Подавали плохо.

Народ, задавленный жаром, суетой и припадочным ритмом жизни, шагал хмуро мимо, словно не замечая шапки на полу возле инвалидной коляски. Люди действительно ее не видели. За два года попрошайничества Роман научился легко отличать просто отводящих глаза от тех, кто слишком погружен в собственные беды и несчастья. Вообще ему везло: сострадания и жалости русский народ еще не потерял.

К вечеру приходила Полина, чтобы помочь ему выбраться из метро и попасть домой с «наработанными» за день деньгами. Коляску привозила и вывозила всегда она. За день Роман уставал так, будто и впрямь работал. Его давно уже не отпускало напряжение, просто не хотело отпустить. Он был постоянно зажат, стиснут морально и физически, и думал, что распрямиться ему уже никогда не удастся. Не получится сбросить с себя эти тяжкие оковы… Да и как ты выпрямишься без обеих ног?..

Часто подходила поболтать дежурная на перроне Света, когда была ее смена. Другие Романа обходили стороной. Его существование и пост нищего их не касались. Торчит себе инвалид на станции, и пусть его… Никто не трогает, не мешает клянчить подаяние.

Светке Роман всегда радовался и ждал ее дежурства.

— Привет, привет! — весело сказала она, подходя ненадолго, в коротеньком промежутке между двумя поездами. — Ну и жарища сегодня! Даже в метро не больно уютно.

Роман улыбнулся в ответ.

— Да, не холодно. Знаешь, я раньше ненавидел жару… В Чечне часто стояла такая парилка… А теперь думаю: какая разница, что за погода? Дождь, снег, солнце… Да хоть цунами! Лишь бы на своих ногах…

Светка торопливо кивнула, прикусила губу и поспешила встретить и проводить очередной поезд, дышащий жаром и забитый психованными пассажирами.

Да, в Чечне всегда было жарко. Особенно когда тебя в любой момент могут оставить размазанным по земле, разнесенным в мелкие клочки. Пот, струившийся непрерывным ручейком по затылку и уползающий вниз по спине…

Позже, когда Роман вернулся, стал часто слышать: «Мы вас туда не посылали!..» И его сослуживцы выслушивали то же самое. А кто их туда посылал?! Кто?!

Теперь их вообще посылали совсем в другое место… Далекое как от Чечни, так и в целом от родной державы, бодро державшейся, несмотря ни на что, и отлично наловчившейся выдерживать необходимое безопасное расстояние от любых проблем.

И люди тоже успели за это время прилично дистанцироваться от страны, они больше себя с ней не отождествляли. Страна вроде бы жила сама по себе, а они — сами по себе. Так оно и было.

Каждый отвечал сам за себя. «Сам свой боцман, сам свой капитан…» Тоненькое пение Новеллы Матвеевой врезалось Ромке в память давно, еще до войны. Сестра Полина как-то принесла домой запись, и зазвучал забавный полудетский дискант… Роман редко слушал музыку, не то чтобы не любил — просто не было никакой потребности. А тогда заинтересовался… Уж больно необычно, странным диссонансом жесткой грубой жизни вибрировал в комнате тонкий нежный неземной голосок… Он был слишком далек от реальности, а потому казался замечательным.

— Света, ты любишь Новеллу Матвееву? — спросил Роман вернувшуюся от поезда дежурную.

Она напряженно наморщила маленький нос.

— Не помню… — неуверенно сказала она. — А это кто?

Роман засмеялся и махнул рукой.

— Да ладно, я так просто спросил. Песни она свои поет, сочиняет и поет… Хорошие… Беги…

Подходил следующий поезд.

Роман уже почти привык к своему положению. Хотя как можно к нему привыкнуть? Раньше он ни за что бы в это не поверил. Оказалось, можно, почти запросто… Привыкать и смиряться заставляет безысходность. Как в концлагере. И к нему человек привыкает тоже, хотя как можно…

И в семье тоже привыкли. Сначала мать часто плакала, а отец хмуро отводил глаза. А потом мать однажды вдруг сказала:

— Да что ж это я, глупая?.. Ведь живой вернулся!.. Других-то вон в цинковых гробах домой привезли…

