно.

Определенная строгость, видимо, привлекает сюда будущих церковных служителей, я студентов наших называю детьми. – Отец Петр улыбается, я понимаю, что годами он мало от студентов отличается. Но зрелость не возрастом определяется, иные – и до седых волос дети. – Сейчас, если так говорить, идет процесс объединения духовного образования со светским. И очень часто звучат со стороны руководителей духовных учреждений призывы максимально приблизиться к государственным стандартам. В плане образовательном это очень хорошо, стандартизация – великолепное дело.

А в плане духовном – отсутствие в светском вузе воспитательного процесса как такового, по сравнению с советским даже вузом, негативно сказывается на подготовке студентов в целом.

У нас в семинарии, я уже об этом говорил, воспитание все-таки идет вровень с наукой и с учебой, даже доминирует. Уничтожение воспитательного процесса на корню убьет духовное образование. Уничтожит семинарию, на мой взгляд.

А во многих современных семинариях – как и в обычных вузах – нередко звучат призывы «оставьте детей в покое». Оставьте в покое, пускай они учатся, потом они повзрослеют, перебесятся, все будет хорошо, станут нормальными батюшками, и ничего страшного.

Но любопытное дело – эта либерализация, на удивление, многих детей смущает и пугает.

Потому что ребенок приезжает – ну какой ребенок, там уже восемнадцатилетний лоб! – приезжает он сюда или в другое место… Как ни крути, а человек, поступающий в семинарию, я по своему опыту скажу, делает такой шаг… Своеобразное отречение от мира. От мирских забав.

Даже уехать из дома – уже непростой выбор. У нас местных ребят тобольских – буквально один или два, все остальные приезжие. И поэтому отказ от домашнего уюта, отказ от привычек, от свободного времени заставляет ребят своебразный Рубикон перейти. Они здесь начинают новую жизнь, с нуля.

Здесь строятся отношения, здесь зарождаются интересы, и так далее. А когда рубежности этой не происходит, не происходит отрыва-то от мира, из которого человек вышел, то получается несколько смазанная картинка. Опять же, это в пользу нашей семинарии говорит. Люди приезжают сюда – в место паломничества, а ребята приезжают в место учебы. И приезжие сообщают месту какой-то особый дух.

Я могу сравнить с Москвой или Киевом, где семинарии располагаются в перекупных монастырях, там то же самое происходит, человек отчасти отрекается от мира, а отчасти принимает принципы монашеской жизни, более суровой, чем в миру.

И я считаю, что наших ребят это привлекает и радует. Тихонечко вот слушаю разговор их, общаюсь – они с удовольствием и гордостью говорят, что здесь куда строже, чем в других местах, поэтому они здесь.

«А так, куда я поеду? В Екатеринбурге все разболтано, там вы представляете, там курить разрешают!» – так наши студенты говорят.

Действительно, здесь начинается, и шаг за шагом, ежедневно – происходит воспитание нравственное, о котором я вам говорил.

И отдельно добавлю о связи времен – все-таки промежуток в семьдесят лет, когда грубо прервана была жизнь православия по всей России – наложил неизгладимый отпечаток, и можно сказать, что старшее поколение православных для нас является авторитетами, «старцами», у которых мы учимся. Они так же научались, от кого-то брали свои корни, от каких-то закрытых неизвестных нам источников, от беглых монахов, которых не успели уничтожить или посадить.

Но эти люди старшего поколения, к сожалению, уже уходят, один за одним. Уходят те, что являлись носителями той самой истинной веры, «веры в гонениях».

Но преемственность каким-то образом сохраняется. Необъяснимым образом, можно сказать. Нет обрыва традиции, уже две тысячи лет ниточка тянется.

Если в крупных городах – я сам из Екатеринбурга, там было несколько церквей, которые не закрывались, и эта традиция фактически не прерывалась, если ты хотел прийти в церковь даже через какие-то преграды, так или иначе ты попадал туда – традиция дореволюционная тéплилась постоянно.

