Столбцы семейной хроники

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ

«Командировка» – на всю жизнь …

В Москве у папы остались мать, больной брат, вернувшаяся с фронта сестра, квартира, которая сохранялась за ним на время двухлетней командировки. Но эта «командировка» затянулась на всю жизнь.

Но в действительности, конечно, было и то, что казалось непонятным для некоторых московских обывателей.

Думать о квартире и размеренной жизни в Москве? А чувство долга говорило отцу: важно не просто извлечь документы из-под развалин зданий – необходимо организовать их хранение, систематизацию на уровне современных требований, не прекращая при этом комплектование архивного фонда Туркмении.

Помню, хотя был мал тогда, послеземлетрясенческие времянки, в которых отцу и его коллегам пришлось трудиться многие годы.

Непростые годы! Но на фотографиях тех лет, сохранившихся в нашем семейном архиве, отец – молодой, красивый, счастливый… И это – не постановочные кадры!

Когда сегодня мне бывает трудно, через призму времени я вглядываюсь и вглядываюсь в молодость отца, и правильное решение приходит как бы само собой.

… В начале 1960-х годов, на главной магистрали туркменской столицы – проспекте Свободы (ныне – проспект Махтумкули) закончилось строительство, как тогда говорили, «высотного здания».

Папа любил шутить:

- Пока строили наш «архивный небоскрёб» я приобрел новую профессию – прораба ...

В этом 7-этажном здании, рассчитанном на землетрясение в девять баллов, разместились ЦГА и ЦГА КФФД, Архивное управление при Совете Министров ТССР, которое с 1960 года возглавил отец (с 1958 года был начальником архивного отдела МВД ТССР).

За время работы папы на посту начальника Главархива Туркмении (1960-1980-е годы) были построены также новые архивные здания, отвечающие необходимым современным требованиям, во всех областных центрах.

Многим запомнились и такие папины слова, которые он любил повторять: «Архив – это не склад мёртвых бумаг, а живое хранилище истории народа». И к этому всегда добавлял: «История должна быть полной, без ошибок, правдивой. И мы, архивисты, несём за это ответственность наряду с историками».

Деятельность папы, конечно, не ограничивалась организационно-руководящей работой. Он принимал самое непосредственное участие в подготовке к печати различных сборников документов, монографий, справочников-путеводителей по архивным фондам, справедливо считая публикацию документов одним из наиболее интереснейших и важных направлений архивной службы.

При этом отец сам занимался розыском и выявлением тех или иных документальных данных как в архивных фондах Туркмении, так и в архивах Москвы, Ленинграда, Ташкента, Баку, Еревана и других городов СССР.

Это были не специальные командировки. Многое папа успевал сделать параллельно с участием в совещаниях, конференциях, конгрессах – международных, всесоюзных, республиканских, региональных.

И с их высоких трибун, и в СМИ, и в личных беседах, отец всегда выражал чувство гордости по поводу того, что сделано и делается его коллегами – архивистами Туркмении.

Особенно часто – иногда по нескольку раз в год – отцу доводилось выезжать в Москву. Так что своей оторванности от московских коллег, родни и друзей он не чувствовал.

Время умел планировать так, что вечерами, после совещаний и решения заранее намеченных вопросов в управлениях Главархива СССР, успевал встретиться с кем-нибудь из своих и маминых родственников или – нередко общих – друзей, знакомых, посетить один из театров.

Но близких людей было так много, что повидаться со всеми было просто физически невозможно. Поэтому многим отец звонил и, в первую очередь, «ифлийским девочкам», как он любил называть своих однокурсниц.

Научная деятельность отца, с одной стороны, неразрывно связана с архивной, а с другой – с педагогической.

Очень любил папа педагогическую работу. Занимался ею даже уже будучи тяжело больным. В Ашхабадском пединституте, а затем в Туркменском госуниверситете очень пригодился папе опыт, приобретенный в пединститутах и средних школах Сталинабада (Душанбе) и Уфы и, конечно же, в Московском историко-архивном институте.

Но в Туркмении он шёл не по проторенному пути, то есть тому, который предлагали существующие учебные программы. А удачно сочетал в себе педагога-новатора и архивиста-просветителя, использующего для пропаганды исторического наследия кроме публикаторской деятельности ещё и педагогическую.

В Ашхабадском пединституте – Туркменском госуниверситете им были разработаны и прочитаны курсы источниковедения, историографии, теории и практики архивного дела, организована научно-производственная практика для студентов в архивных учреждениях.

Этот опыт археографической и источниковедческой подготовки студентов вызвал одобрение в 1980-е годы, в частности, со стороны зарубежных архивистов, посетивших Туркмению, а также во время командировок отца в Румынию и Польшу.

До сих пор не разобран и требует изучения домашний архив папы, а в нём могут быть интересные находки – неопубликованные научные работы, наброски, варианты …

Не исключаю, что отыщется и что-то из литературного творчества – ифлийского периода или зрелых лет, что, как говорится, пишется «в стол» или «для души».

Многие отмечали его разностороннюю одаренность. Но реализовать полностью свой духовный потенциал папа, к сожалению, не смог.

Папа никогда никому не отказывал, если был в силах помочь. И в рабочий кабинет, и домой шли к нему сотрудники и по служебным делам, и просто так посоветоваться.

Многим из них помог «пробить» квартиру (сам же получил только в 1970–е годы), поступить в ашхабадский или московский ВУЗ по историко-архивному профилю самим или их детям.

А сколько высококвалифицированных национальных кадров подготовлено отцом для Туркмении: это и архивисты-практики, и выпускники истфака, в том числе писавшие у него дипломные работы, и молодые учёные, защитившие под его руководством (или был оппонентом) кандидатские диссертации.

Уйдя в 1988 году на пенсию, папа не оставил архивную работу, а продолжал трудиться в публикаторском отделе ЦГА Туркмении.

6 октября 1988 года, в 40-летнюю годовщину ашхабадского землетрясения, отцу было присвоено звание «Почётный гражданин города Ашхабада». Как и юбилейную медаль в честь 800-летия Москвы, папа высоко ценил это звание – выше других званий и наград, которыми был удостоен.

Наша семья

Недаром, видимо, шутили московские друзья:

– Попьёшь ашхабадской воды, женишься на среднеазиатской девушке – останешься там!

