Глеб НАГОРНЫЙ. "Красная Мельница". Пьеса в 3-х действиях

Действующие лица

 

Женщины:

Элеонора Ласковая — циничная женщина, давно всех нашедшая и давно всех бросившая. Седая, подкрашенная хной.

Инесса — умная женщина, бросившая кого-либо искать. Ярко-рыжая.

Магда — неглупая ищущая женщина. Жгучая брюнетка.

Виола — наивная женщина в постоянном поиске. Шатенка с оттенком.

Любочка — несчастная женщина, нашедшая не того. Пероксидная блондинка.

 

Почти женщины:

Роза — женщина с натяжкой. Пепельная.

Жанна — женщина с сигаретной затяжкой. Дымчатая.

Нонна — женщина в чулочных затяжках. Серая.

Даша — вообще не женщина. Мышиная.

 

В некотором роде мужчины:

Тулуз — мужчина не от мира сего, ищущий не там. Чернявый.

Представитель — мужчина от сего мира, нашедший всё тут. Подкрашенный.

Следователь — мужчина между мирами, ищущий то тут, то там. Белесый.

 

Сценические фантомы:

Недоспившийся поэт.

Завязавший кукольник.

Пьющий тапер.

Спившийся Колька.

Непьющие призраки из кошмарного сна Тулуза.

Периодически срывающийся глава краевой администрации.

Принципиальный трезвенник помещик Ненашев.

 

Действие первое

Мулен Руж

 

Сцена первая

Коньячок с лимоном

 

Сцена закрыта «тюремным» занавесом[1]. На нем изображены двери камер, решетки, нары, тощие тела и протянутые руки с мисками.

Авансцена. Левая сторона.

Кабинет Следователя.

Обшарпанный стол, около него стоит небольшой сейф. На столе — уголовное дело, пепельница, графин воды с гранеными стаканами на подносе и лампа на резиновой гнущейся ножке.

Два стула с разных сторон стола. На них — Следователь и Инесса.

 

Следователь. Итак. Где все-таки ваш паспорт?

Инесса. На днях будет.

Следователь. Это как так?

Инесса. Я его в ОВИР сдала, чтобы заграничный сделали. Вот справку выдали. (Роется в сумочке, вытаскивает бумажку, протягивает ее Следователю.)

Следователь (внимательно рассматривает справку; строго). А зачем вам загранпаспорт?

Инесса. Хочу за границу съездить.

Следователь. В бега собрались?

Инесса. Нет, на достопримечательности посмотреть. Тяга у меня.

Следователь. Хорошо, давайте со слов тогда. Итак, ваше имя?

Инесса. Инесса.

Следователь. Я не спрашиваю ваше сценическое имя.

Инесса. Нина Ильинична. Лялина.

Следователь. Год рождения? Месяц, число.

Инесса. Високосный — тысяча девятьсот семьдесят второй. Двадцать девятого февраля. Три года подряд молодею.

Следователь (записывает). Место рождения? Адрес проживания?

Инесса. Ну — здесь всё.

Следователь. Где?

Инесса. В городе нашем.

Следователь. Адрес?

Инесса. «Мулен Руж». Колхозная восемь. (В сторону.) Цифра бесконечности.

Следователь. Вы там работали, насколько я знаю.

Инесса. Совершенно верно. Вы меня должны, кстати, хорошо помнить. Вы мне еще в подвязку как-то целых десять рублей засунули.

Следователь (нервно). Не помню... Вернемся к протоколу. Колхозная восемь — это около «Белой Мельницы» какого-то купца, если не ошибаюсь?

Инесса. Помещика Ненашева. У него еще мукомольная фабрика была, которую в шерстомойную перестроили. Ну, после того, как его ухлопали.

Следователь. Ладно, это к делу не относится. Где живете?

Инесса. Исковая давность прошла?

Следователь. Где живете, я спрашиваю?

Инесса. Последнее время там и жила. Прямо в клубе. Благо было где — помещений на целый бомжатник. Извините, конечно. Я хотела сказать — на всю администрацию края.

Следователь. А сейчас?

Инесса (уклончиво). Когда как.

Следователь. Иными словами, ведете асоциальный образ жизни? На какие же такие доходы вы за границу собрались?

Инесса. Помилуй бог, какой асоциальный? Ни в коем разе. Я на азотном комбинате подрабатываю. Аппаратчицей на полставки. А на поездку за годы скопила. Что до жилья, так в стране с ним перебои, должны знать: кто не успел купить, тот по углам всяким. Сами-то, небось, тоже в коммуналке мыкаетесь?

Следователь. Здесь вопросы задаю я. По национальности вы кто?

Инесса. Вот уж не знаю.

Следователь. Это как так?

Инесса. Мать — украинка, отец — белорус. Но говорят, монголы и татарва в роду еще были. Пишите — русская.

Следователь. Вероисповедание?

Инесса. Бабушка в костеле крестила.

Следователь. Партийная?

Инесса. Непременно. Могу показать. (Достает удостоверение, кладет перед Следователем.)

Следователь. Надо же, как и я. (Записывает данные, возвращает удостоверение.) И все-таки поподробней насчет проживания.

Инесса. А можно воды? В горле пересохло.

Следователь (наливает из графина воду в стакан). Пейте.

Инесса. Спасибо. (Делает жадные глотки; выпивает до дна.)

Следователь. Еще?

Инесса. Нет, пожалуй.

Следователь. Я задал вам конкретный вопрос.

Инесса. Да, да, я помню. Вышло вот как. Я закурю?

Следователь (подвигает пепельницу). Курите.

Инесса (роется в сумочке). Я, кажется, сигареты забыла.

Следователь (раздраженно открывает ящик стола, протягивает пачку). «Яву» будете?

Инесса (вынимает из пачки сигарету). Благодарю. Прикурить можно?

 

Следователь свирепеет, ходит скулами, зажигает спичку, подносит Инессе, та прикуривает и томно выдувает дым. Следователь начинает нервно щелкать выключателем настольной лампы.

 

Инесса. А вы симпатичный. Женаты?

Следователь (жестко). Нет. (Выключает лампу.)

Инесса (проникновенно). А почему?

Следователь. Не знаю, не родилась та.

Инесса. Не переживайте. Родится еще. Вам сколько? Тридцать?

Следователь. Я так плохо выгляжу?

Инесса. Усталый вид очень.

Следователь. Нет мне тридцати. И жены нет.

Инесса. О, родится еще. Поверьте.

Следователь. Не знаю. Не уверен.

Инесса. Я прошу прощения, вас как? Забыла.

Следователь. Эдуард. Эдуард Михайлович.

Инесса. Эдик. Красиво. (Легким движением руки стряхивает пепел.) Вы вообще знаете, что ваше имя значит?

Следователь. Никогда этим не интересовался. У меня дел по горло.

Инесса. А зря. Ваше имя о многом говорит. Ведь Эдуард буквально означает «страж богатства, достатка и любви».

Следователь. Вы филологический заканчивали?

Инесса. Нет, читаю просто много. Делать-то в городе больше нечего. А так — Пэ-Тэ-У, мой милый. Пэ-Тэ-У. Где ты у нас, Эдик, в городе университеты видел?

Следователь. Я пишу?

Инесса. Пиши. Малярно-штукатурная специализация. Ничего, что на ты?

Следователь. Ничего... Кстати, кстати... (Вскидывает голову, смотрит на потолок.)

Инесса. Протекает?

Следователь. Периодически.

Инесса (задумчиво). Знакомо. Вообще у нас в городе всё как-то периодически. Не заметил? То евроремонты, то котлованы.

Следователь. Ладно, неважно. Вы так и не ответили на мой вопрос. Где все-таки проживаете?

Инесса. Позавчера на комбинат переехала.

Следователь. Ордена Почёта?

Инесса. Да, на Колчаковский. Азотный. Я же говорила, что работаю там.

Следователь. Пишу, прописана по месту работы. Стоп. Не понял, как вы на азотном аппаратчицей работаете, если малярный заканчивали? Не вяжется тут. Вот если б химтех.

Инесса (наклоняясь вперед). Ты в какой стране живешь, Эдик? У нас спортсмены и певцы в Думе... Эдик, ты по гороскопу вообще кто?

Следователь. Телец. Не мешайте, Нина Ильинична.

Инесса. Можно просто — Инесса. И на ты. (Тушит сигарету в пепельнице; в сторону.) Унылое говно, значит. Ни разу не новатор.

Следователь. Что?!

Инесса. А?! Я говорю, знак очень хороший. Гитлер, Ленин, Хусейн. Замечательно. Революционеры... Далеко пойдешь.

Следователь. Вам что-то в Тельцах не нравится, Нина Ильинична?

Инесса. Инесса. Мы же договорились.

Следователь. Что там с Тельцами не так?

Инесса. Всё так. Один из двенадцати знаков зодиака.

Следователь. Нина... Инесса... Я это знаю... Что вы сказать этим хотите?

Инесса. Ну, просто я тут одного вспомнила. Тебе, Эдик, неинтересно будет.

Следователь. Мне всё интересно.

Инесса. Ты уверен?

Следователь. Абсолютно.

Инесса (подмигивая). А рюмочки у тебя не будет?

Следователь. Инесса!

Инесса. Я слышала, в органах вроде приветствуется.

Следователь (укоризненно). Инесса, Инесса... Впрочем, ладно, по чуть-чуть можно. Дверь только закрою. (Встает, направляется за занавес, возвращается, подходит к сейфу, открывает его, погружается с головой внутрь, мычит.) Шоколад будете?

Инесса. Не откажусь. Но лучше жидкий и сорокоградусный.

 

Следователь распрямляется. В руках у него початая бутылка коньяка, шоколад, порезанный лимон на блюдце и две рюмки.

 

Инесса. О! Коньячок с лимоном. Гостеприимно допрашиваешь.

 

Следователь расставляет всё на столе и закрывает уголовное дело. Разливает коньяк по рюмкам.

 

Инесса. Ну что, за приятное знакомство?

Следователь. Принято. Приятно.

Инесса. На брудершафт, может?

Следователь. Не принято.

 

Чокаются. Выпивают. Инесса отламывает кусочек шоколада. Следователь занюхивает лимоном.

 

Следователь (вновь открывает дело). Ну что там у вас?

Инесса (кладет ладонь ему на руку). Эдик, мы же на ты. И хватит нервничать. Вон какой взвинченный. Давай я так расскажу. Без протокола. Русским по белому.