У нас в Тобольске очень ощущается, что до определенного времени вообще не было церкви.

На кладбище церковь, по-моему, не закрывалась, но там очень все проблемно было. И только в 50-х годах, после потепления, открыли Покровский собор – и здесь постоянная борьба с музеем, постоянная борьба с местными властями, и по воспоминаниям наших бабушек древненьких, которые тоже уже скончались – очень ощущалась эта временность пребывания. Успехи, которые достигались, воспринимались как «прожили день и слава Богу», как на фронте.

В прошлом году один из наших студентов писал дипломную работу «Тобольск по воспоминаниям старожилов», он ходил по старым бабушкам, записывал их рассказы, и попытался систематизировать, налагая их на официальную историю. Получилось что-то – я хотел бы лучшего результата, не очень доволен работой – но тем не менее, те записи, которые он сделал, те архивные материалы, которые он сохранил, говорят о том, насколько для этих людей – хотя они тоже все приезжие, кто из Омска, кто из Екатеринбурга или из других мест – но для них Тобольск стал городом-святыней.

– Почему? В связи с тем, что здесь были особые события, в том числе с Царем связанные?

– А вот сложно сказать. По этим воспоминаниям судя, они все приехали к Святителю Иоанну, несмотря на то, что он уже триста лет как умер, сто лет назад проставлен как святой. Но звучит снова и снова: «я приехала к Святителю Иоанну девятнадцатилетней девчонкой»… Они все приехали к нему.

Евпраксия-матушка еще жива, рассказывала – вот она приехала и пела по храмам, ее всю жизнь гоняли, закрывали в тюрьме, сажали на несколько лет, как психически ненормальную, как тунеядку – хрущевские гонения были, а она только пела по церквям, нигде официально на работу не устроена. Вот ее, как тунеядку, в тюрьму посадили тогда.

Но тем не менее, как она сама говорила – она сейчас уже ходить не может, дома сидит – что ей все равно было, какой владыка, какой священник – молодой, немолодой, старенький, нестаренький – она со Святителем Иоанном всегда, с ним одним.

Матушка Евпраксия с ним как-то общалась, видимо опыт мистического общения у нее есть.

Как это происходит – я молодой, ничего об этом сказать не могу.

– Вы молодой, но тем не менее я рядом с вами чувствую удивительное спокойствие, беседую – и мысли упорядочиваются. Уверена, не я первая об этом говорю. Вы умеете материал в последовательности и без усилий по полочкам разложить. Особый дар. Действительно, я в вашем присутствии очень комфортно и хорошо себя чувствую. Редко встречаешь таких людей.

И еще один вопрос у меня, мы уже затрагивали эту тему, коротко. Вы сказали: «я проректор по науке всего лишь», духовность более важна. А духовность, она как и в чем проявляется?

Когда вы ощутили бы, что вы уже в состоянии и научной частью, и духовным воспитанием заниматься? Что показатель? Отсутствие сомнений, соблазнов, искушений и греховных помыслов?

– Сложно ответить, вы поймите. Я почему о науке так пренебрежительно…

– Извините, что перебиваю, но я, напротив, чувствую свою ущербность, если есть пробелы в знаниях на ту или иную тему, а в семинарии преподают философию.

У вас накоплен багаж глубоких знаний, и это чувствуется в беседе, что и настраивает определенным образом. При этом рассудительность и доброта в ваших словах. Любую дискуссию выиграете с деликатностью, умея не задеть чувства своего оппонента…

– Хорошо, но пассаж насчет дискуссий оставим на вашей совести, это целый пласт бытия. – Отец Петр задумался, но я о сказанном не пожалела, уже первая беседа с ним помогла мне во многом. О сложном он говорит просто, не боится вопросов, на удивление терпелив.