Свадьба папы и мамы состоялась 10 сентября 1949 года, когда Ашхабад ещё лежал в развалинах. Туркмения стала родиной для всех нас: их троих сыновей Владимира, Николая и Константина и внуков Владимира (моего сына) и Екатерины (дочери старшего брата).

Родители познакомились в Ашхабадском педагогическом институте[1], где преподавали на историком и филологическом факультетах. Маме, дочери коренного москвича из старой интеллигенции, которого судьба забросила в Среднюю Азию за четверть века до этого, приятно было встретить земляка. Правда, свела их сначала ошибка в расписании занятий: оба пришли читать лекцию в одно и то же время.

Из воспоминаний мамы:

«Алексей Головкин, кроме своей основной работы, по вечерам читал лекции по философии, истории, историографии на историческом факультете вечернего отделения Ашхабадского пединститута. А я работала на филологическом факультете, читала историю языка. Именно здесь произошло наше знакомство.

Всё началось с расписания. Когда я пришла на занятие – должна была быть «вторая пара», 3-4–е часы. Добираться тогда было довольно трудно: тротуары ещё завалены рухнувшими стенами, так что пришлось купить резиновые сапоги. Но оказалось, что торопилась зря: объединили часы филологов и историков. Я возмущалась и не собиралась уступать.

Заместитель директора по вечернему отделению Ашир Мамедович Курбанов стал меня успокаивать:

– Вы своя, а это наш гость, москвич … Пришлось уступить, но я громко и гордо заявила:

– Хорошо, я согласна, но только потому, чтобы не было срыва.

Так мы познакомились!

Но в дальнейшем я «держала марку». Наши преподавательницы осаждали Алексея Владимировича просьбами достать им билеты в клуб МВД (он руководил культмассовым сектором – общественная нагрузка) – это было тогда единственное место в Ашхабаде, где демонстрировались фильмы. А меня он сам в кино приглашал, но я горделиво отказывалась.

Впрочем, интерес к Алексею Владимировичу, может быть, не только утилитарный. Он производил на наших дам и девиц огромное впечатление: черноволосый, с маленькими усиками, красивыми чёрными глазами и при этом смущённо краснеющий. Пожилые преподавательницы, видевшие в своё время немые фильмы 1920-х годов, уверяли, что он похож на какого-то зарубежного киноартиста. И в то же время Алексей Владимирович был очень застенчив.

В дальнейшем нас опять свела работа. Лето. Выпускной вечер студентов-заочников. Я не любительница танцев (кстати, Алексей Владимирович прекрасно танцевал), предпочитаю разговоры. Моя школьная учительница, а затем заведующая кафедрой русской литературы в пединституте, Таисия Яковлевна Такоева, главная распорядительница вечера, посадила нас рядом…

Я уже знала Головкина: он, помимо своей основной работы в Центральном архиве, читал лекции на вечернем отделении и проверял контрольные работы заочников.

Когда закончился выпускной вечер, Головкин пошёл меня провожать: ведь пединститут находился в Кеши, а автобусы не ходили.

Мы подошли к нашим бывшим воротам. Они свалились во время землетрясения. Алексей Владимирович хотел задержаться, но я сказала:

– Бабушка меня учила, что неприлично стоять с молодым человеком у ворот.

Тогда он резонно заметил:

– Ведь ворот-то нет!

Постепенно у нас складывались не только официальные отношения.

Мы вместе ходили на концерты приезжих из Москвы артистов, обменивались книгами (библиотеки ещё не работали), привезёнными Алексеем из Москвы, и частично уже откопанными нашими.

Алексей Владимирович стал бывать у нас «дома», во времянке, построенной, как тогда говорили, «на полах», познакомился с моими родителями. Отец был рад земляку-москвичу.

В июле Алексей Владимирович сделал мне «предложение». Спустя много лет, его сестра Елизавета прислала мне из Москвы письма Алексея матери с уже выцветшими чернилами. В одном из них он писал:

«Этот вечер, 17-го июля, где мы стояли с Женей, – для нас священен…».

И дальше продолжал:

«Ты права, мама, что всё серьезное в моей жизни происходило с большими трудностями».

Наша свадьба состоялась 10 сентября 1949 года. К свадьбе мне привезли из Москвы только появляющуюся тогда белую прозрачную синтетическую ткань, из которой на розовом чехле прежняя портниха сшила платье, а из Ташкента – лаковые туфли.

Впрочем, когда мы пошли утром регистрироваться в глинобитную времянку рядом с площадью Карла Маркса, туфель всё равно не было видно: они по щиколотку «утопали» в пыли.

Вечером мы сели за стол, сделанный из бывшего подоконника. У нас был только один гость – Сергей Николаевич Струков, декан медицинского института и заведующий кафедрой судебной медицины».

С Гончаровыми в «русской Швейцарии»

Андрея Дмитриевича Гончарова я помню с детства – и по рассказам отца, и по нашим встречам.

Позднее я бывал на его выставках, читал книги, посвящённые творчеству. Андрей Дмитриевич подарил папе несколько графических работ. Они украшают сейчас квартиру родителей в Ашхабаде.

В конце 1950-х – начале 1960-х годов Гончаровы снимали дачу в селе Марьино под Звенигородом. Несколько раз родители, которые летом часто ездили вместе с нами в Москву, тоже снимали здесь дачу. Каждый день мы ходили друг к другу в гости.

Гончаровы были хлебосолами. А если на летние месяцы приходилось какое-то семейное торжество, то их дача была переполнена людьми. В такие дни Андрей Дмитриевич и его супруга Галина Фёдоровна устраивали капустники, в которых принимали активное участие взрослые и дети трёх родственных семей – Гончаровых, Головкиных, Можуховских и кто-нибудь из городских гостей.

Мне, 5-6 летнему мальчику, для которого дядя Андрей стал кумиром, казалось, что он всегда весёлый, жизнерадостный. Только с годами я осознал, насколько была трудной его жизнь. Официальная критика часто упрекала Гончарова, ученика Владимира Фаворского, друга Пабло Пикассо, в формализме. Но художник был верен себе. И победил.

Сегодня – он признанный классик. Без гравюр этого замечательного, тонкого мастера трудно теперь представить многие известные с детства и юности книги – произведения отечественной и мировой литературы.

Вот, например, перед нами удивительный мир героев Шекспира. А великолепный портрет Хемингуэя в двухтомнике его произведений... Разве не памятен он и ныне русскоязычным поклонникам американского писателя?! А Достоевский?!