Следователь. Так нельзя. Я выборочно запишу. Что там с Тельцами?

Инесса. Ох, труба с ними, труба. Эдик, нельзя быть таким закрытым.

Следователь. Я не закрытый, я — сложный. (Снова разливает по рюмкам; пауза.) Ну, так и быть, не для протокола. Давай, Инесс, за Тельцов! (Оба выпивают.)

Инесса (откусывает лимончик). Тут такое дело, Эдик. Неуголовное. Слушай. Лет пять тому назад был у меня мальчонка. Ну как мальчонка — тридцать ему уже стукнуло. Пил безбожно. Поэт. Реальный. Так пил, так писал. Я от его талантов слезами исходила. Три дня пишет, пять — в запое. Уж и кодировали мы его, и ампулы вшивали. Безбожно всё выходило. На время поможет, а потом опять, вилкой в зад, выковыряет всё, и снова — лирика, оды, запой. И что меня в нем всегда удивляло — альтруист. Рубаху за ближнего порвет: волосья той же вилкой из груди повыдергивает. И в то же время поразительная жадность в нем была. По ларькам до последнего пульса будет ходить, пока сигареты на десять копеек дешевле не купит. А потом — хлоп! — если деньги есть — коньяк самый дорогой, букеты роз, подарки мне.

Следователь. Инесса... Нина Ильинична... Вы... Ты... К чему? Что за ахинея?

Инесса. Так Телец он был. В этом прикол.

Следователь. Ну, это тут при чем? Что, Тельцы только злоупотребляют?

Инесса. Я не знаю, кто как. Но ведь из опыта исхожу. Вечером домой приду, а он с вилкой меня в коридоре встречает. Я говорю: Жень, что ж ты опять? Ты б с ножом. А он мне: Нелли, не могу я так больше. Оды прут. А ножом не поддевается. Вот так и прожили с ним. С одами его.

Следователь. Какая Нелли?

Инесса. Я тогда Нелли была.

Следователь. Ты же Нина.

Инесса. А, неважно. Были времена — были имена. И вот вилка эта. Глаза безумные. Оды. И всё в рифму. Страшно, короче. Главное, у него жизнь в рифму пошла. Как он это соединял всё — не понимаю. Стихи, вилка, ампулы. И всё, Эдик, знаешь, по-честному так. Будто душу наизнанку. Телец, короче.

Следователь. А унылость-то тут где?

Инесса. Так в этом-то и унылость! Ты не понимаешь, Эдик! Тут ведь в чем беда. Он волком в одах воет, на звезды зубы скалит, глаза у самого высвертью, а потом в туалете запрется под утро и так жалобно: «мяу-мяу». Описывался, бывало.

Следователь. Помер, телок твой?

Инесса. Зачем? Расстались мы в итоге.

Следователь. Ну и где он сейчас?

Инесса. Как где? Я же о батюшке нашем, что на Ленинском проспекте, рассказываю.

Следователь (сильно кашляя в кулак). Это отец Владимир, что ли?

Инесса. Ну так а кто? А в миру — Женёк. Вот ведь как ему знак зодиака мозг перекрутил. По спинке постучать?

Следователь. Не надо. (Откашлявшись, задумчиво.) Ну не знаю, писать это в протокол или нет. Ты, Инесса, как считаешь?

Инесса. Понятия не имею, вам, следователям, видней. Можно еще сигаретку?

Следователь. Конечно. То есть он живой остался?

Инесса (прикуривая). Ну, на Ленинском — живее всех живых.

Следователь. Правильно ли я тебя понял, что то, чем я сейчас занимаюсь, это как бы... ну, плохо кончится?

Инесса (выдувая дым). Так, а я о чем? В этом-то и унылость, Эдик. От поэта до попа один шаг. Итог известный — вилка, посох.

Следователь. Но я-то следователь.

Инесса (жестко, припечатывая). Тюрьма.

Следователь. Думаешь?.. Может, по маленькой?

Инесса. А давай! Ведь еще одиннадцать знаков зодиака осталось. Ты, кстати, не смотрел последнюю трактовку «Двенадцать» Андерсена по телику?

Следователь. Инесс, давай по делу все-таки?

Инесса. Так я по делу. У нас хозяйка «Мулен Ружа» — Скорпион.

Следователь. Та самая? Элеонора Ласковая? Мамка с тётками?

Инесса (чокаясь со Следователем и выпивая). Она. Ну ты же знаешь, что переспрашиваешь? Лимончик подай. И не с тётками, Эдик. (Нежно поглаживает его по руке.) С дамами. Забудь ты свой следовательский жаргон. Тётки на шоссе, а дамы — танцуют канкан.

Следователь (не отдергивая руки). Инесс, ты хоть понимаешь, что преступление произошло? Я тебя не о попах и гороскопах вызвал поговорить, а на допрос. Пойми, пока что ты только свидетель. Но всё может очень быстро перемениться. (Убирает руку.) Так будешь рассказывать? Или мне тебе свой канкан устроить?

Инесса. Следовательский? Начнешь ножку пистолетиком задирать? (Смеется, включает лампу на столе, направляет свет в лицо Следователю.) Ладно, не обижайся. (Выключает свет.) Ты вон наливай лучше. Так разговор лучше тянется. Ну, как женский чулок с подвязкой. Не помнишь? Жаль... Короче, расскажу тебе как на духу, ну как если бы всё в храме на Ленинском происходило. О многом могу, конечно, только догадываться, но не обессудь, бабы мы такие — у нас действительность часто с фантазиями путается... Ты налил? Давай тогда, знаешь что, за твои новые звездочки. Или у вас лычки? Я в этом, честно говоря, не очень разбираюсь. В серьгах — да. А в ваших этих украшениях слабовато. (Неожиданно наклоняется к Следователю через весь стол, тихо.) Эдик, Эдик. Послушай сюда. Хороший ты человек, видимо. Глаза у тебя красивые. Должен понять меня. (Плавно откидывается на спинку стула.) Значит, так. Слушай. Внимательно...

 

Затемнение.

Слышатся затихающие такты канкана.

Занавес поднимается.

 

Сцена вторая

Девочки и колготочки

 

Гримерка танцовщиц.

На сцене стоят несколько трюмо, стульев, балетный станок, шкаф и расписанная драконами китайская ширма.

На заднике изображен фабричный город с маковками церквей и трубами заводов. В центре его возвышается выкрашенная в красный цвет мельница с надписью «MOULIN ROUGE» и светящимися вращающимися лопастями.

Инесса, Магда, Виола, Любочка прихорашиваются у трюмо. На танцовщицах яркие платья, но без плюмажей и «канканной искры».

Позже в гримерке появляется Элеонора Ласковая.

 

Виола. А я смотрю на них. А они никакие. В первых рядах этих. Вусмерть. И так мне тошно, а ножку пожалуйте поднимать. А у меня целлюлит, сын в круглосуточных. Вижу раз в неделю... Мне не до ног... Я, прикиньте, с мужиком не спала, наверное, год. Я б уже в подворотне дала кому-нибудь, честное слово.

Магда. Что ж не даешь?

Виола. Так не берет никто. Я разревусь сейчас. Мне и жизни-то всего ничего осталось.

Все. Почему это?

Виола. У меня опухоль в груди.

Магда. А ты к врачу ходила?

Виола. Боюсь. А вдруг и в самом деле рак, что я тогда делать буду?

Магда. Ну вообще, в таком вопросе себе диагноз не ставят.

Виола. А я вот поставила. Рак это! А я никому не нужна! Вот, потрогай!

 

Магда аккуратно трогает Виолу за левую грудь.

 

Магда. Ну и нет вроде ничего. Какая опухоль? Что ты выдумываешь?

Виола. А я говорю, рак у меня.

Инесса. Пятой стадии. Психоз у тебя, Вилка, на сексуальной почве.

Виола. Нет, рак! (Пытается заплакать.)

Магда. Не реви.

Виола. Никому я уже не нужна!

Магда. Нужна. Успокойся. А мужики на целлюлит не обращают внимания. Про рак им лучше не говори.

Виола. Магда! Я не могу так больше!

Магда. Борщ варить хочешь?

Виола. И борщ, да! И борщ. И чтоб перегаром от него несло.

Магда. От борща?

Виола. От мужика. И чтоб бил меня. Вот! Я любить хочу!

Любочка. Вилка, ты какая-то на всю башку треснутая. Хочешь, мы тебя с Магдой побьем?

Виола. Любка, ну ты, блин, как... Ведь мужик — это же знаешь что...

Любочка. Уж я-то знаю. Своего лет десять не могу из квартиры выпихнуть. Перегаром ты, Вилка, не дышала. Каждодневным. Я уж супы лет пять не варю. Некому. Призрак по квартире только ходит какой-то. Я про секс, кстати, тоже забыла давно... Это даже не «Доширак» уже, а ты говоришь борщ.

Инесса. Ну и гнала бы.

Любочка. Так муж вроде. Да и люблю как бы.

Виола. Вот. И мне нужно. Пусть хоть призрак, но мой.

Инесса. Вы что, девки, такое несете? Магд, подтяни корсет...

 

Магда затягивает корсет Инессе.

 

Инесса. Я вам вообще так, бабы, скажу, не нужны нам мужики. Так, на раз, это нормально. Но лично я их дальше кровати давно не пускаю. Сделал дело — гуляй смело. А то начинается: носки ему постирай, рубашку погладь, на пивко выдели. Там не так догладила, тут, видите ли, недокормила, здесь недодала. Пошли они в одно место.

Виола. Тебе хорошо говорить. Вон они вокруг тебя стаями вьются. А мне б одного.

Инесса. Вьются-перевьются. И не стаями, а стадами. Бараны. Мне и одного не надо. Я сама по себе. Нажралась я, девки, этой радости по самые гланды.

Магда (Инессе). Так не жмет? Узелок завяжется, узелок развяжется.

Инесса. Спасибо, Магдуль. Нормально, вроде. Давай, Вилка, три сопли, пудри нос. Нам на сцену скоро. А то сейчас выбежит наша мегера со своим: «Девоньки, девоньки побежали». Не забалуем.

Магда (Виоле). Да и не переживай ты так в самом деле — у меня тоже целлюлит. В чулках не видно.

 

В гримерную врывается Элеонора Ласковая.

 

Элеонора Ласковая. Это что такое, шалавы, было?! Вы что там за вертеп устроили? У нас «Мулен Руж», а не скотный двор!