Он снова сосредоточил на мне взгляд и продолжил:

– Чем отличается образованность от духовности, в этом вопрос? Я как могу сформулировать это… Дело в том, что интеллект – такая вещь, один ученый ее сравнивал с мышцей. С наскока возьмешь томик Шлеймахера – никогда в жизни больше трех страниц не прочитаешь. Точно так же, как подойдешь и возьмешь гирю девяносто килограммовую – два-три раза поднял и все, потом у тебя ни желания, ни сил не будет. Все должно быть постепенно. Интеллект, как отчасти и физические способности, развивается усидчивостью, постоянными занятиями, и так далее. Как у знаменитого атлета, так и у научного спортсмена, который имеет серьезные достижения, на определенном этапе возникает ощущение, что «я превзошел других», то есть вопрос в том, что человек достигает высоких ступеней. И кажется естественным, что теперь соревноваться с дилетантом – для чемпиона, или общаться со среднестатистическим студентом – для интеллектуала скучно.

Так или иначе, возраст и нагрузка постоянная – и возникает чувство превосходства, вознесенности собственной над другими. По-духовному это называется гордостью.

А гордыня – самый трудно выкорчевываемый грех. Избавиться от гордости, особенно, когда есть какие-то для того основания и предпосылки – от нее избавиться практически невозможно. Всегда остается она на самом пакостном уровне, на генном – и никуда от нее не денешься.

Возноситься священнику ни в коем случае нельзя, кем бы он ни был – никак нельзя. Любому ученому можно хвастаться и гордиться: я доктор наук, только я один могу об этом судить. – Тут отец Петр засмеялся, и странно было бы, если бы сохранял серьезность, причем святой Гермоген, портрет за проректорской спиной висит, мне показалось, тоже саркастически улыбнулся… а впрочем, у архимандрита лицо на портрете довольно издевательское, особенно взгляд. – У меня есть знакомые, которые нередко полемику свою заканчивают словами – ну в конце концов, я доктор наук, я лучше знаю.

– Это же не всерьез заявляют, наверное.

– Тем не менее, нередко так получается. А человек, так скажем, призванный несколько по-другому, оказывается в рамках закона духовного. И если посмотреть – у нас помимо истории, помимо сугубо философских богословских занятий, есть прекрасные духовные чтения, в этих книгах нередко находим жизнеописания тех людей, которые достигли Царствия Божьего.

Спасение – это то, ради чего мы в церкви живем – и вот во многих книгах, жития святых, патерики – описывается образ обычного христианина, который, может, ничего выдающегося и не сделал, но достиг своей духовной цели, он прославленный святой.

И мы здесь, живя на земле, к нему обращаемся, к тому же Святителю Иоанну.

Действительно, жизнеописания их сейчас являются как бы инструкцией – как жить, чтобы спастись. Ни Кант, ни Гегель к святым не относятся, а вот какие-то простецы, которые ни читать, ни писать не умели, а отдали все свое сердце на служение Богу – таких сотни, если не тысячи.

Святитель Иоанн Тобольский был ученым, он переводил с латыни на славянский язык многие книги, он профессор Киево-Могилянской академии, в то время она так еще называлась. До того, как его сюда отправили, он активно занимался просвещением, у него была своя типография. Очень много трудов и переводов его собственной рукой написаны. Настоящий ученый был, на хорошем уровне.

Тем не менее, когда он оказался здесь в Сибири, уже в преклонном возрасте, он прославился и достиг Царствия Божьего отнюдь не научными трудами, а тем, что он был очень странноприимный, любил принимать и угощать гостей, он нищих кормил – организовывал социальные обеды. Нагружал обоз обедами и ездил по окраинам города, кормил нищих.

Здесь была тюрьма, вы видели – на соседнем холме тюремный комплекс.

Иоанн ночью, подкупал стражников и приходил к заключенным. А здесь серьезная была тюрьма, каторжные корпуса, он приходил к этим каторжанам – они отребье общества, а он приходил и угощал их, беседовал о Евангелии. Именно этим он прославился, а не ученостью.