Иногда, даже чаще, чем хотелось, Ромка думал, что лучше бы и ему вернуться в цинковом… Лучше для него. И для семьи, хотя родители ни за что не захотят признаться в этом. Мать поплакала бы и успокоилась, в конце концов. Все погрустили бы, пострадали и отошли. А сейчас — не успокоиться и не отойти. Безногий Ромка постоянно маячит перед глазами… Каждый день…

Особенно тосковал младший брат, Ленька. Хотя ни словом, ни жестом, ни взглядом ни разу себя не выдал. Все трое детей в семье Суровцевых дружили с самого детства. Роман — старший — всегда охранял малышей, особенно Леньку, который быстро избаловался среди четверых взрослых. Его пестовали, учили, за ним следили… Его обожали. Но испортить его дружными усилиями и стараниями Суровцевым не удалось. Как-то не получилось… Да и Роман рано приохотил Леньку к спорту, приучил к строгому режиму и определенному порядку, несмотря на любовь и нежность. Все сочеталось в разумных пределах. И Леня безумно и тайно обожал старшего брата, скрывая восхищение и привязанность. У него это выходило плохо, все обо всем догадывались, но виду не показывали. А потом началась война…

Леня ждал брата и гордился им. Он верил, что Роман вернется с орденами и медалями — полная грудь! Грезил какими-то победами, триумфами, лавровыми венками… Был убежден, что все справедливо, правильно и честно. Тогда многие так думали…

Брат вернулся без ног, подавленный и мрачный. Пытался шутить и улыбаться, но не получалось изменить тоскливые глаза… Других не нарисуешь. Войну в Чечне прокляли и даже, кажется, почти о ней забыли. Потому что забыли людей, прошедших ее дорогами.

Полина после возвращения брата ночами плакала. Леня несколько раз слышал.

— Это просто родинка, — сказала как-то сестра. — Рома, это родинка…

— Какая родинка? — удивились сразу оба брата.

— Наша страна… У каждого человека есть какой-нибудь дефект, изъян, ну, хотя бы большая родинка или бородавка… Наша страна — такая родинка на Земле…

— Выдумала… — проворчал Роман. — И потом я не мечтал жить в бородавке…

— Ну, мало ли, кто о чем мечтал… — вздохнула Полина. — Я, например, собиралась стать великой певицей…

У Поли еще в раннем детстве педагоги музыкальной школы, куда мать привела дочку, обнаружили абсолютный музыкальный слух и голос. Полина начала заниматься музыкой. Но жили тогда Суровцевы в сыроватой коммуналке. Девочка постоянно болела. Врачи посоветовали вырезать гланды. А расставшись с ними, Полина вскоре потеряла и голос из-за постоянных сильных катаров.

Родинка… Кому какая выпала на долю…

— Тебе, Полька, давно пора замуж, — мрачно сказал Роман. — Чего не выходишь?

— Долго выбираю, — отшутилась Полина.

Все было куда хуже. Полине не хотелось оставлять своих, а самое главное — она с детства уверовала, что ее муж должен быть обязательно похож на старшего брата. Только такой, и никакой больше… И вот теперь Поля оказалась в тяжелом положении. Она больше не хотела такого второго, похожего — эти плохо кончают. Но и другого рядом с собой представить не могла, как ни старалась.

Потом появилась Катя…

Она работала медсестрой в медицинском центре, где Роман проходил реабилитацию. Ромка ее даже не слишком запомнил, не выделил среди других шустрых юных белых халатиков. Но она сама его вычислила и запомнила. И даже очень хорошо.

Катя подошла к Роману, когда за ним приехали на такси брат с сестрой.

— Дай мне свой номер телефона! — потребовала Катя.

Роман пристально взглянул на нее. Девчонка как девчонка… Немножко курносая, немножко широколицая… Небольшие темные глаза… Милый скуластик… И родинка над верхней губой. Одновременно притягательная и неприятная.

— Зачем? — холодно спросил он. — В благородство поиграть захотелось? Я в няньках не нуждаюсь!

— Я дам телефон, — поспешила вмешаться Полина. — У вас есть ручка?

Катя кивнула. Она запаслась всем необходимым. Ленька внимательно рассматривал ее.

Катя позвонила через два дня. Поговорила с Полиной, спросила, не нужно ли чего. Уколы, массаж… Она, Катя, умеет многое. И живет недалеко. Выяснила это по номеру телефона.