Инесса. Вы, Элеонора, начитанная. Завидую.

Элеонора Ласковая. Я начитанная?

Магда. Это комплимент вообще-то был.

Элеонора Ласковая. Не сбивайте меня. Я вас, подзаборных, откуда вытащила? Вы что там устроили?

Любочка. Мы ноги задирали. Как всегда.

Элеонора Ласковая. Кто так задирает? Ну-ка покажи ляжки немедленно! Это не ляжки, это — синяки с бляшками. Где чулки?

Любочка. Элеонора Ивановна, так ведь на днях еще порвались. Вы забыли? Вы нам китайские дали. А они на один раз.

Элеонора Ласковая. Это ты на один раз! Сложно дуре колготню купить?

Инесса. Знаете что, Элеонора...

Элеонора Ласковая. Что? У тебя почему тушь на сцене потекла?

Инесса. Что дали, то и намазала, а на Любочку кричать нечего. Вы когда последний раз с нами рассчитывались?

Элеонора Ласковая. Когда надо! Нет денег сейчас! Не наработали!

Инесса. Ну раз не наработали, так какая колготня тогда? Что есть, то и носим. В основном кожу. Элеонора, что вы вызверились? Нормально ж сплясали. Мужики в восторге.

Элеонора Ласковая. Вот именно что сплясали! Халабуду какую-то. У одной тушь течет, у другой ноги в рытвинах. Где растяжка? Где кураж?

Любочка. Ну, согласна... Ну не смогла я сегодня. Устала.

Элеонора Ласковая. А ты смоги, смоги. Больше двигаться надо. Вон, как Вилка, будто каждому мужику дает.

Виола. Вы как скажете...

Элеонора Ласковая. А что говорить, всё как есть. Одна за всех, молодчина. Попой крутила, ноги шпагатом. А ход?! А стать?! А поступь?! Чистая кобыла! Умница! Но остальные! Где вы этого набрались?

Инесса. Откуда подобрали, там и набрались.

Элеонора Ласковая. Ты не ехидничай, стрекоза, не настрекозила еще стрекозят, чтобы стрекозить.

Инесса. Я с вами вообще никого не настрекожу.

Элеонора Ласковая. И не настрекозишь. Тьфу, привязалось! Короче, бабы, еще один такой финт, и все обратно. На комбинаты и фабрики — на государство панельничать. Понятно?

Магда. Там хоть платят.

Элеонора Ласковая. Вот и вали отсюда! Не очень-то и надо! Тоже мне фея — в штанах у Орфея.

Инесса. Вы и правда начитанная.

Магда. Успокойтесь, Элеонора Ивановна. Успокойтесь. Давайте по существу. А на что нам тряпки покупать? Денег-то нет.

Виола. Да, Элеонора Ивановна. Я за комнату уже два месяца не платила. Меня выгонят скоро.

Элеонора Ласковая (топает ногами). Не называйте меня по отчеству! Сколько лет прошу! Всё вам об стену горох! Я — Ласковая!

Инесса. Это видно.

Элеонора Ласковая. Что тебе видно?

Инесса. Ну так... видно, и всё.

Любочка. Элеонора... Ласковая... Но ведь правда... У меня вот муж. Хороший. Любит меня. А денег в семье нет.

Элеонора Ласковая. Это так он тебя любит?! Как синюю птицу, что на прилавках?

Инесса. Вот за что вас уважаю, Элеонора вы наша Ласковая, так это за грамотность.

Элеонора Ласковая. Не поняла?

Инесса. Ну, грамотно вы нас песочите. С выходом в литературу. Я бы сказала — одна нога здесь, другая — полетом в искусство. Заслушаться можно. Чистый «Мулен Руж».

Элеонора Ласковая (ко всем). Что она трещит?

Магда (подмигивая Инессе). Стрекоза, что с нее возьмешь. Крылья расправляет.

Элеонора Ласковая. Я ей расправлю крылья! Оштрафую за тушь, узнает у меня.

Инесса. Интересно, как можно оштрафовать без выплаты зарплаты?

Элеонора Ласковая. Влегкую! В минус!

Инесса. Элеонора... Я вообще-то ведущая лошадь. Вы кого вместо меня запряжете?

Элеонора Ласковая. Кого надо, того и запрягу. Вот Вилку хотя бы. Как она сегодня копытцем-то выстукивала. Загляденье!

Инесса (подмигивая Магде). И гривой в небо, и ноздрями — в звезды.

Магда. Нет у нас неба. Потолок один.

Инесса. Ага. Освежающий.

Элеонора Ласковая. Вы, оторвы, кончайте меня заговаривать. Потолок протекает, потому что урод ваш, карлик этот доморощенный, ничего делать не хочет. Сколько раз ему говорила, залатай крышу наконец. А он хреначит только одеколон свой сутками и мазюльками стены изрисовывает.

Виола. Это не мазюльки. Тулуз прекрасные картины пишет.

Элеонора Ласковая. Это в безумии он Тулуз, а по жизни — Тимофейка. Держу из жалости.

Инесса. Вы еще и благотворительница.

Элеонора Ласковая. Я ласковая просто.

Магда. Отпустили б вы нас, Элеонора. Ласковая. Мне еще на фабрику успеть. Сегодня моя смена.

Элеонора Ласковая. Твоя фабрика — здесь! А там так — хобби. Дань государству. Барщина, оброк. Короче, слушайте. Не будет ног — не будет денег. (Инессе.) Тушь чтоб купила. (Любочке.) С тебя колготня. (Магде.) Ты растягивайся. Бери пример с Вилки. И вот еще что... Я — Ласковая, а у нас — «Мулен Руж». Ясно?!

Магда. Да, конечно. Руж. Только пенсия мне от фабрики пойдет.

Элеонора Ласковая. А на пенсии ты уже никому не нужна будешь! Работаем, девочки! Ра-бо-та-ем! Последний выход — и свободны! На западном фронте без перемен! (Идет к выходу.)

Инесса (вслед). Сексус! Плексус! Нексус!

Элеонора Ласковая (разворачивается). А?

Инесса. Я говорю, будем стараться! Без перемен!

 

Элеонора Ласковая выходит.

 

Инесса (к остальным.) Она вообще колготки от чулок отличает?

 

Затемнение.

Опускается «фабричный» занавес с изображенным на нем оборудованием производственного цеха Краснознаменной шерстомойной фабрики им. А. И. Деникина.

 

Сцена третья

Магда / Тулуз

 

Авансцена.

Производственный цех Краснознаменной шерстомойной фабрики им. А. И. Деникина.

Магда и Тулуз.

 

Магда (в бесформенном сером халате, в руках у нее швабра с тряпкой; она моет полы и разговаривает сама с собой). Как же меня это всё достало! Чтобы ничего, ничего в жизни... Мне скоро... Боже, даже про себя произнести не могу, сколько мне... нет, лучше не вслух — с ума сойду... Господи, как же пусто-то! Сплошная дыра в душе. Даже не дыра, а ведро ржавое. С водой мыльной. Только тряпку туда макать! И выкручивать ее, выкручивать. От грязи этой. Как же грязно-то! Не вышла, не родила... чёрт, даже стиралку до сих пор не купила. Даже телевизор до сих пор ламповый... Вот что у меня есть? (Застывает.) Ни-че-го. Ни-ко-го. Только хоронила всех и хоронила, хоронила и хоронила... Родителей не состарившихся, детей не родившихся, любовников не дозревших... (Моет полы.) А если б не хоронила, с другой стороны? (Вскидывает голову.) Что бы сейчас имела? Стариков с пенсиями на лекарства? Детей на азотном комбинате, в ноль унюханных? Трясущихся любовников с проданным кинескопом?.. (Остервенело срывает тряпку со швабры, окунает ее в воду; вытаскивает, крепко выжимает, приподнимает на уровень глаз, разговаривает с тряпкой.) Вот ответь мне? Оно мне это всё надо? В мои за тридцать? К моим сорока? Что имеешь, что не имеешь. И так плохо, и так злокачественно. Вытащишь из ведра, отожмешь нас — серые и влажные, а опустишь — черные и мокрые. Один хрен получается. Как ни выкручивай. (Бросает тряпку на пол, заворачивает на щетке, рьяно водит шваброй.) А Элка эта — карга старая! Маши ей ногами — растягивайся. (Прекращает мыть, разворачивается в сторону предполагаемой двери, кричит.) А у меня до сих пор денег на духи французские нет! На помаду нормальную! Сумочку! На лифчик наконец! С чашечками! Мягкими! А не с нашими алюминиевыми мисками! Дура я! И зачем я в этот «Мулен Руж» своими резинками подвязалась, зачем я повелась на эту авантюру дурацкую?! (Моет полы, бубнит под нос.) Тоже мне, купилась, идиотка, на быстрые деньги, а их как не было, так и нет... Думала, встречу там кого приличного... Уеду... Заезжают ведь иногда... (Распрямляется, кричит в сторону предполагаемой двери.) Между прочим, я не мельница, чтоб лопастями крутить, я — Женщина! Я в партере хочу сидеть!.. (Снова моет полы.) А красные белогвардейцы эти? Азотники и шерстомойщики? Ворошилов их с Тухачевским, видите ли, перестали устраивать, им теперь — Деникина с Колчаком подавай. У них что, азота больше от этого стало? Шерсть гуще расти начала?.. Вот интересно, у меня от них теперь какая пенсия будет?.. И вот не интересно вовсе. Потому что не доживет никто, а кто доживет — тот еще жалеть будет, что раньше не сдох... да пошло оно всё... к едрене... (Опирается на швабру. В зал.) И эти, блин, овцы, из европ и америк своих понаедут на туристических автобусах... в паричках и бусиках, с сумочками через сморщенную ручку... а за ними пердуны в замшевых пиджачках, мокасинах и цифровых аппаратиках... шасть-шасть... Сладенькие все, как пирожные, глаза во! — чисто желе на блюде. И плещутся, по тарелке, плещутся. Безумцы. Никаких мыслей. Как коровы на пастбище. Жуют и церкви наши щелкают. Зэ бест! Вандерфул! Найс! Утопила бы! В азотной кислоте! Шерстяной бы нитью придушила!.. Что вам вообще дались наши церкви? Сплошные сараи с куполами. Лучше б в «Мулен Руж» хоть раз зашли. Нет, стороной все. Я туда зачем пошла? Ляжками трясти? Из любви к искусству, может?.. Еще батюшка этот на днях устроил... мол, блудница я... да ты на себя посмотри, морда небритая, где ты таких слов понахватался! Давно из своей алкоголической поэзии выбрался?! Мне Инесска всё про тебя рассказывала. И про оды твои на звезды, и про «мяу-мяу»... Где ты блуд вообще такой видел, чтоб я — актриса, со студийным районным образованием, можно сказать, почти самородок, ночью тут шваброй всё драила, а вечерами ноги нарастяг корячила? Ты крест бы приберег для целей эмиграции в автобусы... к парикам... козлина такой... Боже, как же так? Ну почему одним фотоаппараты, а другим засвеченные пленки? Вроде не дура. А вся жизнь нарастяг пошла... (Смотрит на руки.) Сволочи, даже резиновых перчаток не дали. Намывай им шерсть тут. Глядишь, золотое руно намоешь. Чёрт бы вас всех побрал! Не свою жизнь я прожила, не свою... Работать, Магдочка, работать! (Молча моет полы.)