Поэтому, когда мы говорим о качествах будущего священника, о качествах хорошего пастыря, то речь не о науке как таковой, не о базовых знаниях, но в первую очередь именно о духовной составляющей. И сказать, что кто-то этого достиг…

Вот сказать про нашего отца Зосиму. Многие уверены, что он будущее видит и что по молитве его люди исцеляются, но поймайте его и спросите – батюшка, вы святой? Он скажет – да какой я святой?

– Я уже спросила. Успели повидаться и поговорить. Не то, чтобы так именно и спросила, но сказала, что он общается с огромным количеством людей и, наверное, видит каждого насквозь, знает как и что с человеком происходило, мысли читает.

То есть да, я спросила, а может ли он так видеть? Это как раз у него бурную реакцию вызвало. Он стал активно возражать. Сказал, что старцы которые обладали такими способностями уже давно умерли, и было-то их наперечет, в девянадцатом веке всего трое, они давно уже умерли. И что это редкость большая. Отец Зосима, со мной беседуя, был спокоен и выдержан, голос тих, и те мои слова – единственное, что вызвало у него страсть. Хотя минутой раньше уверял, что человек жесток, и ошибок много совершается именно из-за страсти.

И сам Зосима вдруг стал страстен, отнекиваясь от своего особого дара.

В остальное время нашего общения он говорил о том, что христианство – это постоянные молитвы, и нужна полнота веры.

У меня вопрос к вам уже после беседы с ним записан. То, что вы мне сейчас говорили об Иоанне Тобольском – прежде всего доброта. Святитель нес веру и любовь, он говорил с каждым человеком, обнадеживал даже отверженных.

Это лучшее наставление на путь истинный. Это так?

– Ну вообще, Христос в Евангелии сказал: по тому узнают, что вы мои ученики, когда любовь будете иметь между собой. Самый главный показатель. Не сколько церквей у вас будет, не сколько крестов, машин или чего-то. А когда любовь будет между вами. А получается, что любовь настоящая – недостижимый идеал…

– Так в Евангелии, если правду говорить, между заявленными персонажами любви не было. И ученики ругались.

– Да, и ученики ругались. Но тем не менее это идеал, к которому необходимо стремиться. А Христос – вот вчера буквально Евангелие читали, он вышел и к богатым и к бедным, он на улице подбирал какого-то прокаженного, от которого все отворачивались, и тут же заходил в дом богатея, которого средний класс осуждал за то что много нахапал, и говорил – я принес свое слово всем. Сейчас говорить про эту любовь сложно.

Дело в том, что любовь – это в русском языке такое очень простое слово, оно все сразу обозначает. Я маму люблю, это тоже любовь, родину люблю, я не знаю – кого еще я люблю, для примера говорю – и в то же время есть понятие «заниматься любовью» – используют это же слово. И любовь к Богу – это же слово. Слово это у нас очень опошлено.

– Это как в любом языке. Но все, что вы перечислили – разные формы, разные проявления любви.

– Это ни в каких языках такого нет. Я не знаю, может в европейских, ну как в английском, там love – и все. А вот в греческом, языке богословия, есть пять слов, которые обозначают любовь – Эрос, от которого эротика произошла – низменная любовь, есть еще Порнос, это еще хуже, есть слово Филия – это больше дружба, есть слово Сторге – любовь, развившаяся из дружбы, а есть Агапи – любовь возвышенная, любовь невещественная. Это та самая духовность, о которой мы говорим.

– Но эта любовь «агапи» – она тоже ко всему? К жизни, к погоде, к людям, та любовь, которую ты несешь в себе, любовь-добро?

– В Евангелии, где сказано, что «любовь будете иметь между собой», там стоит именно агапи. Любовь духовная. То есть не просто любовь в обыденном смысле, ну что такое любовь, любовь это даже не дружба, нет, Христос говорил именно про агапи. Мы часто путаем дружбу и приятные отношения вот с этой любовью.