Из воспоминаний мамы:

«В 1959 году мы поехали в деревню Марьино под Звенигородом в гости к Гончаровым, которые отдыхали там каждое лето.

Я мечтала попасть в эти места – мой отец, урождённый москвич, рассказывал о них, называя «русской Швейцарией». Марьино от станции Звенигород довольно далеко. Шли пешком. Но зато наслаждались русской природой, прохладой после нашего знойного лета.

На следующий год мы поехали в Марьино отдыхать. Комнату снять было трудно. Наконец, поселились у «мышиной хозяйки», в комнатушке, которая кишела мышами. Приходилось прятать привезённые продукты в ящик, а сверху закрывать опрокинутым вверх ножками столом.

Гончаровы дали керосинку. Однажды, когда я пришла покупать керосин, «керосинщик», который звал меня «молодухой», сказал:

– А говорили, что азиаты приехали. Разве вы не русские? Что ж вы там живёте?

Я ответила:

– Русские везде живут!

Удалось вырваться разок и в сам город Звенигород. Вспоминала отцовские рассказы о Савино-Сторожевском монастыре XV – XVIII веков и об Успенском соборе на «Городке» XIV века, который тогда был закрыт.

А.Д. Гончаров (1903-1979), двоюродный брат Алексея Владимировича, известный живописец, иллюстратор книги, гравер, ученик В.А. Фаворского, театральный художник.

Гончарову принадлежат десятки гравюр, литографий, плакатов, иллюстраций к изданиям Пушкина, Гоголя, Достоевского, зарубежных классиков – В. Шекспира, Гёте, Гейне …

Мы храним книги с его иллюстрациями – П. Мериме (1954), Т. Смоллетта (1955), Э. Хемингуэя (1957) и др.

Копии некоторых гравюр Гончарова, присланных нам, Алексей Владимирович передал в 1980-е годы в Туркменский музей изобразительных искусств.

Андрей Дмитриевич был убеждённым человеком, не боялся высказывать свои взгляды.

Как-то, находясь в командировке в Москве, я была на Пасху, у свекрови. Её приходил поздравить Андрей Дмитриевич. Он говорил, что собирается пойти на приём к министру культуры СССР Е.Фурцевой с предложением – сделать Пасху государственным праздником как День Возрождения.

На следующий год, когда мы вновь жили летом в Марьино, Андрей Дмитриевич пригласил нас на свой день рождения. Праздновали по-семейному. Заранее готовили плакаты с шутливыми пожеланиями. Алексей нарисовал плакат с туркменским орнаментом, написал стихи.

Вечером мы собрались у Гончаровых. Был вывешен плакат – меню для гостей с перечнем блюд французской кухни, а рядом – ремарки:

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Утка по-руански – не будет

Бланманже – не будет

Оливье – будет!

 _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Присущий Андрею Дмитриевичу юмор проявился и здесь: если слово бланманже – желе из сливок или миндального молока стало в русском языке ограниченным историзмом, то оливье получило широкое распространение. Впрочем, его компоненты значительно изменились, по сравнению с этим блюдом у его создателя, французского ресторатора Оливье, куда входила даже икра.

Попутно на вечере вспоминали старую Москву. Ресторан Оливье находился на Трубной площади, на углу Неглинной.

Мне не раз приходилось бывать в этом здании как редактору и автору. Там находилось издательство «Высшая школа», где печатались в 1980-е учебники по русскому языку. Совещания авторов проходили в зале, облицованном зеркалами…

Такая несовместимая обстановка! Позднее, в мою последнюю поездку в издательство в 1990 году, в этом же здании размещался Театр современной пьесы…

Галина Фёдоровна Гончарова, красивая женщина (есть немало её портретов, написанных мужем, и даже выпущен карманный календарик с репродукцией одного из портретов), в молодости – балерина. Говорили даже, что она танцевала в группе «босоножек» Айседоры Дункан.

Главной «распорядительницей» вечера была, конечно, Галина Фёдоровна. Перед каждым номером она использовала вместо гонга медный таз для варки варенья, ударяя по нему половником.

Первой выступала её пятилетняя внучка, дочь сына Михаила от первого брака, Надюха. Она танцевала и сама громко объявляла номер: «Отрывок от балета …». Её портрет («Наденька») входит в серию детских портретов, созданных Гончаровым.

Гончаров незадолго до этого ездил с группой «работников культуры» в Париж. В то время такие зарубежные (недолгие) командировки были большой редкостью. Андрей Дмитриевич много и интересно рассказывал о поездке.

Он привёз родным какие-то гостинцы. Мне подарил компактную пудру, которой, впрочем, я не пользовалась – берегла на память.

Андрей Дмитриевич был великолепным собеседником. Такую московскую речь теперь не часто услышишь у современных обитателей Москвы, считающих себя интеллектуалами.

Гончаров, уже больным, как-то выступал по ТВ с воспоминаниями о Пикассо. Такой живой и вместе с тем глубокий по содержанию рассказ – образец устной мемуаристики».

« … всё также подставляет своё плечо...»

Считанное количество раз родители ездили в санатории. Чаще всего летний отдых наша семья проводила в Москве и Подмосковье. Последний раз – отец уже болел! – они были с мамой в 1989 году в Кисловодске, после перенесенной в 1988 году папой тяжёлой операции.

Как и отец, мама очень много времени уделяла своей работе на факультете русской филологии Туркменского государственного университета, являясь его профессором, старейшим педагогом этого вуза.

В последние три-четыре года жизни отца мама старалась быть побольше рядом с ним – и дома, и в больнице. Папа и умер-то буквально у мамы на руках.

Хотя мы видели, что отец угасает, непоправимое произошло, как, наверное, и всегда, очень неожиданно – 11 марта 1992 года, за несколько дней до его 74-летия.

Накануне прилетела из Москвы ещё одна дорогая для него женщина – сестра Елизавета Владимировна. Папа повеселел. Но родившейся у нас надежде не суждено было сбыться. Брат и сестра встретились, чтобы попрощаться.

В горькие дни очень поддержали нас многочисленные звонки, телеграммы, письма из разных городов СССР, в том числе из Москвы – от родных, знакомых, коллег отца.

Юлия Павловна Дзагурова, старший археограф бывшего Главархива СССР, в своём тёплом письме писала:

«...Всегда буду помнить наши с ним встречи: и в юности, когда мы вместе работали в ЦГИА, и далее, когда он был уже начальником Главного архивного управления Туркмении, и мы встречались и в Москве, и в Ашхабаде...