Потом Катя попросила подозвать Романа. Он нехотя взял трубку.

— Ты, девочка, что здесь забыла? Свои грехи с моей помощью собираешься отмаливать?

— Если честно, я не знаю, — призналась Катя. — Папка меня прибьет, если о тебе услышит. Можно, я приду к вам в гости?

— Нельзя! — немного смягчившись, отрезал Роман. — Папка, он дело говорит. И понимает, что его дочка достойна лучшей доли, чем безногий инвалид. А у меня, к счастью, имеются родители и брат с сестрой. Так что помощников здесь хватает.

— Я в курсе, — пробормотала Катя. — Но меня пригласила Полина… И я приду в субботу. Уж извини…

— Дура! — закричал Роман на сестру, швырнув трубку. — Ну, что ты лезешь в мою жизнь?! Кто тебя просит?! Учишь детишек бренчать на пианинке и учи себе дальше! Лучше бы мужика приискала на счастье!

Полина отмалчивалась. Родители тоже как-то очень тихо и ловко устранились, а Ленька был еще маловат.

Катя пришла. Принесла конфеты и бутылку красного вина. Его распили дружно, всей семьей, а потом старшие Суровцевы опять безмолвно исчезли в своей комнате, и они остались вчетвером. Леня во все глаза рассматривал Катю. И чем дольше смотрел на нее, тем больше она ему нравилась. Чудились в ней отрешенность, отстраненность от Земли, какая-то отдаленность от всего, что ее окружало и что было с ней связано. Она казалась ни к чему не привязанной и ни от чего не зависящей. Простая и легкая, как лист дерева, и непонятная, как птица в вышине, которую никому не догнать.

Катя… Разве могла она предположить, сколько горя принесет в дом Суровцевых, и без нее содрогающийся от боли?..

— Мука мне с тобой, — сказал медсестре Роман, когда они остались одни. Деликатные брат с сестрой отправились восвояси. — Зачем пришла?

— Я не знаю, — повторила свое Катя.

Если бы она хоть немного догадалась тогда… Но как можно предугадать будущее?..

— А какие у нее грехи? — спросил потом у старшего брата Леонид.

Роман недоуменно поднял брови. Он забыл о своих словах.

— Ну, ты вот говорил ей в центре, — напомнил Ленька. — Где ты о них слышал? Когда там лечился?

— А-а, да… — вспомнил Роман. — Просто, понимаешь, грехи есть у каждого из нас. У кого — много, у кого — поменьше… И у нее тоже. Обязательно. Пусть даже тебе о них ничего неизвестно. И искупать их тоже придется любому. Тут нет избранных.

 В тот вечер они еще полчаса посидели — тупо, бездарно, раздражаясь в глубине души друг на друга и одновременно радуясь друг другу — и Катя ушла.

— Зачем она приходила? — поинтересовался Ленька.

— Она сама не разберется зачем, — насмешливо объяснил брат. — Я тоже у нее об этом спрашивал.

Через некоторое время начались скандалы. Катя настаивала на своем переезде к Роману. Ее родители были категорически против. Однажды Катин отец позвонил Суровцевым.

Братья оказались вдвоем. Леня передал трубку Роману, не подозревая о том, кто звонит. Лицо брата, выслушавшего несколько первых фраз, странно и нехорошо изменилось.

— Кто это? — шепотом спросил Ленька.

Роман махнул рукой, чтобы Леня вышел из комнаты. Он послушно закрыл за собой дверь, но решил подслушивать, хотя раньше никогда не опускался до такого.

— Я ее за руку сюда не тащу! — резко сказал кому-то Роман. — Разбирайтесь с дочкой сами, меня в это дело не вмешивайте! Но запретить ей тоже ничего нельзя — взрослая! У нее своя голова на плечах.

Леня догадался, кто звонит.

— А вы предлагаете мне ее отсюда выставить, когда она ко мне снова заявится? — продолжал брат. — И как вы это себе представляете? Она приходит, а я ей говорю: «Убирайся, поскольку так требует твой отец!» Вы этого хотите?

Собеседник что-то ответил.

— Нет! — неистово закричал Роман. Ленька даже испугался. — Нет! Ни за что! Не дождетесь! — и швырнул трубку. — Леонид!