– Сейчас вообще часто звучит «Бог есть любовь» в самых неподходящих контекстах, как бы там ни было, то что называется свальным грехом или как-то еще, тоже обозначают как любовь.

 – Эти понятия нужно разводить и различать, потому что нужно помнить, что Евангелие написано на греческом языке, это оригинал языка. Поэтому люди путаются. Я всегда говорю, что все проблемы от необразованности. Когда люди не знают элементарных правил языка и начинают рассуждать о богословии, читая только русский перевод того же священного писания, то получается просто отвратительно, получаются запутанные вещи.

Вспомнилось… очень давно идет полемика о том, переводить ли славянское богослужение на русский, читать ли его на русском, много об этом говорят, и приводятся всегда такие примеры – вот, вы посмотрите, славянский язык он такой непонятный, он просто отвращает, вот сейчас придет человек с улицы и услышит некоторые слова, его покоробит, и он убежит.

Приводят в пример слова сумка, сума. В славянском языке оно звучит как влагалище, в-лагают что-то в сумку, в Евангелии это достаточно часто читается, это слово в одном чтении повторяется три раза, что «имейте суму такую, чтобы в нее можно было вложить нужное».

И постоянно потом говорят об этом – посмотрите, какой он некрасивый, славянский язык, как же вы можете использовать это слово кошмарное в богослужении, а ведь на самом деле, вопрос идет не об извращенности языка, а речь идет об извращенном сознании. Потому что контекст однозначно не позволяет помыслить о свальном грехе, когда говорят «Бог есть любовь», контекст не позволяет об этом говорить. Так же и в этом случае с сумкой, не позволяет контекст говорить, что слово влагалище означает что-то иное, нежели сума.

– То есть, это вопрос извращенного сознания. Вы читали библию в оригинале?

– Я преподаю греческий. И конечно, я читал библию в оригинале. Она написана по-гречески.

– А ваше мнение о переводах библии на языки разных стран, на которых говорят верующие, не говорящие и не читающие по-гречески? Ведь было строжайше запрещено переводить библию, Ян Гус сгорел на костре из библий за то, что осмелился осуществить перевод на чешский. И верующие подкладывали сухое дерево в костер, так как библии плохо горели. Но знаменитое «О, святая простота» произнесено им по-латыни – «O sancta simplicitas»…

– Я скажу так: каждый перевод – это интерпретация. Шлеермахер говорил, что перевод всегда интерпретация. В любом случае. И поэтому в эпоху Возрождения, когда был издан Эразмом Роттердамским первоначальный греческий текст, возник вдруг массовый интерес к оригинальному тексту, абсолютно повально стали учить язык только ради того, чтобы прочитать, что же там на самом деле в Евангелии написано. Понимаете, когда речь идет о том, что мы опираемся на переводы, нельзя забывать, что одно и то же слово, одну и ту же фразу переводчик всегда переводит так, как ему удобно. В настоящий момент на русском языке около 20-ти полных переводов Евангелия, и сопоставляя разные переводы, оказывается – текст «… что дышло, куда повернул, туда и вышло».

– А какое из четырех Евангелий – Матфей, Лука, Марк, Иоанн – вы считаете наиболее достоверным и достойным текстом? Они же ведь все разные.

– Я люблю больше всего Иоанна. Во-первых, он мастер слова, а я филолог, и поэтому я его очень люблю.

– Но во всех Евангелиях рассказано одно и то же.

– Понимаете, они рассказывали об одном и том же, но абсолютно с разных позиций. То есть, Марк, это самое короткое Евангелие, он писал книжку, жизнь Иисуса как кратенькое повествование для проповедников. Ему нужно было написать инструкцию для тех, кто шел проповедовать. Небольшое повествование читается взахлеб, в один присест.

