Давно стемнело. Вера заперла учебный класс, потуже затянула шарф. Шутка ли, экран телефона сообщил, что на улице –35, и предупредил, что из-за ветра будет ощущаться еще холоднее.

В коридоре шумели школьники. Разгоряченные после новогодних утренников, они особенно звонко смеялись, особенно громко дразнились. Родители превращали лисичек и зайцев в детей, стягивая костюмы.

Вера пробежала к выходу. На кивки и улыбки не было больше сил.

— С праздником, Вера Сергеевна! — послышались голоса. — С праздником! С праздником! Вера Сергеевна! Вера Сергеевна!

От работы до остановки — целых десять минут, а потом, как назло, все не те трамваи. Стемнело до черноты. Снег скрипел. Огни города тускнели за облаками пара — курчавые облака тянулись за машинами и автобусами, ползли за пешеходами, цепляясь краем за их головы, наслаивались и клубились.

Кроме Веры на остановке было еще шестеро. Все стояли неподвижно, прижав плотно ногу к ноге, как солдатики. Вера знала почему: от холода колени начинало пощипывать, а затем жечь — лишнее движение отдавалось болью. Чуть в стороне, командиром стойкого оловянного отделения, стоял высокий армянин.

Внезапно с его стороны появилось мельтешение. Крупная фигура стала раскачиваться: мужчина, желая согреться, начал бежать на месте. Вера сделала шаг назад и бросила на мужчину взгляд: дутая темная куртка, штаны теплые, словно ватные, сапоги наподобие унт, с мехом, огромные кожаные рукавицы, — и почему мерзнет? Мужчина то потирал руки, то зажимал ворот куртки, пряча лицо. Из-за края ворота изредка слышался низкий хрипловатый голос:

— Налеваберагидет? — спрашивал он. — Налеваберагидет?

Но люди не отвечали. К остановке подкатывали железные короба трамваев, внутри маняще светили желтые лампы. Люди разъезжались, Вера стояла, рядом стоял армянин.

Остаться вдвоем Вера боялась больше всего. И вот осталась.

Она отступила за спину черной фигуры, вперила в нее усталый настороженный взгляд. Замерла. Осмотреться вокруг, осмотреть спину перед собой, взглянуть на заснеженные носки сапог, на черную пустоту, из которой приходят рельсы, и начать круг снова.

Из темноты вдалеке выбрался трамвай, зацепился лучами фар за остановку, подтянулся к ней. Мужчина разжал ворот и наклонился к Вере:

— На лева берег идет?

— Нет, этот не идет на левый берег, — наконец поняла она. — Вам нужен седьмой. Семь! — сказала она громче и нарисовала рукавицей в воздухе семерку.

Колени жгло ужасно. Брови под жидкой челкой ломило. Вера не могла понять, почему так происходит — на бровях же волосы, почему брови замерзают? Она начала переступать с ноги на ногу и немного раскачиваться.

— Тоже надо семь? — чуть ближе подступил мужчина.

Вера заметила, что он подходит еще до того, как мужчина задал вопрос, и пожалела о своей общительности. Нахохлилась, прижала к груди сумку.

— Нет, мне другой, — замотала она головой. Сказала и рот зажала варежкой, шумно выдохнула теплый воздух.

Фигура в капюшоне подошла ближе, огромная, почти на три головы выше Веры. Внутри капюшона стали видны пушистые черные брови, черные глаза и усы, красная от ветра кожа.

Вера обхватила сумку двумя руками, крепко, спешно оглянулась за спину: вокруг не было ни души.

К Вере потянулись две огромные черные варежки.

— Дай руку, — послышалось из капюшона.

«За телефон даже кредит не успела выплатить...» — пролетело в голове у Веры. Пока думала о телефоне — ее правую ладонь накрыли черные стеганые варежки, накрыли и стали растирать.

— Не надо, — заулыбалась удивленно Вера.

— Холодно, я знаю, — поднимались черные усы. — Холодно, я знаю.

И так удивительно было Вере смотреть на свою маленькую руку меж огромных варежек, что она забыла ее вытянуть.

Вагон, подъехавший к остановке, имел на лбу огромную семерку.

— Ваш! Семь! Семь! — закивала в сторону трамвая Вера.

— Лева берег? — спросил мужчина. — Доеду?

— Да! Да! Левый берег! Семь!

Армянин отпустил Верину руку и замер. Не знал, как попрощаться и поблагодарить за помощь одновременно? Он шагнул к Вере, и той показалось, что он сейчас приобнимет её. Но мужчина лишь снова взял ее руку и крепко сжал, молча.

Вера осталась на остановке одна. Она повесила на плечо сумку, подняла к лицу ладони и там, в теплом коконе варежек, спрятала улыбку. Она была так рада, что подошел нужный трамвай и мужчина в капюшоне уехал! Не потому что боялась его или стеснялась того, как он грел ее руку, — просто не знала, как вести себя в ситуации искренней заботы. Она улыбалась собственным страхам, и ей было почти не холодно.

Улыбаясь, Вера встретила свой девятый трамвай. Улыбаясь поднялась в полупустой освещенный короб: кроме женщины кондуктора, в нем было всего несколько человек, в такт движению поверх кресел качались разноцветные шапки.

Вера села по левому боку, на непарное кресло. На окне белой пеной лежал иней. Деревянное сиденье было холодным, это почувствовалось очень быстро. Трамвай тронулся и разогнался, из-под железного щита двери взметнулись снежные брызги. Вера поежилась.

— Пересядь на правую сторону, дочка. Там печка работает, — кондуктор протянула Вере билет и кивнула вправо.

Вера пересела.

Сиденье здесь и правда было горячим, а воздух теплым. На озере окна имелась небольшая проталина — чернота вечера в ней была наполнена мелкими желтыми и красными огоньками.

Такими праздничными вдруг показались Вере городские огни в окне, такая согревающая доброта наполнила её сердце, что она снова заулыбалась, расслабила шарф и сняла рукавицы. Такое тёплое чувство появилось у Веры при взгляде на задремавшую в своем кресле женщину-кондуктора, тёплое и большое, что Вере непременно захотелось им поделиться.

Она раскрыла сумку и осмотрела подарки, полученные на утреннике от детей. Сумку наполняли разнокалиберные шоколадки, самодельные открытки и поделки, а под ними, в золотистой подарочной упаковке нашлось твёрдое парфюмированное мыло. Вера достала коробочку с мылом, сжала в руке и закрыла сумку.

Отдать сейчас? Или подарить перед выходом? Как это странно, нелепо, неудобно. Ерунда какая! Завтра Новый год, а сегодня — забота, добро, настроение, и такое особенное тепло.

Стеснение продержало Веру на сиденье до самого выхода. Когда она поднялась, мыло в её руках было уже ощутимо тёплым и, нагревшись, стало нежно отдавать свой аромат.

— Спасибо вам. С наступающим! — вложила Вера в руки кондуктора тёплое мыло. Сойдя со ступенек, она обернулась: женщина в кондукторском кресле сидела расслабившись, словно согревшись.

Верины руки еще долго пахли отдушкой и почему-то совсем не мерзли без рукавиц.