 

В производственном цехе появляется неопределенного возраста невысокий мужчина — это Тулуз. Он в солдатских штанах, сапогах и телогрейке. На носу — очки. Борода — редкими кустами.

 

Тулуз. Привет, Магдуль.

Магда. О! Не было печали. Картину написал?

Тулуз. Нет.

Магда. Краски пропил?

Тулуз. Магдуль, ну чего ты. У меня кризис.

Магда (перестает мыть, опирается на швабру). А мучить меня не кризис? Ты декорации вчера как поставил? Девки себе чуть все ноги не переломали.

Тулуз. Как смог. Магда, я один на весь «Мулен Руж». Пойми меня правильно. Времени не хватает.

Магда (подбоченясь). А я на всю фабрику. Деникинскую, кстати сказать!

Тулуз. Лучше Махновскую.

Магда. Один хрен. Чё приперся? Видишь, у меня работы невпроворот. Кто тебя вообще впустил?

Тулуз. Так ворота настежь. Я и прошел. Магдуль, мне ночевать негде.

Магда. Тебе всегда негде было. И что?

Тулуз. Ну Магда.

Магда. Я тебе — общежитие?

Тулуз. Магда...

Магда. Да, Тимофей? Тебя остальные профурсетки взашей погнали?

Тулуз. Ну, если честно, на профурсеток-то вы все не очень...

Магда. Еще слово, ты шваброй по художественному загривку получишь.

Тулуз. Хорошо, пусть будет — профурсетки.

Магда. Поиронизируй мне тут.

Тулуз. Магда, я спать хочу. Я устал очень.

Магда. Отчего это так, дорогой мой?

Тулуз. Устал. Просто. Спать хочу.

Магда. Тулуз, ты дурак? Ты что, не видишь, что творится?

Тулуз. Что?

Инесса. Ты спиваешься.

Тулуз. Знаю.

Магда (моет полы). Знать мало, понимать нужно.

Тулуз. Я пытаюсь.

Магда. На пакеты с дихлофосом переходишь?

Тулуз. Ну что ты, в самом деле?

Магда. Надоел ты мне. Где картины?

Тулуз. Я пишу.

Магда. Ты последнюю полгода тому назад начеркал. Мы на рынке ее продать не смогли. Что с тобой?

Тулуз. Пишу.

Магда. Ты не пишешь. Ты — бухаешь! А остальное жжёшь!

Тулуз. Магда. Пусти меня. Я спать хочу.

Магда. Полы помоешь?

Тулуз. Магда, я — художник.

Магда (бросает ему швабру с тряпкой). А я — актриса. Вот, бери кисть и рисуй. Только аккуратно, не разводи тут творческое болото.

Тулуз. К себе пустишь?

Магда. Ты рисуй, рисуй, там посмотрим.

 

Тулуз нехотя берет швабру, неумело моет.

 

Магда. Нарастяг бери. Не халтурь.

Тулуз. То есть?

Магда. Профессиональное. С захватом. И амплитудой. И не елозь. На себя тяни. Вот, видишь, получается, когда хочешь.

 

Магда садится на край сцены, свешивает ноги.

 

Магда (спиной к Тулузу). Ну, ты как сам?

Тулуз. Страшно. Устал.

Магда. Это я слышала. А вообще?

 

Тулуз моет полы, молчит.

 

Магда (вполоборота поворачивается к Тулузу). Отчего устал, спрашиваю?

Тулуз. От всего. Ты что, не понимаешь?

Магда. Нет.

Тулуз (перестает мыть полы, держит швабру как канатоходец). От натуралистов, от постных модернистов, от авангардистов! От шелупени этой околохудожественной.

Магда. Ты опять за старое? Сам-то ты кто?

Тулуз. Я — псевдореалист, Магда. Что ты меня спрашиваешь? Ты же сама прекрасно знаешь.

Магда. То-то мы ни одну твою картину продать не можем.

Тулуз (взрывается, бросает швабру на пол). Так потому и не можем, что толпа толпу покупает. Что общее мракобесие за всеми стоит. Мы же уже давно одним стадом пишем. Нет художников! Нет писателей! Нет! Одно одутловатое лицо осталось. Тусовщики, союзы, партии, деятели. (Отчетливо.) Де-ла-те-ли. Легион есть, а ни одного воина среди них.

Магда. Партии-то тут при чем? (Кивает на швабру.) Реквизит фабричный подними.

Тулуз (поднимает швабру). Потому что это всё то же самое. Серая безликая масса. Манка. Авангардисты — каша. Натуралисты — каша в комках. Постнодерьмисты — прокисшая каша. А партии — так это вообще каша на воде. Только без крупы. Нам по телику давно уже быдло быдлу впаривает быдло.

Магда (сгибает одну ногу в колене и ставит на сцену, другая — свисает, покачивается). Да, только ты забываешь, что у быдла есть одна особенность — оно всегда не ты.

Тулуз. Только мне это говорить не надо, ладно? Не надо вот этого. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

Магда. Может, вам тогда реализм пора всем писать? Чтобы быдлом себя перестать чувствовать?

Тулуз. А где он, реализм? Где? На фабрике этой? На комбинате? В клубе нашем доморощенном? Всё же псевдо. Только не понимает никто.

Магда. Ну почему же, всё я понимаю. Вы же сами все псевдо. Ходите только по нам и жизни наши топчете. Мы ж, бабы, для вас никто, так, кому чем придемся... кому палитрой, кому пером, кому пюпитром... А вы по нам — по холстам — тряпкой, тряпкой... Ты выжимай, Тимка, выжимай. Извини, перчаток нет. Все на азотный ушли. Так что — голыми ручками... Вон Инесска даже один курс филфака в Питере закончила. А потом ее один профессенок завалил. Объяснял, что очень хочет стихослагать ее образ. Не стихосложилось. В Пэ-Тэ-У пошла. А потом к нам.

Тулуз (неумело отжимает тряпку). Магда, что ты говоришь такое? Я, конечно, виноват. Очень, но... Я ведь и замуж тебя сколько раз звал.

Магда. Ой, ну да ладно тебе, Тимоха. В чем ты тут виноват? Ты ж палец о палец не ударишь. Всё у нас творческие муки. Там запьет, тут загуляет. Я картин твоих не помню. Что на мешок картошки обменяли, что на сивуху. Ну как же — Художник! Замуж за него еще иди. Я похожа на сумасшедшую? На что я тебя потом обменяю? На килограмм сахара? На пуд соли? На десяток яиц?

Тулуз. Магда, мне плохо очень.

Магда (поднимается, подходит вплотную к Тулузу). А мне, карлик ты этакий, хорошо, по-твоему?! Что я тебе вообще говорю? Ты посмотри на себя, ты даже до карлика не измельчал! Измельчал, может, и правда Художником бы стал. А так ни то, ни се. Метр с кепкой — что это у нас за высокорослый гном?

Тулуз. У меня гормоны.

Магда. У меня тоже! Представляешь! Я мужика хочу! Нормального, без закидонов! Без истерик этих. Ты вспомни, что ты неделю назад сделал? Ты пять холстов сжег. Пять холстов!

Тулуз. Сжег. Согласен.

Магда. Тряпку отжимай!

Тулуз. Я отжимаю.

Магда. Фигово ты ее отжимаешь. Давай сюда! (Отбирает у Тулуза тряпку.)

 

Магда моет полы. Тулуз отходит в сторону.

 

Тулуз. Я — да. Сжег. А потому что. Плохо. Беда пришла, Магда. А я с бедой не могу жить. Когда это не нужно никому. Вообще. Когда только телевизор с куклами или кино с графикой. Любви нет. Понимаешь, Магда? А куклы не рождают любовь. А мне любовь нужна.

Магда (снимает тряпку со швабры, опускается на колени, на корточках трет пятно). А кто она, кто, для тебя эта детсадовская любовь?! Поиметься и опохмелиться? Тима, ты фактически несколько лет без нормальной работы. Ты своими кистями и красками уже задрал всех. Ты полукарлик-получеловек давно. По тебе хоббиты плачут. Твои декорации в «Мулен Руж» любой школьник сварганит.

Тулуз (ходит вокруг Магды). Но ведь были картины. Была нормальная работа — были и картины. Я же на азотном не последний человек когда-то был. Зам начальника химцеха, между прочим. Так что всё было. Когда-то. Это потом уже всё вкривь и вкось пошло... Руки опустились.

Магда. Вот именно, что были, была, было, был! (Выжимает тряпку в ведро.) Когда-то! Сплыло! Барахло осталось! (Поднимает голову, смотрит на Тулуза.)

Тулуз. И что мне, в петлю теперь?

Магда. Нет! Ухо себе, как Ван Гог, оттяпай, чтобы этого не слышать.

Тулуз. Когда-нибудь я так и сделаю...

Магда. Ой-ой-ой! Где ты и Ван Гог? Что вы все бравируете собственным сумасшествием? Ты еще, как Лотрек, прихрамывать начни. А мыть полы так никто, между прочим, из вашего брата и не научился.

Тулуз. Мы другие полы моем.

Магда. Да?! И что ты такого в своей жизни намыл? Ночевать даже негде! Иди домывай давай! (Бросает ему тряпку под ноги.)