Матфей писал для евреев, поэтому ему важно было дать обоснования иудеям, которые уже имели определенную религиозную традицию, показать, что Христос это тот самый мессия, которого все евреи на протяжении многих лет ждали, еще начиная с Авраама. Поэтому Матфей делает много аллюзий в Ветхий Завет, он очень много говорит о древних иудейских традициях, которые сейчас в Христе нашли свое воплощение, он показывает, что Христос – это вершина всей иудейской истории.

Лука, наоборот, он писал для греков. Ему важно было показать, что явление Христа вполне вписывается в картину религии Греции, что Христос – пророк, то есть он один из величайших пророков и более того, он Бог. И поэтому многие явления, которые Матфей красочно описывает, Лука их скрадывает, потому что никому неинтересно название какой-то местности иудейской, я себе даже не представляю, где это, например.

А Иоанн писал во-первых очень поздно, после всех этих событий, Христос умер примерно в 33-м году, и будем считать, что Иоанн написал свой текст уже около сотого года. То есть прошло много лет, уже сформировалась большая христианская община, и Иоанн, который является автором Апокалипсиса – Книги откровения, Книги о конце времен – Иоанн писал свое Евангелие с точки зрения мистической.

В его повествовании вроде бы те же слова Христа, и те же самые поступки, но он описывает их с позиции Бога, он ярче других евангелистов показывает, что Христос это Бог, который существовал изначально, который воплотился на земле. Собственно, Иоанн, потому его и называют Иоанн Богослов, зародил ту богословскую традицию, которая позже стала развиваться – и сейчас это огромные сотни библиотек.

Книги, что о Христе написаны.

– Спасибо. Емко, коротко и точно. Виртуозно, я бы так сказала.

Теперь личный у меня к вам вопрос остался, хотя я смотрела уже документы, но почему-то есть сомнения. Всегда есть сомнения, а вдруг что-то напутано, неверно записано… Вот прадед мой, уже упомянутый отец Алексей Васильев, работавший в Тобольске в начале прошлого века, какое учебное заведение должен был закончить сто лет назад? Какое он получил образование?

– Ну, он однозначно закончил нашу Тобольскую семинарию. Тут вряд ли возможны сомнения.

– А что такое «колокольные дворяне»? Семьи священнослужителей, это я знаю, и происхождение словосочетания знаю – и серьезное, и насмешливое – поговорка «поп с колокольни упал»…

– Поговорка, да… Тут что отметить нужно: вырваться из священского сословия в те времена было сложно, отчасти поэтому в семинариях до революции наблюдалось достаточно сильное революционное движение. Вы знаете, что и Сталин из семинарии вышел.

– Вышел. Знаю, что его ректор Гермоген Долганов выгнал из Тифлисской семинарии.

– Я с уважением взглядывалась в насмешливое лицо на портрете за спиной проректора. Сейчас оно показалось мудрым.

– Да, это правда, – отец Петр усмехнулся. – Молодец! Но вернемся к вопросу, почему в среде семинаристов так сильно было революционное движение. Потому что люди шли в семинарию вынужденно. По необходимости. Они не могли вырваться в университет, они поступить не могли никуда, из простых сословий шли в семинарию, после семинарии давался билет в университет. Поэтому людям необходимо было отсидеть в семинарии какое-то время, получить выпускной билет и дальше идти, в университет.

Была проблема одно время после первой революции 1905 года: из выпускников наших семинарий – Тобольской, Иркутской – ни один человек не становился священником.

Сословные рамки твердые, дети священников, дети дьяконов и церковных служителей никуда не могли идти, кроме как в духовное училище, и далее по этой стезе. Но отучившись в семинарии человек получал билет на высшее университетское образование, и исчезал.

Поэтому наша семинария одна из первых забунтовала, требовали пересмотра сословных ограничений. Иркутскую семинарию закрывали в 1913 году, нашу – в 1914, из-за революционных стачек. На год были каникулы.

