ПАСТОРАЛЬ
                        Н. П.
Там, за дальней норой,
там, где небо — горой,
поросло всё подлеском да ельником, —

не пойду я к врачу,
а возьму — улечу,
как положено нашим бездельникам.

Ты вернёшься домой,
надо думать, зимой.
Чистый пол и тоска с табуретками.

Только нету меня,
не попросишь огня,
не свернёшь самокрутку с соседками.

А по улице то пешеходка трусит,
то бельё во дворе ветерком парусит,
и табачная гильза закладкою

между тем, что потом
с перекошенным ртом
и сегодняшней нашею сладкою.

МАЛИНОВКА
                         Н. П.
Давно не слышал соловья
ни у ручья, ни в роще.
А ты, малиновка моя,
поёшь намного проще.

Земля моя седым-седа,
печаль моя — волынка,
и путеводная звезда —
осенняя былинка.

Идут стада на водопой,
а я иду к истоку,
и ты, малиновка, пропой,
пропей меня до сроку.

Одно коленце и глоток,
а больше и не надо,
увязнет каждый коготок
в шпалере винограда.

А я отправлюсь в гастроном
за хлебом и закуской,
за нашим небом, нашим дном,
дневной полоской узкой.

ПЕТРУШКА, ШАЛФЕЙ, РОЗМАРИН И ТИМЬЯН
(По мотивам английской баллады 16 века)

Кончается лето. Густеет туман.
Сквозь чёрную ночь окликаю траву —
петрушку, шалфей, розмарин и тимьян,
пугливых прохожих ночами зову.

— Куда ты идёшь, человек дорогой?
Послушай меня, дорогой человек,
иди за окликнутой мною травой
на запад и север, в шестнадцатый век.

Те запад и север всегда впереди,
и сколько ни шёл бы, ты не дойдёшь.
Да только прошу, не дойди, но найди
ту самую, что никогда не найдёшь.

Я сам бы пошёл, только нет башмаков
и посох истлел, и земля глубока,
а та, что мне сшила рубаху без швов,
теперь она ветер, листва, облака.

Кончается лето. Стихает молва
однажды любивших, когда-то сердец,
прохожий прошёл, увядает трава —
петрушка, шалфей, розмарин и чабрец.

ИОССКАЯ ПЕСНЯ
                               Н. П.
Трамвайного билетика,
табачного дымка
осенняя конкретика —
вот это на века.

И держит нитка крепкая
осеннюю тоску.
Пришита к небу веткою,
и к птичьему глазку.

И днём и ночью — ощупью,
не принимая мер —
прощается с жилплощадью
дыхание-Гомер.

Не греческими драками
болеть, не по морям
бродить ему — с собаками
по тёмным пустырям.

ТЕНЬ СКВОЗЬ ТЕНЬ
                                 Эм. Д.
1
Ты ни в чём не виновата.
Ты боролась с Ним в ночи —
от заката до заката.
Полдень. Домики. Грачи.
Колокольчик в правом ухе
разошёлся "динь-динь-дон".
Полдень. Домики. Старухи.
Полдень. Карканье ворон.
Ты боролась с Ним напрасно,
жилы порваны вотще.
Всё напрасно. Всё прекрасно —
каждый камешек в праще
закруглившейся дорожки,
пыль, ворона, седина,
силуэт в твоём окошке,
каждой вены глубина,
крик петуший, скрип осины,
взгляд усталый, тихий взор…
Глубина глядит в глубины —
силуэт глядит во двор.

2
Зимней астры не сберечь.
Не веди об этом речь.
Облако повисло.
Нету в этом смысла.

Смысла нет, но есть мотив —
дома, птиц, колодца.
Не придёт возвратный тиф,
а мотив вернётся —
песня небольшая,
сна тебя лишая.

На плите остывший чай,
на чепце — оборки.
Никому не отвечай
без скороговорки.
О себя ломай язык.
Не поймут — не надо.
Так надёжней прятать крик —
вопли листопада,
крик дороги и песка,
мха и земляники,
напряжённого виска
ангельские крики.

3
Я уже не выдыхаю,
не могу я выдыхать,
улыбаюсь, отдыхаю,
проливаю чай в кровать.

Вот — на миг глаза закрою,
и предстанет мне на миг
двор старинного покроя
из моих старинных книг.

Слышен голос колокольни,
воркованье голубей —
это всё, что я запомнил,
всё, что помню, хоть убей.

Может, Псков, а может, Тула,
может, Амхерст в декабре.
Стол, приёмник, спинка стула,
руки — в лунном серебре.

Только голуби воркуют,
колоколенка звонит,
а влюблённые тоскуют,
а погасшее горит.

Спят созвездья и собаки,
не болит, тревоги нет,
через мусорные баки
прорастает маков цвет.

И проходят друг сквозь друга,
как сквозь тень проходит тень,
массачусетская вьюга,
достоевский белый день.

ВЫПАЛ СНЕГ
2017 зима

Выпал снег, не тает,
выпал и лежит.
Что-то подступает,
что-то предстоит

белизной постели,
смыслом, тишиной.
Может, прилетели.
Может быть, за мной.

ЗВЕЗДА
Совру, недорого возьму —
я жду зимы и дыма,
звезда в берёзовом дыму
и мне необходима.

А может, нет. А может, да.
Мне б табачку и хлеба.
Но если в небе есть звезда,
то значит, есть и небо.

И до сих пор в него глядит
в Ханты-Мансийском АО
светлейший князь и фаворит,
вотще пригретый славой.

И до сих пор, до этих пор,
не отрывая взора,
во мглу уставился топор
в руках донского вора.

Но всех подробней, Боже мой,
без страха неустойки,
глядят всё тою же зимой
туда, всё с той же Мойки.

БРОДЯЖКА
Ни легко ни слишком тяжко
пролетает навсегда
разнокрылая бродяжка
над поверхностью пруда.

Горя в мире очень много,
в мире очень много слёз,
поселковая дорога
блещет крыльями стрекоз.

В голубом июльском зное
собирается гроза.
Улетим за стрекозою,
если это — стрекоза,

если это — самолётик,
предвоенный, хрупкий, но
разве вы другого ждёте
от советского кино?