Тулуз (наклоняется, накидывает тряпку на швабру, но полы не моет, смотрит на Магду). Я вот чего, Магда. Тут так... Как бы тебе объяснить... Да, ты права, конечно... Но отчасти, отчасти лишь... У меня ведь всё — винегретом. Но ведь это не у меня винегрет, а у них бардак... А я пишу, что вижу... А оно страшно... Оно не пишется в стиль... Мне смешно порой даже хочется сделать, забавно, а оно ужасно получается, вкривь и вкось, не держу линию... а жизнь... вообще... она вся — псевдо оказалась... и денег нет... пишу — и в печь. Напишу, и так мне погано. Ведь знаешь же меня, за мной же и художественное, и премии были, а потом вдруг... я и писать тогда перестал толком... ну, когда враги вдруг героями стали, а герои — врагами... Вот ведь... я лишь отражаю... потому и псевдо всё получается... не реально... Теперь вот памятники рушат... И оползни эти, постсоветские, поползли... А ведь у меня деда когда-то убили... то есть вот так получилось... Я ведь, знаешь, права ты... Я теперь почти всё время жгу... Я устал, Магда. Я спать хочу. Как такую реальность писать?..

 

Магда бросает ему ключи.

 

Магда. Вали. Сама домою.

 

Тулуз поднимает с пола ключи.

 

Тулуз. Так вроде домыли уже. Пошли вместе, а? У тебя, кстати, есть дома что выпить?..

Магда. Я тебе сейчас вместе с ухом язык отрежу!

Тулуз. Лучше сразу в гробу постели.

 

Тулуз подхватывает ведро и швабру. Оба выходят.

«Фабричный» занавес поднимается.

 

Сцена четвертая

Культурное достояние

 

Кабинет Элеоноры Ласковой.

Письменный стол, шкаф, диван, расписанная драконами китайская ширма, а также круглый стол, на котором возвышается странный холм, прикрытый огромной цветастой шалью. Вокруг стола стулья.

Элеонора Ласковая сидит за письменным столом. Вокруг него собрались Инесса, Виола и Любочка.

Впоследствии к ним присоединяются Магда, Представитель и Тулуз.

 

Элеонора Ласковая (из-за стола). Ну-с, дзе-во-чки! Как растяжечка?

Инесса. Тянемся, Элеонора, тянемся.

Элеонора Ласковая. А Магда где?

Инесса. Опаздывает.

Элеонора Ласковая. Топчет ее кто?

Виола. Тяжело сказать.

Элеонора Ласковая. Звоните!

Любочка. Звонили. Никто не берет трубку. (С любопытством поглядывает на круглый стол.)

Элеонора Ласковая. Значит, топчет.

Инесса. У нас неизвестность в этом плане.

Элеонора Ласковая. Хотите сказать, что на троих работать будете?

Виола. Ну, если надо...

Элеонора Ласковая. А что с тушью и колготней? Наскребли по сусекам?

Любочка. Я у подруги одолжила.

Элеонора Ласковая. Показывай.

Любочка. Вот. (Протягивает чулки.)

Элеонора Ласковая. Ну-ка. (Рассматривает, тянет в разные стороны; чулки лопаются.) Подруге привет передавай. (Возвращает две рваных «ноги» Любочке.)

Любочка (едва сдерживая слезы). Что же вы наделали! Это же не мои.

Элеонора Ласковая. Не реви. Что у тебя, Инка?

Инесса. Я на толкучке купила, но боюсь, вы тушью обувь чистить начнете. Элеонора, вы в своем уме? Зачем вы Любочке чужие чулки порвали?

Элеонора Ласковая. Не хами. Давай сюда. (Инесса неохотно протягивает флакончик, Элеонора Ласковая с подозрением его рассматривает.) Не пойдет. Левак.

Инесса. Может, мне тогда гуашью намазаться?

Элеонора Ласковая. Прикажу — намажешься. У Тимофейки этого добра навалом. Кстати, кто и когда видел нашего карикатуриста в последний раз?

Виола. Вчера был.

Элеонора Ласковая. А сегодня вроде нет. Значит так, чтобы через полчаса всех нашли. У меня сообщение будет. А это вам, оторвы, презент от меня. Спасибо спонсору.

Инесса. Какому еще спонсору?

Элеонора Ласковая. Самому главному. Всё потом. Разбирайте, я сегодня ласковая.

 

Встает. Подходит к ширме, вытаскивает из-за неё два огромных полиэтиленовых мешка. Бросает танцовщицам. Те подхватывают мешки и вынимают из них платья, туфельки, чулки, подвязки, плюмажи, краски и прочее «муленружевское» великолепие.

 

Виола. Откуда это всё?

Любочка. Боже, красота какая!

Инесса (с подозрением смотрит на мешки с изображенной на них эмблемой в виде двух сердец — маленькое в большом). Гуманитарная помощь подоспела.

Элеонора Ласковая. Язык за лошадиными губами придержи. Оттуда, между прочим. (Показывает вверх пальцем, затем смотрит на часы.) Значит так, всем быть здесь. Никуда не выходить. Звонить Магде. Искать Тулуза. Вещи быстро на себя. Чтоб как в армии — пока горит спичка. Всё. Я скоро буду. И чтоб все — в нарядах. Из пакетов. (Кивает на круглый стол.) Стол не трогать. Удавлю колготками.

 

Деловым шагом выходит из кабинета. Женщины в изумлении рассматривают содержимое пакетов. В кабинет влетает Магда.

 

Инесса. Ты где была? Элка обыскалась уже.

Магда (валится на стул). Уф, девчонки, извините, устала. Вчера еще на фабрике. Да и Тулуз достал.

Виола (нервно). Так он у тебя ночевал?

Магда. А где же ему еще ночевать?

Виола (понуро). Ясно.

Магда (миролюбиво). Ну что тебе ясно, Вилка? Что ты как маленькая, в самом деле? Он — мужик, я — баба.

Инесса (с усмешкой). Фабрика, говоришь? Тоже мне, рабочий и колхозница.

Магда. Девки, давайте закроем тему. Нам еще на растяжку.

Инесса. Подожди ты с растяжкой. У Элки тут аврал какой-то образовался. Сообщить что-то хочет. Тулуз, кстати, приковылял?

Магда (кивает). Рисовать пошел.

Любочка (вытаскивает платье из пакета). Глазам своим не верю. Чудо какое-то.

Инесса. Не к добру. Тряпки эти.

Магда. Что за тряпки?

Виола. Элка сегодня одарила.

Любочка. Вот. Смотри. (Выкладывает вещи на письменный стол.)

Магда (подходит к столу, рассматривает одежду). Вот это новость. Надо же, и бирки вроде французские. И чулки. Италия, что ли? Бог ты мой, какие подвязки, не то что наши.

Инесса. Не повиснуть бы нам на подвязках этих. А то знаешь, бирки — бирками, а спонсор наш. (Внимательно рассматривает изнанку платьев.) Кстати, лейблы странные. Это явно и не Франция, и не Италия. Самопал какой-то. Ладно, давайте, напяливайте это барахло. Элка сказала при параде быть.

Магда. Да ну?

Инесса. Ага...

 

Все направляются за ширму.

 

Виола. Да какая, собственно, разница? Франция — не Франция.

Инесса. Есть разница. Не люблю я эти подачки сверху.

Любочка. А мне нравится. Очень!

Магда. Согласна. Хоть танцевать будет в чем. А то мы уже непонятно во что превратились.

Инесса. Непонятно, во что мы потом превратимся. (Перекидывает свое платье через перегородку ширмы.)

Виола. Ой, как по ноге идет. Девчонки, у меня сейчас оргазм будет.

Любочка. Инесс, подай плюмажик, пожалуйста. Закрепишь? Так нормально? Не съезжает?

Инесса. Нормально. Теперь мы все на лошадей похожи. Нам хлыста только не хватает.

Магда. Надо же, платье как влитое сидит.

Инесса. Это тебе все-таки не халат на фабрике.

Виола. Девчонки, а кто меня затянет?

Инесса. Всё у тебя одно на уме.

Виола (стонет). О-ой-й! Будто в ладони чьей-то. Мягкой, нежной, ласковой. Де-е-е-вки!!! Это — просто отпад какой-то! Посмотрите, какая колодочка! Чистый «Мулен Руж»!

Инесса. Мужика тебе надо. Зверя.

Любочка. Давайте быстрей. Мне кажется, Элка идет.

Инесса. Вот, вот, растянет нас прямо на ковре.

 

Выходят из-за ширмы. Складывают свою одежду в пустые пакеты. На всех платья для канкана, с плюмажами.

 

Любочка. Интересно, а что она на столике прячет? Честно говоря, очень кушать хочется. Аж под лифчиком свербит. (Подходит к круглому столу, закрытому цветастой шалью, пригибается, приподнимает уголок платка, заглядывает под него.)

Инесса. Не трогай — отравишься. Там наш азотный городок. В миниатюре.

 

В этот момент в кабинет входит Элеонора Ласковая с человеком лет пятидесяти. В руках у него кожаный портфель с блестящими замками.

 

Элеонора Ласковая (суетится). А это, Альфред Германович, наши примы. Девочки, да что вы застыли, в самом деле? Ах, какие красавицы! Чистый розарий! (Умильно хлопает в ладоши.) Стесняются вас, Альфред Германович... Вот — заробели. Ну, родные мои, (подбегает к танцовщицам) давайте, сладкие. (Нежно берет Магду и Виолу за руки, ведет к круглому столу.) Вот, Любочка правильно сделала. Поднимай, поднимай, платочек, доченька. Оголодала, родная.

 

Любочка аккуратно снимает платок. У танцовщиц вырывается удивленный вздох — стол сервирован. На нем стоят блюдца, вазочки с эклерами и пирожными, самовар, чайничек, фужеры и бутыли с шампанским.

 

 

 

Элеонора Ласковая. Давайте, мои рыбоньки, угощайтесь. Такой день у нас, такой день! Сам Альфред Германович пожаловал. А что, Альфред Германович, может, сами представитесь? Девоньки, ну что же вы. Давайте. Пирожные, конфеты. Немного шампанского. Только, девоньки, вам много нельзя. Сегодня еще танцевать. (Шаловливо подмигивает.)

 

Танцовщицы в нерешительности стоят вокруг стола и с изумлением смотрят на Элеонору Ласковую.

 

Инесса. Элеонора... кх-кх... Ласковая... нам сладкого и мучного нельзя, вы же знаете.