Иркутскую закрывали из-за того что там побили преподавателя пения, не знаю какой он был и что натворил, я просто читал воспоминания – и через год, когда все бунтовщики немножко успокоились, там заново сделали набор и вот, открыли. Но только до 1919 года она просуществовала, открыли ненадолго. Поэтому конкретно о жизни вашего прадеда ничего не могу сказать.

– Поясню, это важно для меня. Вопрос мой скорее о том, может ли взбунтоваться против несправедливости властей человек солидного возраста, отец семейства? Ведь у священника была семья – жена и пятеро детей… и появляется Царь, сосланный большевиками. И священник Васильев выражает протест против несправедливости заточения. Он заявляет: я верен Отечеству, Богу и Государю. Получается, он не взбунтовался вовсе, а напротив – остался верен долгу православному, духовному закону и вере?

– Начнем с того, пожалуй, что Царь еще не большевиками был сослан, а Временным правительством. И поэтому в первый период ссылки здесь, судя по воспоминаниям, Царю жилось очень неплохо. Он мог свободно ходить по городу. Ему разрешали посещать церковь, все было нормально. Уже когда большевики пришли к власти начались ограничения. Они запретили Царю куда-либо ходить, они обнесли его дом забором. Даже монашек из Иоанно-Введенского монастыря, которые помогали Царской Семье и привозили продукты, стали обыскивать, дергать, а потом вобще запретили появляться здесь. И, насколько я знаю, они запретили в конце концов и общение с духовниками. И потом встал вопрос, куда делись богатства…

– Я подразумеваю скорее внутренний, человеческий протест. Духовно взбунтовался, может быть.

С обсуждения святости и «особости» места мы начали нашу встречу сегодня. Сибирь, глухомань. И прибывают тремя пароходами Царь, Царица, Великие княжны, Цесаревич Алексей, приезжают с прислугой, многочисленные чемоданы. Приезжают люди из другой жизни, с привычкой к роскоши, к интригам, хоть и сорок человек, а все равно интриговали, кого Царь больше любит.

Продолжаются привычные отношения, никто еще не понял, что это начало конца. А священник Алексей – человек, всю жизнь просидевший в «медвежьем углу», никуда отсюда не выезжая ни разу (собрался в 30-м году переехать с семьей в Омск, да в пути и умер, что символично) – понял, что грядет великая беда, трагедия. Понял и ужаснулся одним из первых.

И Многая лета прозвучала, несанкционированный молебен на Рождество в нарушение всех предписаний.

Особая миссия священника, канонические правила духовности – именно то, о чем вы говорили. В последний путь провожая, так получилось. Ведь Тобольск был не таким, как сейчас. Город, где по весне разливается река, где осенью дожди затапливают, а зимой лютые морозы. 30 градусов ниже нуля считалось «тепло», так Царь в дневнике записывал…

– Нет, вы неправы, как раз вот Тобольск в то время… Сейчас это маленький уездный городок – с красивой архитектурой, конечно… а в то время город был одних из самых больших торговых центров Сибири, и здесь жизнь кипела очень серьезная. Здесь проходил водный путь до Китая, поэтому здесь же в Тобольске, в Нижнем Посаде, были огромные склады торговцев. Переправные склады, то есть, они часть товара завозили и здесь оставляли, а в европейскую часть страны отправляли уже отсюда. Чтобы не весь путь тащить товар, который нужно распродавать. Здесь была именно перевалочная база, вот такой огромный оптовый склад.

Город был очень богатый, это видно по архитектуре, крайне развитой, здесь был шикарный по тем временам драматический театр, здесь элита жила.

В то же время здесь было церковное управление, и была семинария.

Поэтому уже тот факт, что человек остался в городе, имел приход в центре Нижнего Посада, прямо напротив губернаторского дома, это свидетельствует о том, что значимость и определенную базу он, несомненно, имел.