Он целиком отдавал себя любимому делу, всегда искал, творил, выступал в печати и по радио и телевидению, пропагандируя документы архивов... Скромный, требовательный к себе, с большим багажом знаний, владел иностранными языками...

Внешне всегда элегантный, обаятельный, с яркими темными глазами, приятной улыбкой. Никакого панибратства, фальши. Простота в обращении. Настоящее воспитание. Внутренняя культура.

Он имел много замыслов. Многое осуществил, не всё успел сделать.

Был прекрасным семьянином, отцом...

Алексей Владимирович был яркой личностью. Он имел настоящих, преданных друзей. К таким я позволю отнести и себя. Я всегда преклоняюсь перед его умением работать с людьми, перед его трудолюбием. В работе я всегда ощущала его поддержку и всегда готова была протянуть ему руку дружбы, помочь хотя бы в малом...».

Чуть более 40 лет прожили родители вместе.

– Какая замечательная счастливая пара, – не раз говорили наши московские и ашхабадские знакомые.

«Алексей Владимирович незримо всё равно рядом с Евгенией Николаевной. О чём бы ни рассказывала, что бы ни вспоминала, он присутствует в её рассказах, душою она с ним. Или точнее, он с ней. Все так же рядом, всё также подставляет своё плечо...».

Так писала в статье с символическим названием «Наследство», опубликованной в газете «Нейтральный Туркменистан» в январе 1996 года, одна из маминых учениц – журналист и поэтесса Гозель Нуралиева.

Дань памяти известного в СССР историка-архивиста – публикация в журнале «Отечественные архивы» (1998, №2), посвящённая 80-летию со дня рождения папы. Её предваряет вступительное слово академика РАН, двоюродного брата мамы Юрия Александровича Полякова:

«Более 50 лет я по характеру своей работы связан с архивами и архивистами. Эти годы привили мне глубокое уважение к профессии архивиста и к людям, работающим в архивах…

В сохранении и развитии крепких, добрых, ведущихся исстари, традиций архивных работников большая роль принадлежит поколению архивистов, принявших эстафету в первые послевоенные годы. Им досталась труднейшая доля...

Плеяда послевоенных архивистов заслуживает самых добрых слов. Они сохранили старое достояние, восстановили разрушенное, заложили прочную основу дальнейшего развития. В этой славной плеяде достойное место занимает Алексей Владимирович Головкин… Коренной москвич, выпускник легендарного МИФЛИ (Московского института философии, литературы, истории), направленный после ашхабадского землетрясения для помощи туркменским архивистам, он становится полпредом российской культуры в далёкой среднеазиатской республике. Деятельность А.В.Головкина в Туркменистане – яркое свидетельство того, как благотворно влияла передача опыта русского просвещения, русской науки, в том числе организации архивного дела, на общественное развитие в союзных республиках с недавно почти поголовно неграмотным населением.

А.В.Головкин отдаёт все силы восстановлению разрушенного катастрофическим землетрясением ашхабадского архива, способствует развитию сети местных архивов. Он передаёт опыт и накапливает новый, творчески осмысливая его. Молодой учёный и администратор растёт с каждым годом. С 1958 года он бессменный руководитель сначала архивного отдела МВД Туркмении, а затем Главного архивного управления Туркменской ССР.

А.В.Головкин твёрдо стоял на трёх китах. Во-первых, он неизменно учитывал в своей работе местную специфику, опирался на национальные кадры. Во-вторых, он никогда не терял связи – деловой, научной, нравственной – с Москвой, используя все новации в архивном деле. В-третьих, наряду с огромной работой по восстановлению разрушенных архивохранилищ, строительству новых, формированию архивных фондов, Алексей Владимирович никогда не забывал о важности научной работы. Он писал статьи по истории Туркменистана и России, поднимал насущные вопросы деятельности архивов, издавал со своими комментариями сборники документов.

А.С.Пушкин писал о «славной стае екатерининских орлов», среди которых М.Кутузов был «сей остальной». А.В.Головкин – достойный представитель «славной стаи», надёжной когорты архивистов послевоенной поры, деяниями которых росло и крепло архивное дело России и Советского Союза».

«Прикоснись к памяти»

Работу над своими воспоминаниями, где нашли бы отражение важные события XX века, папа всё откладывал и откладывал на потом и, увы, написать не успел.

Памяти отца я посвятил один из разделов моей первой книги – сборника стихов «Поэтическое излучение», который вышел в 1994 году в Ашхабаде. Стихи этого раздела написаны в популярной на Востоке форме – рубаи.

В рецензии на эту книгу «Прикоснись к памяти», написанной журналисткой, поэтессой и переводчицей Линой Половинкиной и опубликованной в феврале 1995 года в газете «Туркменская искра», особенно приятно было найти добрые слова о папе:

«...Мне, как и многим другим коллегам-журналистам, посчастливилось по роду работы общаться с отцом Николая – Алексеем Владимировичем Головкиным, известным в наших краях архивистом, долгие годы отдавшим работе в Главархиве страны, поиску затерянных, но представляющих великую историческую ценность документов прошлого.

Через «школу Головкина» прошли многие из тех, кто трудится и сегодня в Государственном архиве суверенного Туркменистана, и бывшие сотрудники – ныне пенсионеры. Вспоминая о нём, все они отдают дань уважения широте его кругозора, истинному, не показному интернационализму...».

Вот и мне у отца ещё учиться и учиться. Поводов для осмысления его уроков, которым стараюсь следовать постоянно, предостаточно.

«Страна, мне издавна родная…»

В сентябре 1996 года я «репатриировал» в родную папину Москву. Теперь отец как бы постоянно участвует в нашей с мамой переписке, телефонных разговорах.

И вот одна из поездок на малую родину...

В октябре 2008 года я с радостью принял приглашение посетить Ашхабад, где последний раз до этого был в феврале 2002 года на праздновании Дня Государственного Флага. Тогда приезжал в составе группы российских журналистов по приглашению Посольства Туркменистана в России.

Теперь в составе группы российских писателей был приглашён Туркменской государственной издательской службой на Третью Международную выставку издательской продукции и Международную книжную ярмарку.