Элеонора Ласковая. Ну что ты, Иночка, сегодня такой день. Сегодня можно. По чуть-чуть. Видите, Альфред Германович, как они ко мне? Со всей душой. Я им говорю, ну бросьте, девоньки, меня так называть. Я же из простых. Ивановна. Нет, говорят, вы для нас будто мать родная. Ласковая. Ну что с ними делать будешь? Вот так и живем: я — мать, это мои доченьки. А где сыночек-то наш, Тулузик? Так-то, Альфред Германович, он — Тимофей. Но уж больно талантлив. Вы бы его картины видели. А декорации! Так что для нас он — Тулуз. Не иначе.

Виола. Элеонора Ласковая, я схожу за ним?

Элеонора Ласковая. Сходи, солнышко, приведи его. Ну, давайте же уже садиться.

 

Все рассаживаются вокруг стола. Виола, подобрав полы длинного платья, быстро выходит.

 

Представитель (усаживаясь и приставляя портфель к стулу). А великолепных дам, простите, как звать-величать?

Элеонора Ласковая (представляет танцовщиц). Инессочка, Магдочка и Любочка. А Виолочка только что вышла.

Представитель. Какие у вас имена любопытные.

Элеонора Ласковая. Сценические.

Магда. Мы к ним как к собственным привыкли.

Представитель. И Любочка?

Любочка (взбив пероксидные локоны). А вот у меня родное, натуральное.

Инесса. Не прижилось просто ничего. Мы уж и Эльжбетой пробовали, и Гертрудой. Никак.

Представитель. А это весь ваш состав? Мне казалось, вас больше должно быть.

Элеонора Ласковая. Ой, тут беда такая, Альфред Германович. У нас еще четыре девушки было. Но одна в декретном, другая ногу недавно сломала...

Инесса (перебивая). Прямо на канкане. А при нашей профессии в полторы ноги не потанцуешь.

Элеонора Ласковая (недобро стреляя на Инессу глазами). ...А две других на время в Германию уехали.

Инесса (подмигивает Представителю). На заработки. Ну вы поняли.

Элеонора Ласковая (шикая на Инессу и корча гримасы; тихо). Угомонись.

Представитель. Да, да. Заработки — это хорошо. Это нужно. Это важно. Найти их, конечно же, в случае чего не составит труда?

Магда. А вам зачем, если не секрет?

Представитель (туманно). Да так. Я на всякий случай спросил.

Любочка. А они уволены. Без выходного пособия и задними числами. Да, Элеонора Ласковая? Ой, я что-то не то сказала?

Элеонора Ласковая (кашляет в кулачок). Они вообще-то все по собственному ушли. У меня и заявления где-то были. Надо поискать.

Представитель. Ну что вы, что вы. Не затрудняйте себя, это уже несущественно.

 

Долгая неловкая пауза.

 

Элеонора Ласковая (умильно). Альфред Германович?

Представитель. А? Да, конечно. (Берет бутыль шампанского.)

Элеонора Ласковая. Ой, да что вы, я сама, вы пока представьтесь. (Аккуратно вытягивает у него бутыль из рук.) А я уж за всеми поухаживаю. (Опытным движением открывает шампанское, сама же и разливает в фужеры.)

Представитель. Собственно, дамы, как изволила выразиться многоуважаемая Элеонора Ивановна...

Магда (поправляет). Ласковая.

Элеонора Ласковая. Ой, Магдочка, ну что ты. Это для вас я — Ласковая.

Инесса. А для остальных?

Элеонора Ласковая. Ну и для Альфреда Германовича, конечно. Но это же наше, внутреннее больше... Простите нас, Альфред Германович. Сами понимаете, женщины, — любим поболтать. Ох, конечно же, я для вас просто Ивановна. Ну и ласковая, конечно же, тоже... Доченьки — чаек, пирожные. Надо бы фужеры за такую удивительную встречу поднять!

Любочка. А Виолу с Тулузом не будем ждать?

Магда. Я посмотрю.

Инесса (тихо). Не надо.

Элеонора Ласковая. Ну, конечно же, давайте подождем. Альфред Германович, а мы пока вас послушаем.

Представитель. Ну, что ж. Если позволите, я сидя.

Элеонора Ласковая. Конечно, конечно.

Представитель. Как меня зовут, вы уже знаете. Альфред Германович. Фамилия моя — Шевяк[2]. Но главное не в этом. А главное в том, что с недавнего времени я имею непосредственное отношение к культурному достоянию нашего края. То есть работаю в администрации. Не могу, конечно, сказать, что должность моя большая, но...

Инесса. Сытная?

Представитель. Изредка, дорогая моя, изредка. Дело в том, что место мое не последнее в иерархии власти. Очень ответственное и сложное. Так сказать, сопряженное... (пауза) с владением, пользованием и распоряжением... Так что, сами понимаете, не до еды порой. Пока всё распределишь, не один месяц уйдет. Смотришь, и не поел даже.

Магда. Очень вас хорошо понимаем. Голодаете. Тяжело, наверное, распределять?

Представитель. Не то слово. Тяжкое бремя порой нести приходится. Невыносимое. Но суть опять же не в этом... Ведь как вам, барышни, известно, край наш один из самых... как бы это точнее выразиться — достоятельных.

Любочка. Простите, каких?

Представитель. Достоятельных. А достояние нашего края, как известно, основано на достоянии всего народа.

Инесса. Вот даже как. Очень интересно. Какое в вас живомыслие любопытное.

Элеонора Ласковая. Не перебивай, Иночка.

Магда (Инессе). Я пойду, посмотрю. Что-то долго их нет.

Инесса. Сиди.

Магда. Нет, я схожу все-таки. Элеонора Ласковая, я выйду на минутку? Очень надо.

Элеонора Ласковая. Разве что на минуточку. Одна ножка здесь — другая там.

Инесса. Как на растяжке.

 

Магда, приподняв платье, нервно выбегает.

 

Элеонора Ласковая. Альфред Германович, милейший...

Представитель. О чем это я?

Инесса. О достоятельности нашего края... До этого вы про недоедание говорили и тяжкое бремя.

Представитель. Так вот... Но что есть достояние, дамы? (Обращается ко всем.)

Любочка (внимательно слушает Представителя, опершись подбородком на выставленную ладошку). Что, Альфред Германович?

Представитель. А вы сами как, уважаемая, думаете?

Любочка. Ну, я думаю, что достояние — это когда дом у каждого, работа у всех постоянная, зарплата такая, чтоб можно было за границу ездить... На курорт. К морю. В отель пятизвездочный. И чтоб обязательно — шезлонг с коктейлем. И чтоб анимации еще. По вечерам.

Представитель. А что же вам у нас не нравится отдыхать? Вам наших анимаций не хватает?

 

Любочка, потупив взгляд, молчит.

 

Элеонора Ласковая (Любочке). Ну?

Любочка (неуверенно). Нет, мне нравится, конечно. Но иногда просто хочется в Египет, в Турцию. В Париж, например. В «Мулен Руж» тот же сходить... Вот у меня подруга дневник в Интернете ведет. Всё время фотки из разных мест. То пирамиды, то водопады. А я, кроме нашего края, и не видела ничего.

Представитель. Вот это очень хорошо, что не видели. И не надо. Потому что наше достояние — это не дом и чужие курорты, а мы сами. А что мы сами? Мы есть — культура. Большая и великая. Культура, так сказать, с ресурсами. С углем и нефтью, с торфяниками и чащами.

Инесса. Вот даже как.

Представитель. Конечно же. С нашими глубокими озерами и бескрайними полями. А сколько морей у нас? Хребтин горных? Снега? Но что самое главное, наша культура — это не просто какие-то там песочные пирамидки, а прежде всего, краеведческие музеи, музеи революции, церкви наши. Краеведческие, опять же.

Инесса. То есть — это не то, что мы едим, а что плодим?

Элеонора Ласковая (сквозь зубы). Прикрой ротик, Иночка. Возьми пирожное.

Инесса. Хорошо, матушка. (Берет эклер, заталкивает в рот.)

Представитель (к Инессе). А вы разве не согласны со мной?

Инесса (с набитым ртом). Согласна. Продолжайте.

Представитель. И вот как лицо, ответственное за культурное достояние нашего края, должен вам сказать, у нас не всё так плохо, как пишут в желтой прессе. И Париж вам (Любочке) вовсе даже не нужен. Ибо вы, барышни, — лучше Парижа, вы наши — родные. Наш, можно сказать, родной «Мулен Руж».

Инесса. Наше краеведческое фсё! (Один за другим облизывает кончики пальцев.) Вы, Альфред Германович, на какой машине приехали?

Элеонора Ласковая. Инес-с-са!

Инесса. Я просто поинтересовалась. Нельзя, что ли?

Представитель. С удовольствием отвечу на ваш вопрос. К сожалению, у меня пока нет своего автомобиля. Не заработал. (Разводит руками.) Только служебный Мерседес, принадлежащий, как известно, администрации края. И тот уже, кстати, старенький. Прошлогодний. А почему вас это вдруг заинтересовало?

Инесса (усмехается). А к тому, что, думаю, Любочке хотелось бы на «Мулен Руж» не изнутри так называемого краеведческого клуба посмотреть, а извне — как зрителю. И не на раскладушке со стаканом лежать — в тундре неасфальтированной, а вот именно что в шезлонге с коктейлем. С анимациями. Где-нибудь в солнечной Хургаде. Сами-то вы, кстати, заграницей были? В Париже вот том же?

Представитель. Конечно. И не один раз. В служебных командировках. Мы французский народ с нашим достоянием знакомили. Иконы возили.

Инесса. Возили или вывозили? (К Элеоноре Ласковой.) Только интересуюсь. Мерседесик ведь старенький, мог и сломаться.

Представитель (радушно хохоча). Какая вы, однако ж, на язычок острая. И утрируете постоянно. Это выставки были. Разве не видели, еще по первому каналу освещали — «Православный ход в Париже».

Инесса. Я телик не смотрю. Мне православных хороводов и тут предостаточно. Ну и что там народ французский? Обомлел от нашего православия?

Элеонора Ласковая. Инка!

Инесса. Спрашиваю исключительно ради самообразования.

Представитель (легким движением руки останавливает Элеонору Ласковую). С удовольствием ради вашего образования отвечу. Народ там открытый, душевный, понимающий. Знают же из какой страны мы приехали. Эйфель большой, Лувр длинный, я мимо проходил, кварталы есть разные, но это так... я по долгу службы, чтоб детальней ознакомиться... Но вот нашего, исконного, там нет.

Любочка. Исконного? А чего исконного?

Представитель. Души русской, размаха. Краеведения. Чтоб вышел в поле — и потерялся. Понимаете меня? Маленькая страна. Нечего там делать. Лягушатники.

