— Ну как там у вас, тихо?
Несколько нехотя-равнодушно, но и стыдясь этого в душе, спрашивает в телефоне знакомый. Такой вопрос стал обязательным ритуалом на манер «добрый день». Обязательный, а потому и неискренний. Чужое несчастье принимается близко к сердцу только в первые мгновения. Потом, если ситуация в корне не меняется, «потерпевший» становится моральной обузой, минорной чёрной клавишей эмоционального фортепиано, вечно звучащей фальшиво, если душевный лад собеседника не настроен в такт событиям. Если же собственные дела довлеют, то тогда «выжимание» сочувствия, даже и ненамеренное, даже и вовсе не выжимание, а простое твоё проживание возле ЛБС начинает возводить преграды, а не мостить мосты.
Вот сколько слов и умопостроений, а на деле всё это умещается в летучий миг между вопросом и спешащим на выручку ответом:
— Тихо.
Тихо или нет, это уже только твоё дело, дело земляков и солдат рядом.

Итак, я твёрдо ответила:
— Тихо.

В душе надеясь, что не солгала.
И солгала.
В четыре утра меня просто смело с жаркой постели.
Залпы!
Залпы из всех углов лесов и полей понеслись над головой, шипя и прорывая низкую рассветную облачность.
— Десять, двадцать… шестьдесят подряд!
Это то, от чего лопаются барабанные перепонки. А те, которые в отдалении — их и не сосчитать…

Тихо. Да, у нас тихо, если не считать… мыслей:
— Это которая из противостоящих сил пошла в наступление?

Мы? И оказываем арт.поддержку?

Они? А мы их сдерживаем, отбиваем?

Понятно, какой тут сон.

…Воистину сегодня происходит материализация фантастического рассказа Шекли «Страж-птица». Впору воскликнуть вослед героине сатирического рассказа Тэффи:
— Боже мой, чем это кончится?
Известно, чем. Клубами дронов-комаров, уничтожающих всё и вся на манер саранчи.
— Саранча летела, летела, села, всё съела и дальше полетела. (Как иронически докладывал А.С. Пушкин).

А не заглянуть ли нам в древнегреческие мифы? Каков был третий подвиг Геракла, помните?
Стимфалийские птицы.
«Царь Эврисфей поручил Гераклу перебить стимфалийских птиц. Чуть не в пустыню обратили эти птицы все окрестности аркадского города Стимфала. Они нападали и на животных, и на людей и разрывали их своими медными когтями и клювами. Но самое страшное было то, что перья этих птиц были из твердой бронзы, и птицы, взлетев, могли ронять их, подобно стрелам, на того, кто вздумал бы напасть на них». (Николай Кун)

Так звучит эта часть в переложении для детей.
Вы точно уверены, что только для детей?
И что это только миф-сказка, а не отзвук страшной были, в которую и мы сегодня врезаемся на полном ходу?

…Уже почти девять утра, но залпы время от времени всё возобновляются.

Да, события за окном напоминают слушателю о временах «огневого вала» из того самого начала. Видимо, мы спешим добиться наибольшего результата за «отпущенные» России президентом Трампом 50 дней.
Ремейк книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир», вернее пять раз по десять дней, которые сейчас трясут фашиствующую Украину?

 

…Опять ночь.
Ну да, попробуй не проснуться, если под окном через строго хаотичные промежутки времени лупит наша арта! Да ещё снаряд вибрирует, пробивая низкую облачность и, пролетая над моим распахнутым окошком, поёт ночные серенады на всяческие голоса. Серенады, оно, конечно, лестно женскому сердцу, но во время третьих петухов… ммм…
Что же, надо, так надо. Потерпим, не впервой.
Периодически вздрагивая от нерегулярных залпов, стала сочинять свою сказку…

Расстрелянным сёлам Курской области, Белгородским Новой Таволжанке и Староселью посвящается эта сказка.

Полы.

Они волновались, хорошо ли их соберут и подойдут ли они дому? Руки Мастера споро и старательно укладывали их, досочка к доске. Затем на них, как на наманикюренные ноготки красавицы, навели последний глянец. Полы довольно засияли под высокими белыми небесами потолка.
— Как мы хороши! — наивно думали они. — Даже представить невозможно, что нас можно попирать ногами. Нет, мы существуем лишь для любовного взгляда…
Но потом появилась первая царапина. Размещая мебель, неуклюжие грузчики не перенесли, а передвинули тяжёлый книжный шкаф.
 

— Нет! Это решительно конец света! Эту безобразную борозду не скрыть и ковром… Жизнь окончена, даже не начавшись!
Так страдали полы. Белизна Потолка раздражала их.
— Ему хорошо, по нему не топчутся, не скребут ножками стульев, он может себе позволить поглядывать свысока на трудовую жизнь, верхогляд!
 