…Представители нашей семьи живут на территории Туркестана со второй половины XIX века. И по отцовской, и по материнской линии у меня старомосковские корни, но мой прапрадед по материнской линии Виктор Юлианович Мединский был генерал-губернатором Ташкента, потом Самарканда. Так же, как и он, честно служили Отечеству все его 13 детей - пять сыновей и восемь дочерей.

Прапрадед был поляком по происхождению, а по вере – католиком. Прапрабабушка Наталья Адольфовна была шведкой, но крещена в православной вере. И всех детей они крестили в православной вере.

По семейному преданию, однажды император Александр III предложил генералу Мединскому быть военным министром России. А тот с достоинством ответил:

– Каким же я буду верным слугой Вашему Императорскому Величеству, если изменю своей вере…

С одной стороны, Виктор Юлианович был по-настоящему верующий человек. С другой – не карьерист. Поэтому остался в католичестве, не приняв православие ради высокого государственного поста и жизни при дворе в столице империи.

Так Виктор Юлианович и остался до конца своих дней в Туркестане. И покоится в этой земле – скончался в 1908-м. Его надгробие с беломраморным ангелом, несмотря на все лихолетья, уцелело на русском кладбище в Самарканде.

В нашей семье сохранилась и фотография Виктора Юлиановича. Люблю смотреть на неё. Мужественное, открытое лицо… Спасибо прабабушке Анне Кирилловне Мединской (Пенской), бабушке Ольге Константиновне Ершовой (Мединской), маме Евгении Николаевне Ершовой, которые не побоялись хранить эту семейную реликвию.

А ведь на протяжении многих и многих лет за такую семейную реликвию – прапрадед сфотографирован в военном мундире с наградным крестом на груди! – могли и расстрелять, и посадить, и сослать…

Тем более, что старший из детей Виктора Юлиановича – Константин Викторович, тоже офицер царской армии, начальник Кокандского уезда, от которого идёт наша линия, был расстрелян в 1921-м.

Итак, я – туркестанец, туркменистанец уже в пятом поколении. И продолжаю ощущать себя им. Хотя уже много лет живу в России. Тогда, в 2008-м, перед своим отъездом из Москвы написал такое стихотворение:

Ашхабаду поклонюсь.

И о близких помолюсь.

Улетает, словно птица,

Вдруг нахлынувшая грусть.

Здравствуй, древняя земля!

Здравствуй, отчина моя!

Помню я об Ашхабаде.

Помнят здесь ещё меня.

Здесь отца земной предел.

Мне в житейском море дел –

лоция отца уроки.

Сколько в жизни он успел!

Вновь могу обнять я мать.

Столько нужно ей сказать!

Кто придумал расставанья?

Очень трудно уезжать.

Ашхабаду поклонюсь.

И о близких помолюсь.

Улетает, словно птица,

вдруг нахлынувшая грусть.

…Боже мой! Сколько чувств всколыхнулось вдруг в моей душе, когда летел в Ашхабад!

Вспомнил и свои студенческие годы. Когда учился на факультете русской филологии Туркменского государственного университета имени Горького, присутствовал на вечерах дружбы в актовом зале с участием туркменских и местных русских писателей. Часто приезжали и поэты, и прозаики из Москвы и союзных республик.

Вспомнил и свои поездки по Туркменистану. В 1970-1980-е годы, когда работал в Министерстве культуры Туркменской ССР, вместе с творческими бригадами – участниками Дней литературы и искусства России в Туркменистане, довелось поездить по республике, самым её отдалённым уголкам.

Вспомнил и личный творческий опыт. В литературной редакции Туркменского радио опять-таки объездил весь Туркменистан. Мне довелось подготовить передачи о жизни и творчестве великого туркменского поэта Махткумкули, а также Зелили, Сейди, других классиков туркменской литературы, побывав в их родных местах. А сколько было публикаций о духовном наследии туркменского народа в годы работы в Туркмен Пресс в середине 1990-х!

В этот раз в составе российской делегации была большая группа поэтов, прозаиков, литературных критиков, переводчиков из Москвы – Сергей Есин, Кирилл Ковальджи, Иван Голубничий…

Главная тема наших выступлений на выставке-ярмарке, в российско-туркменской школе имени А.С.Пушкина, Туркменском государственном университете, Национальной библиотеке – Россия и Туркменистан: диалог литератур, культур, языков, судеб в XIX-XXI веках. И везде нас с живым интересом слушали. Слушали люди разного возраста и разных национальностей. По этим аудиториям чувствовалось, что людям нужны такие «культурные бригады» из России. Великая русская культура, на которой воспитывалось в Туркменистане ни одно поколение людей, оказалась вновь востребованной сегодня.

«Страна, мне издавна родная!» – так писал о Туркменистане русский советский поэт и художник Павел Александрович Радимов (1887-1967), который трижды – в 1930-е и 1950-е годы – совершил творческие поездки по Туркменистану и посвятил его истории и новой жизни много замечательных стихотворений и картин.

Как горы, высятся барханы.

Какой простор, и тишь какая!

Тебя любить я не устану,

Страна, мне издавна родная…

О Павле Александровиче Радимове и представителях этой замечательной династии художников расскажу чуть поподробнее.

Отец мой умел дружить. Особенно восхищает меня до сих пор его многолетняя дружба с семьёй Радимовых.

Когда папа учился в 8 классе, у них появился новичок – Костя Ульрих из подмосковной Салтыковки. Его отец Павел Робертович был врачом, мать Елена Александровна – учительницей.

Алёша и Костя за два школьных года (тогда была девятилетка) очень подружились, часто бывали в гостях друг у друга.

Спустя годы в Салтыкову к художникам Константину Павловичу (он принял фамилию супруги) и Марии Павловне Радимовым родители часто ездили в гости с нами, а потом неоднократно и я. Отношения у нас были очень тёплыми, почти родственными. По детской привычке, даже уже будучи взрослым, я звал их дядей Костей и тётей Машей.

Эти встречи и беседы в их гостеприимном доме помогли собрать материал и вдохновили меня на написание очерка об отце Марии Павловны – известном русском художнике и поэте Павле Александровиче Радимове «Страна, мне издавна родная», который прозвучал в 1988 году по Туркменскому радио и был опубликован в Ашхабадском литературном журнале «Юность» («Яшлык»).

Из воспоминаний мамы:

«Осенью 1951 года у нас в гостях, в Ашхабаде, побывал известный художник и поэт Павел Александрович Радимов. Алексей Владимирович хорошо знал Павла Александровича. Одна из его дочерей, Мария, после войны стала женой школьного друга моего мужа, Константина Ульриха. Его отец, обрусевший немец, врач, Павел Ульрих жил с семьёй в подмосковной Салтыковке, по той же железнодорожной ветке, где рядом со станцией «Серп и молот» жили на Рогожке Головкины.