Инесса. Ви? (С любопытством наклоняет голову.) А у нас чё делать?

Представитель. Так что угодно, милейшая вы моя! Сейчас такие возможности. Клуб вот ваш. Вы же таланты все. Я раз пять в «Мулен Руж» был, и что?

Любочка. Что? Расскажите, пожалуйста.

Представитель. Ничего! Мельница — она и есть мельница. А на вас посмотришь, жить хочется, душой петь, в загул на неделю, можно сказать.

Инесса. Вы, кажется, культурой заведуете?

Представитель. Так и я о чем! Поднимать ваш клуб надо, спонсировать! Делать из него достояние края, так, чтоб все туристы не в Париж ехали, а к нам, сюда — в русские поля и степи, к елям и березам ломились! Мы весь мир перевернем! Это же будет просто нечто!

Инесса. Это да. Это будет нечто.

 

В кабинет входят растрепанные Виола, Магда и Тулуз с располосованным лицом. Телогрейка на его худом голом торсе распахнута. На груди болтается крестик на шнурке. Виола и Магда поправляют плюмажи.

 

Элеонора Ласковая (вскакивает). А вот и Тулуз наш. Краевая знаменитость, можно сказать. Господи, сынок, что у тебя с лицом?

Тулуз. Так... Кошка поцарапала.

Инесса. Какая из?

Любочка. У нас же ни одной кошки в клубе нет. Давно уже. Ни мышей, ни кошек.

Инесса. Теперь есть.

Элеонора Ласковая. Кошечки, ну теперь-то можно и по шампанскому. Тулузик, вытри личико и представься. (Протягивает ему салфетку.) Это Альфред Германович Шевяк — культурный представитель из краевой администрации, а это... Тулузик, запахнись.

Тулуз (одновременно вытирает лицо и застегивает телогрейку). Тимофей Палыч. Псевдореалист.

Представитель (радостно). А вы знаете, похож! Похож! Я открытки в Париже видел! Этот как его... Мот... лот...

Тулуз. Лотрек.

Представитель. Точно! Только он по-другому одет был. Надо же, первый раз живого художника вижу. (Протягивает руку, она беспомощно повисает в воздухе.)

Тулуз. Вам всё больше мертвые попадались? Извините, у меня рука в краске.

Представитель. В общем, да, конечно. Больше как-то из христаматерей... Ну да ничего, что вы еще не мертвый. (Опускает руку.) Это ж у всех со временем, да? А вообще, очень приятно. Живой художник, прямо не верится! Только, скажите, почему же псевдо?

Тулуз (насупленно). Потому что. (Показывает пальцем на плюмажи Виолы и Магды.)

Представитель. Не понял?

Тулуз. Да неважно. На некоторых, я смотрю, у вас манишек и цилиндров с бабочками не хватило.

Представитель (оценивающе, Тулузу). Какой вы, несомненно, любопытный человек.

Тулуз. А ничего, что живой?

Представитель (мило улыбается). Ну это ж поправимо. Извините, странно я как-то пошутил.

Тулуз. Я оценил.

Элеонора Ласковая. Всё, всё. К столу.

 

Виола, Магда и Тулуз садятся за стол. Места выбирают подальше друг от друга. Прячут глаза.

 

Элеонора Ласковая. За знакомство! (Все встают.)

Представитель. За край!

 

Присутствующие поднимают фужеры. Чокаются. Но не все. Затем выпивают, садятся и принимаются за пирожные.

 

Представитель. Так вот, дорогие мои... Я к вам с предложением, со спонсорством.

Инесса. Со спонсорством у нас туго, денег нет. Краю помочь ничем не можем.

Представитель. Не «за спонсорством», а «со спонсорством» Хочет администрация края ваш клуб в храм Мельпомены превратить. Показать, так сказать, всем им, на что мы горазды. Вот я и уполномочен донести до вас эту замечательную и колоссальную весть.

Магда. Это что-то новенькое.

Тулуз. Где мы, где — Мельпомена? Это ж муза трагедии. Вы не оговорились? Вот Терпсихора — да.

Любочка. Муза танца, Альфред Германович.

Представитель. А есть разница?

Тулуз. Несущественная, продолжайте.

Представитель. Иными словами, собираемся мы сделать свой, наш, советс... исконно русский «Мулен Руж»!

Виола. Так он вроде и так есть.

Любочка. В Париже.

Магда. Исконно французском.

Элеонора Ласковая. Девочки, не перебивайте. Это ж спонсорство.

Виола. Значит ли это, что нам выплатят зарплату за два последних месяца?

Элеонора Ласковая. Вилочка, ну не в этом же дело. Это значит, что теперь у нас своя, настоящая, мельница будет!

Инесса. Мы муку на ней молоть будем, да? Альфред Германович, поясните нам, пожалуйста, какой смысл администрации края вкладываться в нескольких танцовщиц с Богом забытых фабрик и комбинатов?

Представитель. Так и я о том же. Вы же — народ, гордость страны. А государство не имеет права забывать своих граждан. Государство должно поощрять и поддерживать любую православную душу, любого человека... Пусть даже и с фабрики... и уж если в вашем городе есть такой уникальный культурный проект, так отчего же не улучшить его? Не украсивить? Не облаголепить?

Магда. А для кого? Вы что, реально думаете, что шерстомойная фабрика не так важна, как наш клуб?

Инесса. Да. Почему вы, к примеру, индустрию не спонсируете? Не облаголепливаете, так сказать?

Представитель. Ну, всему свое время, начинать надо с малого. А тут все-таки культурное достояние.

Виола. Где? Клуб наш?

Представитель. Проект! Прежде всего проект.

Тулуз. И клуб заодно. С землицей и гектарчиками. Да, Германыч? (Берет салфетку, достает из кармана телогрейки карандаш, слюнявит его и задумчиво начинает что-то рисовать.) А не православные души вы не поддерживаете?

Виола. А онкологических? (Прикладывает руку к правой груди.)

Инесса (Виоле, тихо). У тебя слева, а не справа. (Виола быстро хватается за левую грудь.)

Представитель. Мы всех поддерживаем! И неправославных, и онкологических. Все души. Потому и решила администрация края посодействовать, поощрить, так сказать, творческую интеллигенцию, помочь и поддержать.

Инесса. А подробней можно? Я, как представитель творческой интеллигенции, хотела бы все-таки знать, где и в чем конкретно нам будет помогать администрация края?

Тулуз (бубнит под нос). Нашим душам. Мертвым.

Виола. Да. А то воду только включают и выключают. Я помыться не успеваю. Знаете, ощущение, будто всю жизнь мыльными пузырями облеплена.

Магда (тихо). Я тебя еще не тем облеплю.

Представитель. Включим воду! Обязательно включим, не всё сразу!

Элеонора Ласковая. Вернемся к вашему спонсорству...

Представитель. Так вот... Как вам известно, народ народом, а без партии — народ слеп, беспомощен, осиротен. Он как младенец без груди кормилицы, как кутенок... без... как бы это выразиться...

Тулуз (поднимает голову). Сосцов матери. Осиротен же.

Представитель. Вот! Именно!

Тулуз (лениво опускает голову, рисует). К чему вся эта пропаганда, Германыч?

Представитель. Это не пропаганда, милый вы мой. Это — история России. И веду я к тому, родные мои, что только партия может позаботиться о народе, только высочайшего уровня профессионалы в состоянии взвалить на свои плечи весь груз обязательств, ответственности... и нести их без страха и упрека.

Тулуз. Где-то я уже подобное слышал.

Инесса. И не один раз, кстати.

Элеонора Ласковая. Так, хватит!

Представитель. Почему, Элеонора Ивановна? Ласковая...

Элеонора Ласковая (елейно). Это я не вам, Альфред Германович. Девочки, кушайте пирожные. Я сказала — быстро!

Любочка. Я тоже не очень поняла. Началось всё как бы со спонсорства, а кончилось какой-то партией.

Представитель. Не какой-то, милая моя. А партией «Близость».

Любочка. Так вы от них? (Рука с пирожным застывает на полпути ко рту.)

Тулуз. Откуда же ему еще быть. (Рисует.)

Виола. Доигрались.

Представитель. Да, да, именно от партии «Близость», которую, как вам известно, почти всё население нашей необъятной Родины абсолютно добровольно поддержало на выборах. А ведь таких показателей не было с самого развала! В смысле, я хотел сказать, с момента единения регионов.

Тулуз. Не стоит оправдываться, Германыч. Подсознанка, она не фильтрует. Мы прекрасно помним это воплощение массовых иллюзий. И открытое голосование с распломбированными урнами, и добровольное единение овец с волками.

Представитель. Я просто оговорился. И не передергивайте, пожалуйста, Тимофей Палыч. Вы ведь не будете отрицать, что все эти оставшиеся демократы, либералы и прочие словоблуды не могут быть истинными радетелями за права человека. И только партия «Близость» дала людям в последнее время всё — работу, жилье, пенсии.

Виола. Где?

Инесса. В других краях и регионах, видимо. Альфред Германович, что вы от нас хотите? Я всю жизнь беспартийной была — меня политика вообще не интересует. Хотите спонсировать — вперед! При чем здесь эта ваша близость с головой кутенка?

Элеонора Ласковая. Альфред Германович, не обращайте на нее внимания. Она иногда бывает резковата. Ну, такая вот она у нас. А про партию вы замечательно сказали. Партия «Близость», это ж не просто так, правда же?

Представитель. Конечно, Элеонора Ивановна! Но давайте не будем забывать, что если партия печется о народе, то и народ обязан заботиться о ней. Быть рядом, любить ее, а когда надо, то и жертвовать собственной жизнью.

Инесса. Вот поэтому я — беспартийная.

Представитель. А зря, между прочим! Очень зря. Потому что только все вместе мы можем поднять страну с колен. С колен, на которые нас поставили (крутит головой, на глаза ему попадается рисующий Тулуз) разные, так сказать, интеллигентишки.

Магда. Простите, это вы нам? Творческой, так сказать, составляющей общества?

Представитель. Я не в том смысле... Я хотел сказать, что только многомиллионным кулаком мы сможем раскрошить всё то, что наросло за годы развала и беспредела!

Тулуз. Уже раскрошили.

Инесса. Я не очень понимаю, наросло или все-таки развалилось?

Представитель. Наросло на развалинах! И только партия может помочь народу отреставрировать всё это. (Раскидывает руки, показывает на обстановку.)