И вполне мог быть далеко не бедным человеком. О зажиточности тяжело говорить, потому что священники в то время состояли на государственном содержании.

Сейчас священник, условно говоря, сколько напроповедовал, кто ему как помог, столько он и заработал. Разрыв такой, что кто-то там блестящий пастор и проповедник, живет в центре Москвы, может ездить на большой машине. А кто-то в деревне работает – и слава Богу на велосипед чтоб хватило, это такой вопрос.

До революции священники состояли на государственном коште, на государственном обеспечении, и было как – церкви имели различные разряды, на церковь отводилось конкретное жалованье, и коль скоро ты занимаешь место в этой церкви, то и жалованье соответственное.

Ваш прадед был настоятелем? Значит он все эти средства распределял между служителями, но это все можно посмотреть в нашем архиве, у нас есть дореволюционные Тобольские епархиальные ведомости в электронном виде. Они отцифрованы, наш бывший проректор, отец Филарет, провел с архивом такую работу, и теперь в архиве эти данные точно есть. Вы можете даже сами скачать. С торрента скачайте, если пиратства не боитесь. Тобольские епархиальные ведомости – это был можно сказать дайджест епархиальной жизни, он выпускался до 1918 года.

– То есть, до 1918 года…

– Там вся церковная жизнь, все официальные данные были отражены.

– Какие еще книги, издания вы могли бы посоветовать?

– Дело в том, что литературы опубликовано мало. Я вам могу дать телефон одного нашего преподавателя, он занимается изучением того периода, по крайней мере, архив наш досконально знает.

У нас архив очень современный, повторюсь, все рукописи отцифрованы. С подробностями вас преподаватель наш ознакомит, кандидат исторических наук Михайло Носов, записывайте телефон (он диктует, я записываю). Он и подскажет. В каких местах искать, что именно найти реально, а что нет.

Потому что архив достаточно обширный, с одной стороны, а с другой стороны – его очень сильно проредили после 1918-го года. Когда город большевики взяли, они

бóльшую часть архива уничтожили. И по церковным делам наши ребята, которые пишут диссертации по истории, чаще ездят в Петербург, там копии всех отчетов точно есть. Отчеты на протяжении многих лет делаются в трех экземплярах. Один шел в консисторию, другой сдавался здесь в архив, третий отправлялся в Петербургский архив.

Канцелярские наши архивы были уничтожены полностью, также Епархиальные, а наш городской архив, повторяю, был прорежен очень серьезно. А петербургский не успели проредить, поэтому очень многое по Тобольску наши ребята находят там.

– А книги о том периоде? Что достоверней написано, и где книги эти искать?

– Насчет книг – это лучше к отцу Вадиму

– К отцу Вадиму, прекрасно! (Это тот самый батюшка из Храма Семи Отроков на Завальном кладбище, он чинит колеса своей машины в Перми, я помню, но вслух не говорю).

Зато задаю вопрос, меня давно мучивший:

– Где купить Библию? Достойное и верное издание? Вы же сами говорили, что переводов много, и не все равнозначны, некоторые уводят от истины.

– Да зачем покупать? Давайте я вам сейчас подарю. Изданную Московской патриархией русской православной церкви. За достоверность ее ручаюсь.

И с этими словами он вышел из кабинета, минут семь отсутствовал, и вернулся торжествующий, неся в руках огромную книгу в твердом темно-коричневом с золотым тиснением переплете. Солидное издание, увесистое.

Отец Петр надписал книгу и протянул мне фолиант через стол. Я открыла – на первой странице печать в форме ромба с завитушками: «Благословение Архиепископа Димитрия Тобольского и Тюменского».

Чуть повыше – аккуратная надпись от руки:

«Светлане на память о духовной беседе в Тобольске с надеждой на то, что польза от сказанного и услышанного будет в Вашем сердце.

Иерей Петр Поспелов, 17 августа 2015 года, город Тобольск». ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