Во время войны Константин был на фронте. Впоследствии Константину Павловичу предложили принять фамилию жены: он стал Радимовым.

Оба они, и Константин Павлович и Мария Павловна (совпадение отчеств) учились в Московском художественном институте имени В.И. Сурикова. В 1947 году Константин и Мария Радимовы стали членами Московского областного Союза художников. Московскую область они исколесили вдоль и поперёк. Ещё, будучи студентами, устраивали выставки, встречи с жителями подмосковных сёл.

Дружба Алексея Владимировича с Константином и Марией Радимовыми продолжалась всю жизнь. Когда Алексей бывал в Москве, он обязательно встречался с ними. Они подарили нам не только небольшие пейзажные полотна Подмосковья, запечатлевшие русскую природу в разные времена года, но и портреты кисти К. Радимова – Алексея и мой, а также наших сыновей, старшего Владимира и младшего Константина, который Константин Павлович писал, когда Костя был студентом МГУ.

Но особенно я люблю сделанный Константином Павловичем Радимовым набросок углём – рисунок задумавшегося Алексея Владимировича…

Когда Павел Александрович Радимов, отец Марии, приезжал в Ашхабад в 1951 году, ещё был жив мой отец, Николай Евгеньевич. Он был рад визиту старшего Радимова. Как же! Земляк, воспоминания о старой Москве, общие знакомые …

Павел Александрович был не только известным художником, но и поэтом. В тот вечер, когда был у нас в гостях, он написал в альбом моего четырнадцатилетнего брата Коки своё стихотворение о вороне, «Седоголовой вещунье», и сам прочитал его:

Седоголовая вещунья,

Людьми клеймённая воровкой

С её ухваткой и сноровкой,

Горластая, но не певунья!

Твой голос, по утрам заслышав,

«Зима! - кричу я, - Здравствуй, здравствуй!»

А ты, укрывшись снежным пластом,

Мне хрипло вторишь «Кра!» горластым,

Что означает: «С добрым утром!»

Впервые Павел Радимов, который тогда был Председателем АХРР (Ассоциация художников революционной России), побывал в Ашхабаде в 1934 году. Новую Ассоциацию составили некоторые художники-передвижники, члены ТПХВ (Товарищество передвижников художественных выставок, распалось в 1923 году).

В 1934 году Павел Радимов приезжал с бригадой художников, куда входили М. Сарьян, Н.П. Терпсихоров, Н.Г. Котов и др. Они готовились к выставке «Жизнь и быт народов СССР».

В 1935 году Павел Александрович вторично оказывается в Туркмении, где, как вспоминала его дочь Мария Павловна, приезжие художники проработали пять месяцев.

Помимо больших полотен, Павел Радимов привозит из «туркменских командировок» более шестидесяти этюдов. Тогда им были написаны картины «Фирюза», «Цветущий сад (Фирюза)», «В Каракумах» и др., но главное – Радимову удалось в двух картинах запечатлеть уникальный памятник архитектуры – знаменитую мечеть в Аннау, разрушенную впоследствии во время землетрясения 1948 года.

А дочь П.А. Радимова, юная Маша, написала в Туркмении такие полотна, как «Мальчик – туркмен», «Весна в Фирюзе», «Фирюзинское ущелье» и др.

Мне посчастливилось побывать в 1977 году в Политехническом музее в Москве, на вечере, посвящённом 90-летию П.А. Радимова. Его уже не было в живых. С воспоминаниями выступали художники, друзья, ученики, журналисты …

Я услышала многое о нём, чего раньше не знала. Мне было известно только, что Радимов родом с Рязанщины. Учился в духовном училище, а затем в духовной семинарии в Рязани. Впоследствии уехал в Казань, где поступил на историко-филологический факультет университета. В Казани Радимов не мог не заинтересоваться культурой народа, среди которого жил. Так, Радимов занимался поэтическими переводами на русский язык стихов татарского поэта Тукая.

Но уже в университетские годы П.А. Радимов был известен как живописец. Его работы выставляются в 1911 году на 39-й передвижной выставке, а в 1914 году Павел Александрович стал членом Товарищества передвижных художественных выставок. Его поручителями были Илья Репин и Василий Поленов. Любимой темой художника Радимова уже тогда были картины народного быта.

Став председателем АХРР, он организует в 1920-е годы бесплатные выставки, в том числе и для беспризорных детей.

В годы Великой Отечественной войны Радимов вместе с друзьями-артистами проводит концерты и выставки в госпиталях. А после войны в 1950-е он открывает народную выставку в Абрамцеве, как он говорил, для свободного и бесплатного посещения «всех, кто любит искусство».

В последние годы жизни Павел Александрович, помимо творческой работы продолжает заниматься просветительской деятельностью как первый председатель Московской областной организации художников.

Павел Александрович говорил, что для художника очень важен этнографический материал: знание народного быта, обрядов, национальных костюмов…

Таковы и его картины, написанные в результате трёхкратных поездок по Туркмении, которую он очень любил, – её природу, древние памятники, базары, но главное – её людей.

В 2001 году Министерство культуры Туркменистана, Посольство Российской Федерации в Туркменистане, Национальный музей Туркменистана организовали выставку произведений изобразительного искусства. На выставке экспонировалась и картина П.А. Радимова «Базар», запечатлевшая национальные особенности быта туркмен 1930-х годов.

Не менее значительно поэтическое творчество Радимова, которое оценил Есенин.

Стихотворения Радимова опубликованы в 1988 году в сборнике «Избранные стихи». Они посвящены русской природе, временам года, старым русским городам.

Но в сборнике есть и раздел «Восточные мотивы», где большую часть занимают стихи цикла «Под небом Азии».

Больше всего из этого раздела я люблю стихотворение «Узбой», написанное в 1935 году:

Пустыня – золотое блюдо,

Вся в саксауловых кустах.

Ступая мягко, как в чулках,

Шагают по тропе верблюды…

Без счета высятся барханы,

Какой простор и тишь какая!

Тебя любить я не устану,

Страна, мне издавна родная…

Песнь чабана звучит далече,

Она, как звонкое стекло,

Я понял сердце древней речи

Души великое тепло.