Любочка. Как интересно!

Тулуз. Мне кажется, у вас раньше не оговорка была. Про развал.

Виола. Так что вы все-таки предлагаете?

Представитель. Подняться с колен! Убить в себе масона и черносотенца, коммуниста и демократа, либерала и консерватора... И... и... Раствориться в народе! Без остатка. Стать народом и властью одновременно! Стать партией!

Элеонора Ласковая. Девочки! Шампанского!

 

Разливает в бокалы. Все выпивают. Никто не чокается.

 

Тулуз. Германыч, вы, кстати, в другой партии никогда не числились?

Представитель. Когда-то. Но то прошлое. Заблуждения. А здесь настоящее. Реставрация.

Любочка. Замечательный вы человек!

Тулуз. Кристальный. (В сторону.) Только масона в себе убить сложно.

Виола. Вы так и не ответили. Что же вы нам предлагаете?

Представитель. Самую простую вещь. Дать вам деньги на реставрацию.

Инесса (протягивает руку ладонью вверх и шевелит пальчиками). Давайте.

Представитель (подняв указательный палец вверх). Но партия печется только о своем народе. А кто народ партии? Правильно. Партийцы!

Магда. Ах, так вот оно что. То есть мы в партию должны вступить?

Представитель. Не вступить — но стать полноправными ее членами, частями одного тела, каплями в народном море.

Инесса. А если я не хочу — каплей?

Представитель. Но тогда ведь и море не захочет вас.

Тулуз. Образно, Германыч, образно.

Магда. Вот еще новости какие. Я в «Женской» с незапамятных времен. И, кстати говоря, меня вполне устраивает ее программа. Почему я ее на какую-то другую партию должна менять? Из-за этой, как вы выразились, реставрации?

Представитель. Не какую-то другую, а на партию «Близость».

Тулуз. Интимную. (Инесса смеется.)

Элеонора Ласковая (Магде; сквозь зубы). Скажу — поменяешь.

Инесса. Мяку на бяку.

Элеонора Ласковая (свирепея; Тулузу и Инессе). Жрите пирожные! (Отдельно Инессе.) А ты — хватит ржать.

Инесса. Ладно, ладно, Ласковая. Не орите.

Магда. Ну и что, что «Близость»? Наша партия хоть к восьмому марта и на Новый год своим членам женские наборы дарит. А вы что?

Представитель. И мы дарим! Обязательно! Альбомы, например. Исторические и художественные. Рамки для фотографий. Да мало ли? Кружки с достопримечательностями края. Новогодние календари. У нас отличнейшие наборы. И все, кстати, — памятные. Одни грамоты с автографом самого главы администрации края чего стоят.

Виола. Чего?

Представитель (широко раскинув руки). Всего!

Инесса. Я ща взопрею от счастья!

Магда (разочарованно). Понятно. А он вообще в состоянии что-либо подписать, глава ваш? А то я его каким-то странным по телевизору видела. Красный, как бурак, и будто всё время матерится про себя. Говорят, в Интернете и не про себя.

Элеонора Ласковая (Магде). Пирожные!

Магда. Спасибо, сыта.

Представитель. У него давление высокое.

Инесса. Внутричерепное, видимо. На рожу вылезло. (Элеоноре Ласковой.) Знаю. Пирожные.

Любочка. А я лично согласна, Альфред Германович. Исторические и художественные альбомы — это хорошо.

Элеонора Ласковая. Молодец, Любочка.

Виола. Да и мне, собственно, всё равно. Если деньги на реставрацию дадите, так почему бы и не вступить? Какая разница?

Инесса (задумчиво). То есть получается так. Если мы в партию не вступаем, то денег не увидим, а если вступаем, то у нас — «Мулен Руж» под стать французскому будет?.. Хорошо, Альфред Германович, а где вы партийных канканщиц видели? Высверть мозга какая-то получается. (Элеоноре Ласковой; разводит руками.) Я так просто спросила.

Представитель. Мы людей на профессии не делим. Поэтому и вступать вам придется всем вместе. А отщепенцев, сами понимаете, партия кормить не будет. Кстати, через мою протекцию вы сможете вступить даже без стажёрства. А уж с выходом из «Женской» мы быстро разберемся.

Элеонора Ласковая. Ну что ж. Полагаю, все согласны!

Магда. Я своего слова еще не дала.

Инесса. Я, кстати, тоже. У вас вообще какая программа? Такая же, как у всех? Отобрать и не делить?

Представитель. Зачем вы так?

Тулуз (неожиданно). А вот я согласен. (Распрямляется.) Всё равно всех в народном море утопите. Держите, Германыч. (Протягивает ему салфетку, нарочито неправильно ставит ударение в отчестве Представителя.)

Представитель. Это что?

Тулуз. Серп и молот.

Представитель. Спасибо. (Рассматривает рисунок.) Странно, а похоже на свастику.

Тулуз. Рука сбилась.

Элеонора Ласковая (подскакивая). Ой, ну что ты, Тулузик, наделал... Альфред Германович, это он пошутил так. (Настойчивыми пальцами вытягивает у него салфетку из рук.) Творцы они такие шалуны, вы же знаете... Предлагаю так сделать. Вы к нам на днях приезжайте, а я к тому времени с коллективом нашим, творческим, побеседую. Вы не переживайте, мы прекрасно всё понимаем. Кто мы без партии — так, груднички.

Представитель. Пожалуй, Элеонора Ивановна. Так и сделаем. Какая же вы правильная и ласковая женщина, в самом деле... Что ж, барышни, Тимофей Палыч, спасибо вам за радушный прием, но вынужден откланяться. Культурное достояние, как говорится, зовет. Так что надеюсь на скорую встречу. И на вас, (с нажимом) Элеонора Ивановна, надеюсь. Очень. А вы (слегка грозя Тулузу пальцем и странно улыбаясь) не шалите больше...

 

Подхватывает кожаный портфель с блестящими замками, идет к выходу, по пути вытаскивает из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон и жестким голосом произносит: «Машину к подъезду».

 

Элеонора Ласковая (вдогонку Представителю). А на чье имя заявления писать, Альфред Германович?

Представитель (разворачиваясь). Да оставьте пробел. Наши люди потом сами впишут.

 

Представитель уходит.

 

Элеонора Ласковая (выжидает, вдруг начинает орать). Вы что тут бойкотированием занимаетесь?! А?! Забыли те самые времена? Так я вам напомню! Благо постарше многих буду! Когда при невыясненных обстоятельствах... Боже, как же там было?!

Тулуз (помогает). ...сажали за невыясненные деяния на невыясненное количество лет. Только это не раньше было, а сейчас.

Элеонора Ласковая (Тулузу). Вот! Зеленку тебе на лоб! Ты вообще уже весь ум пропил? Что ты там нарисовал, придурошный?! Ну-ка, напомни, что там тебе когда-то влепили? Тунеядство? Хулиганку? Так тебе сейчас какие-нибудь измену с экстремизмом впаяют! Тебе мало одной отсидки было?

Тулуз. Много не мало. А сидел я по диссидентским мотивам, между прочим.

Элеонора Ласковая. Кретин! Всё это то же самое! Что ты там на салфетке накалякал, спрашиваю?!

Тулуз. «Времена Рока».

Элеонора Ласковая. Ты совсем уже очумел? Мозги в масло взбились? Может, забродили? Так я тебя быстро кое-куда пристрою, рок-н-ролльщика! А не я, так другие... Нашел кому свою псевдохрень показывать!.. Представителю краевой администрации!.. И вообще! У меня денег на зарплаты нет! Трубы протекают, крыша вся сгнила. Партия им, видите ли, не нравится! У вас, бабы, может, другие предложения есть? (Инессе.) Что ты тут за юродствование развела? И эта дура с тобой. В «Женской» партии она. Наборы ей к восьмому марта подавай. Значит, вердикт мой такой. Чтобы завтра же, вот на этом самом столе. Нет, на этом (показывает на письменный стол) лежало пять заявлений о приеме в партию «Близость». Иначе — кому панель, а кому лечебно-трудовой профилакторий. Пошли вон отсюда. На растяжку!

Инесса. Вы такая ласковая и добрая.

Тулуз. Как овчарка в помеси с догом. Намордника на вас, Элеонора, нет.

Элеонора Ласковая. На растяжку, я сказала!!! А ты — афиши мастырь давай! Разболтались тут!

 

Все расходятся.

 

Элеонора Ласковая (кричит вслед). И вечером, чтоб в платьях от спонсора танцевали! (Проходит к письменному столу, устало падает на стул). Сучье племя! Одни пляшут, другие молебны вокруг них читают! И кто меня, идиотку старую, в этот бизнес потянул? Сделала б из клуба библиотеку или столовку, и в ус бы не дула. Нет, бабла захотелось... С другой стороны, а какое тут бабло может быть, если все с азотного комбината да шерстомойной фабрики. Клиентурка, тоже мне... (Барабанит пальцами по столу, напевает.) Красотки, красотки, красотки кабаре. Красотки, красотки, красотки кабаре! (Вскидывает руку.) Так, надо же заявление написать, а то забуду.

 

Вытаскивает из ящика стола лист бумаги, пишет, одновременно читает вслух: «Я, Элеонора Ивановна Подлипчук, находясь в трезвом уме и женской памяти, прошу принять меня в члены...»

Лопасти мельницы с надписью «MOULIN ROUGE» медленно начинают вращаться.

Опускается «танцующий» занавес. На нем изображены четыре канканщицы с картины графа Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек-Монфа.

На авансцену выбегают Инесса, Магда, Виола и Любочка в платьях и плюмажах от спонсора. Высоко задирая ноги, они задорно и с визгами танцуют канкан.

 

Затемнение.

Антракт. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

 


[1]    В качестве сценического решения спектакля возможны: 1) Крутящаяся сцена, разделенная на отсеки с соответствующим оформлением; 2) Легкие передвижные декорации и мебель на колесиках. Сцены: 1) Кабинет Следователя; 2) Гримерка танцовщиц; 3) Производственный цех Краснознаменной шерстомойной фабрики им. А. И. Деникина; 4) Кабинет Элеоноры Ласковой; 5) Спальня Магды.

[2]    Шевяк (сев. сиб.) — кал, помет скота, животных, в том виде, как бывает по природе. По шевякам всякого зверя признаешь. («Толковый словарь живого великорусского словаря» В. И. Даля).

Tags: 

Project: 

Author: 

Год выпуска: 

2020

Выпуск: 

12