Потолок молчал. Он-то знал, что, только прикрытые его широкой спиной, нарядные полы могут вести свою мирную и блестящую жизнь, ворча о бытовых неурядицах. Ну подумайте, одна небольшая царапина, а скрипу сколько! Какие пустяки, на самом деле, не сравнить с ливнем или снегом.
Потолок тихонько ухмыльнулся, представив затопленные или заметённые капризницы-Полы… Но потолок был сильным и, как следствие — добрым. Он утешал Полы, как умел.
— Ничего, царапина затрётся и ничего скоро видно не будет.
— Затрётся? Ты хочешь сказать, что мы постареем, и эта борозда спрячется за тысячей новых царапин и вмятин!
 

Но тут переезд окончился.
Полы милостиво укутали коврами, суетливые ноги обули в тапочки — жизнь в действительности оказалась несколько иной, хоть и отличной от музейных запросов прекрасных полов, но весьма даже сносной. В смысле, полы прекрасно всё сносили на себе. Со временем они потускнели и перестали кичиться блеском новизны. Научились принимать каждодневную суету, даже полюбили её.
— Ничего что малыш лупил по нам игрушкой, мы же деревянные, нам вовсе не больно! Зато, как заливисто он смеётся, нам даже жаль, что мы — полы, а не наш родственник — рояль, уж тогда бы мы с ним могли разговаривать, рассказывали бы ему сказки…
Полы доверительно шептали потолку:
— Ты знаешь, как хорошо, когда малыш так мило и неуклюже топочет нас, нам становится так щекотно и радостно, что прямо кажется - почки завязываются! Прямо как тогда, когда мы были дубом!

Потолок покряхтывал и согласно потрескивал. С недавнего времени он был озабочен: в небе вдруг появились новые звуки, коих раньше он не знал. Грохот, не гром, плеск света, а не молния… Что за напасть?

А потом рёв и апокалипсис беды узнал весь дом.
Теперь уже и домашние Полы, и несущие всю ответственность Стены, и крепкий страж, Потолок — все познакомились с новым словом — война.

Спрятанные внутри своего домика, Полы старались не дрожать, хотя вибрации взрывов перетекали по земле прямо в них. Но они берегли свою семью, своих, двоих уже, малышей.
— Нам нельзя дрожать, мы обязаны быть стойкими, чтобы не пугать детей.

Так трясущимися в испуге досочками шептали Полы.
Про глянец они уже и думать забыли, какие глупости! День и ночь они молили лесного Создателя, покровителя всея растущего и цветущего, чтобы эта злая беда обошла их дом стороной.

Но однажды белым днём пала чёрная ночь. Едкий дым и взрывы пламени, грохот и крик — всё смешалось в единый вопль ужаса — а потом мир оледенел в страшной тишине ожидания.

Вот оно, непоправимое! Грубые окрики, ругательства - насильно распахнутые двери, чуть не слетевшие с петель. Болезненный топот грубых подошв незваных гостей рвал Полы, омертвевшие, охваченные ужасом. Растрескавшийся от горя Потолок, уже не белый, а подёрнутый налётом сажи, как слёзы уронил хрусталики люстры.
Полы ясно понимали — в этот миг всё пошло прахом, вся их мирная жизнь. Происходит невозможное, немыслимое, но ничем помочь, сделать что-нибудь они не могли.
Залаяли короткие сухие выстрелы, и сразу за ними болезненные выдохи перехода к смерти…
А дети, да дети зашлись плачем в безумии страха и непонимания…
Полы возроптали:
— Лесной создатель, услыши нас, помоги, спаси детей, подними нас стеной, чтобы мы заслонили наших малышей от того, что ждёт их!
И в этот миг сверху что-то рухнуло. Это провалилась часть потолка, разрушенного колоссальным взрывом упавшего с неба снаряда. Страшных людей как ветром сдуло, бросило оземь и расплющило обломками. А доски Полов и в самом деле поднялись. Как стеной, отгородив двух потерянных и оглушённых малышей от этого безумного мира, распластав их по остаткам пола.
Ночью искорёженный дом наблюдал провалами окон, как из сумеречного леса выдвинулось несколько ловко-скрытных теней. Они зашептали что-то, оглядываясь в тревоге, и вновь растворились в листве, бережно уводя с собой двух осиротевших малышей
… А полы, до последнего сдерживающие в себе жар огня, не дающие ему прорваться наружу и поглотить спасённых ими детей, с облегчением открыли наконец свою душу.
Дом запылал в непроглядной ночи ярым пламенем проклятия злу, гнездящемуся в человечьих душах …
 

«Какое это чудо — человек!
Какая это мерзость, человек!»*