Это и другие стихи раздела – «Ночь в пустыне», «Весна в Копетдаге», «Зима в Ашхабаде» и многие другие – чрезвычайно музыкальны, написаны с огромной любовью. Их хочется повторять и повторять».

… Однажды, когда я в очередной раз приехал в Салтыковку к Радимовым, Константин Павлович признался мне:

– Выбор моего жизненного пути во многом определился в доме твоего отца на Рогожке, где большое впечатление на меня произвели портреты и пейзажи Андрея Дмитриевича Гончарова.

Эта прекрасная дружба отца с художниками Радимовыми продолжалась до последних лет жизни папы. А фронтовика дяди Кости не стало 16 мая 1995 года, после 50-летия Великой Победы. Его Ангел Хранитель тётя Маша ушла из жизни в 2006 году.

… Итак, продолжу рассказ о своей поездке в Ашхабад в 2008 году.

И в прошлом, далёком и не очень, и в настоящем, и в будущем для России, для нас, русских людей, Туркменистан привлекателен в первую очередь древнейшей историей, самобытной литературой, культурой. И личностями туркменских поэтов, музыкантов, мастеров народного искусства… Соприкосновение с этим удивительным миром всегда находило яркий отклик в русской душе.

Об этом свидетельствует на протяжении столетий наш диалог литератур, культур, языков, судеб, в результате которого появились произведения русских писателей о Туркменистане и русская литература в Туркменистане, а также переводы на русский язык классической туркменской поэзии, произведений туркменских советских писателей, очерково-документальных книг путешественников о Туркменистане.

Примеров – несть числа. В 1863 году венгерский путешественник Арминий Вамбери в одежде дервиша первым из европейцев совершил «поездки из Тегерана через Туркменскую степь по восточному берегу Каспийского моря в Хиву, Бухару и Самарканд».

В результате появилась его знаменитая книга «Путешествие по Средней Азии». Первое издание этой книги вышло на английском языке в Лондоне в 1864 году. А уже через год, в 1865 году, книга была переведена на русский и издана в Петербурге. Тогда впервые в России узнали о великом туркменском поэте Махтумкули, сведения о котором приводит Вамбери в своей книге.

В конце XIX-начале XX века в Казани в переводе на русский печатали эпос «Горкут-ата», другие жемчужины туркменской литературы. В 1902 году профессор Александр Самойлович преподавал в Петербургском университете туркменскую литературу и язык.

«Страна, мне издавна родная…». Конечно же, говоря так о Туркменистане, я имею в виду многих и многих, кто переводил классическую туркменскую поэзию, произведения современных туркменских писателей: Георгий Шенгели, Марк Тарловский, Арсений Тарковский, Татьяна Стрешнева, Людмила Щипахина, Юрий Гордиенко…

Переводы Арсением Тарковским стихотворений Махтумкули получили высокую оценку – он лауреат Государственной премии Туркменской ССР имени Махтумкули. Вот ставший уже классическим перевод одного из самых известных стихотворений великого туркменского поэта:

…Единой семьёю живут племена,

Для тоя расстелена скатерть одна,

Высокая доля отчизне дана,

И тает гранит пред войсками Туркмении.

…Здесь братство – обычай, и дружба – закон

Для славных родов и могучих племён,

И если на битву народ ополчён,

Трепещут враги пред сынами Туркмении.

«Страна, мне издавна родная…». Говоря так, я имею в виду многих и многих русских, российских мастеров слова, кто писал с любовью о Туркменистане, приезжая сюда в творческие командировки или живя и работая здесь некоторое время.

В конце XIX века читатели России зачитывались яркими очерками о новом Шёлковом пути – Закаспийской железной дороге, которая строилась в то время. Она связала Туркменистан более надёжным путём, нежели караванный, не только с центральной Россией, но и со всем миром.

Автор очерков – писатель и художник Николай Каразин – проиллюстрировал их прекрасными рисунками. Для петербургских журналов они писались им, бывшим военным, который вышел в отставку после ранения, не в тиши кабинета (так, например, сочинял свои произведения Жюль Верн – его герой путешествует по Закаспийской железной дороге!), а непосредственно с места событий.

Среди разных поколений читателей СССР большой популярностью пользовался писатель-историк Василий Ян. Исключительную роль в жизни и творчестве писателя сыграла жизнь и работа в Асхабаде в начале XX века. Этот период стал поистине «кладовой впечатлений», своеобразной колыбелью рождения знаменитых исторических романов о «монгольском урагане» – «Чингиз-хан», «Батый», «К последнему морю», а также отразился в книге воспоминаний «Голубые дали Азии», где Василий Ян с любовью пишет о годах своей юности, проведённых в Асхабаде. В советские годы Ян часто приезжал в Туркменистан, тесно сотрудничал с Союзом писателей Туркменистана.

Традиции поездок по Туркменистану, которые закладывали Каразин, Ян, другие русские писатели были продолжены.

Летом 1930 года поездку по Туркменистану совершила бригада русских советских писателей: Всеволод Иванов, Леонид Леонов, Владимир Луговской, Николай Тихонов, Пётр Павленко, Григорий Санников…

Через четыре года приехала вторая бригада писателей. Благодаря их прозе и стихам русский читатель узнал много нового об истории и нынешней жизни туркменского народа.

В годы Великой Отечественной войны в эвакуации в Ашхабаде находился ряд русских советских писателей, в частности, Юрий Олеша. Этот трудный период в жизни страны оставил след в их творчестве. Они также принимали участие в обсуждении новых произведений своих коллег в Союзе писателей Туркменистана, переводили стихи и прозу туркменских писателей.

Об этом можно прочитать в очерке об Олеше старейшего русского писателя Туркменистана Александра Аборского. В писательском союзе он был долгие годы председателем русской секции, главным редактором литературного журнала «Ашхабад», в котором печатались как произведения местных русских и туркменских писателей (в переводах), так и их коллег из России.

Вспомним также такие книги о Туркменистане, как «Кара Бугаз» Константина Паустовского, «Джан» Андрея Платонова, «Ваш покорный слуга» (о жизни классика туркменской поэзии Кеминэ) Петра Скосырева, «Утоление жажды» (о строительстве в пятидесятые годы в Туркменистане Каракумского канала) Юрия Трифонова, «Землетрясение», «Змеелов» Лазаря Карелина…

«Страна, мне издавна родная…». Конечно же, я имею в виду и многих и многих русских писателей, кто жил здесь долгие годы, нередко всю свою жизнь.

Весомый вклад в наш диалог внесли такие русские и русскоязычные прозаики, как уже упомянутый мной Александр Аборский, Герой Советского Союза, лауреат Государственной премии СССР Владимир Карпов, Вячеслав и Таисия Курдицкие, Николай Данилов, Николай Золотарёв, Николай Калинкович, Икар Пасевьев, Александр Карлюкевич, Владимир Пу, поэты Вадим Зубарев, Юрий Рябинин, Михаил Карпенко …

Многие туркменские и местные русские писатели работали в жанре исторического романа. Среди них – народный писатель Туркменистана, лауреат Государственной премии Туркменской ССР имени Махтумкули Валентин Рыбин, автор романов «Море согласия», «Государи и кочевники», «Перелом», которые рассказывают об истории зародившихся ещё при Петре I русско-туркменских дружественных связей.

«Страна, мне издавна родная…». Для России гораздо важнее геополитического положения или богатейших сырьевых ресурсов Туркменистана дружественные связи двух наших народов.

Отрадно, что в результате диалога Туркменистана и России вот уже много десятилетий, после окончания гражданской войны и иностранной военной интервенции, на древней туркменской земле царит мир! Мир межнациональный и межконфессиональный!

И в мечетях, и в православных храмах непрестанно возносится молитва о мире, о благоденствии этой древней земли.

Молился в эти дни и я. Молился на панихиде в Свято-Никольском храме, после которой разделил со своими земляками поминальную трапезу, организованную в небольшом, уютном церковном дворе. В 2008 году исполнилось 60 лет со дня одной из самых страшных катастроф в мире – ашхабадского землетрясения 1948 года. В туркменской столице, где тогда проживало 150 тысяч человек, погибло две трети населения. Весь город лежал в руинах.

По заданию руководства Туркменистана цифру жертв трагедии по данным архивов Ашхабада и Москвы в своё время выявлял мой отец. Вновь провзучавшая в дни нашего пребывания в Ашхабаде, эта цифра потрясала до глубины души - 176 тысяч погибших в столице и окрестностях.

И ещё потрясали постоянно показываемые по Туркменскому телевидению кадры хранящегося в Центральном государственном архиве Туркменистана некогда закрытого (для широкого показа!) документального фильма Романа Кармена.

Каждую свободную минуту беседовал в эти дни с мамой – старенькая уже, болеет, не выходит из дома… Мы, кажется, так и не смогли наговориться после долгой разлуки!

Я, конечно же, поклонился и дорогим мне могилам – деда, бабушки, отца, которые покоятся на старом, возникшем в 80-х годах XIX века при основании Ашхабада (Асхабада), и на бывшем центральном кладбищах.

Встреча с родными здравствующими, и родными усопшими – самое дорогое, чем памятна для меня та поездка в Ашхабад.

«Страна, мне издавна родная…». Сильное впечатление произвёл на меня и мой обновлённый любимый Ашхабад. Сегодня в российских СМИ то с иронией, то с восхищением пишут:

«Москва – белокаменная, Ашхабад – беломраморный…».

Сначала – не скрою! – у меня в душе при виде резких градостроительных перемен родилось сожаление: безвозвратно уходит то, что было дорого с детства. Так думал шесть лет назад, во время предыдущей моей поездки. Теперь горжусь новым обликом родного Ашхабада, который становится всё более заметным, уважаемым международным центром.

Лишь отделив зёрна от плевел, можно получить добрые всходы. Так и диалог России и Туркменистана, с одной стороны, нужно освободить от показного, неискреннего. С другой стороны, нужно вернуть в культурный обиход всё то полезное и интересное, что было по каким-то причинам забыто, утрачено.

И тогда наш диалог будет и дальше по-настоящему служить духовному взаимовлиянию и взаимообогащению культур двух народов.

В гости – в прошлое

Сколько в Москве мест, связанных с памятью о папе, сколько людей, знавших его близко и сохранивших о нём самые тёплые воспоминания!

Вновь и вновь память генетическая переносит меня в дом прадеда Алексея Алексеевича Головкина в Ипатьевском переулке.

…Гостиная, где хозяин проводил вечера не только в кругу семьи, но и с многочисленными гостями, постепенно наполняется людьми. Я узнаю их, а они почему-то меня и, чинно усаживаясь в кресла, приветливо кивают мне.

На календаре в гостиной замечаю, что сейчас идёт год 1903. И папа, получается, ещё не родился. Но, как это ни удивительно, и он здесь. И я появлюсь на свет спустя лишь полвека, а если быть точным – через полвека впридачу с одним годочком.

Вспоминаю фразу отца Павла Флоренского: «Прошлое не проходит!». Здесь, в уютном московском доме, история, словно преобразившись в моём видении – сне из бурной реки в маленький ручеёк, и не торопится сейчас к своим крутым поворотам.

За окном – цокот копыт по булыжникам в Ипатьевском. Вновь несётся куда-то конная тройка с пожарными.

И не могут представить себе эти мужественные люди на заре «неведомого века», по образному выражению Константина Паустовского, что грядут другие пожары, пожары истории – три революции, пять войн, а на закате века – развал великой Державы, подмена национальных исторических, духовных ценностей западным суррогатом, новая разделённость народа и связанный с этим разрыв семейных связей ...

Беру в руки гитару. Слова песни, которую начинаю напевать, складываются как бы сами собой:

Рождается песня.

Она – как души откровение:

за каждою строчкой –

то радость большая,

то вздох.

К нам счастье приходит.

Всё было: надежды, терпение.

Так, камни пробив,

вырастает в расщелине мох.

Пусть песня звучит!

Пусть она никогда не кончается.

И струны гитары

послушными будут рукам.

Сегодня у нас

Всё иначе с тобой получается.

Как это прекрасно,

что выпало встретиться нам!

Мир выражен в песне

с такою душевною страстью!

Есть в песне порыв,

хоть с трудом подбирались слова.

И каждый из нас,

отыскавший тропиночку к счастью,

достигнув его,

не поверит, быть может, сперва ...

В будущее возвращаюсь на извозчике. И всего лишь через несколько мгновений – а может, десятилетий! – после отправления из дома прадеда попадаю в «пробку».

Оказавшись на тесном «пятачке» истории, оборачиваюсь, но прошлое уже окутала дымка лет.

1998 – 2016