Ленька в ужасе ворвался в комнату.

— Этому типу больше меня не подзывай! — приказал брат. — Голос запомнил? И отправляйся опять к себе! Мне нужно позвонить Катерине.

Леня кивнул и тихо ушел на кухню, где готовил уроки. У Суровцевых была трехкомнатная квартира. Спали братья вместе, но вечерами Ленька старался не беспокоить Романа и перебирался со своими делами на кухню.

А где же я буду жить, когда сюда переедет Катя? — грустно подумал он. Да, в этом случае ему придется и спать на кухне, другого варианта не предвидится. Не переселять же Полину к родителям…

Вечером пришла Катя. Навсегда. С маленьким чемоданом.

— Это все твои вещи? — насмешливо хмыкнул Роман. — Богато живешь!

И Ленька безмолвно перебрался на кухню. Пока. До поры до времени. Правда, никто не имел ни малейшего представления о том, как долго это время может продлиться.

— Ленечка… — робко, неуверенно завела после ужина разговор мать.

Она мучительно разрывалась между тремя неустроенными и несчастными детьми.

Леня не дал ей договорить.

— Я все понимаю, мама, — сказал он.

Мать снова заплакала…

Потом началось самое страшное…

Леня начал бродить за Катей по квартире. Едва Катя переступала вечером порог, он буквально приклеивался к ней и таскался всюду по пятам.

— Хвостом работаешь? — недобро поинтересовался Роман. — Скоро возле сортира ее караулить станешь… Ты совсем обалдел, братишка?

— Да, — просто признался Ленька.

И Роман надолго задумался, изредка пристально оглядывая младшего брата.

Катя Ленькиных взглядов не замечала. Она была счастлива. Жили Роман с Катериной хорошо. И порой мельком посматривая на себя в зеркало, Ленька печально думал, что он некрасивый. Совсем не похож на Романа: высокого, плечистого, с вьющимся морем волос и глазами в пол-лица, над которыми удивленно разлетелись темные брови. Леня искренне забывал о том, что брат остался без ног. Ему это сейчас казалось незначительным обстоятельством.

Через несколько месяцев Катя стала раздражаться.

— Что ты ходишь за мной? Не мешай, я буду варить борщ!

Леня равнодушно вскидывал плечи.

— А куда мне деваться? Я все равно живу на кухне. Так что куда ты — туда и я.

Катя ненадолго умолкала. Логика оставалась на Ленькиной стороне.

— Ленечка… — вновь робко попробовала заговорить с младшим сыном мать.

И он опять ее оборвал. На этот раз довольно резко.

— Я могу смотреть на кого угодно и сколько угодно в своем родном доме! — сказал Ленька.

И мать в который раз привычно заплакала…

Отец хмуро отмалчивался. Попыталась вмешаться Полина.

— Братик, — сказала она вечером, прижав к себе упрямую взъерошенную дерзкую Ленькину голову, — ты ведь понимаешь: мы должны жить ради Романа. Помогать ему. Думать и заботиться о нем.

Слова подбирались беспомощные, нескладные и чужие.

— Заботиться? — холодно повторил Леня. — А Катя на что? Знаешь, Поля, я понимал, понимал, а теперь мне надоело. Я устал во всем разбираться. И теперь не хочу ничего понимать!

Полина испугалась по-настоящему. Ей тоже жилось очень тяжело. Она любила обоих братьев, тосковала по своему женскому заблудившемуся счастью и чувствовала себя в доме почти лишней. Ушла бы к мужу — освободила бы так необходимую им комнату… Но уходить Поле было совершенно некуда.

 — Тебе нравится Катя? — прошептала Полина.

— Очень, — тихо отозвался Леня. — Поля, что же мне делать? Я не знаю…

Полина тоже не знала этого. Она растерялась, заметалась в отчаянии перед непростой ситуацией и вернулась к своим обычным, ненадолго облегчающим ночным слезам.

Катя продолжала психовать все сильнее. Роман нервно замыкался в себе. Над Суровцевыми нависла новая, неожиданная беда.

А Леня действительно не хотел ничего понимать. Он полюбил впервые, впервые ощутил в себе власть эгоистичного чувства, жестко диктовавшего свои законы, и полностью подчинился ему, не задумываясь ни о чем.

Разве он собирался отобрать Катю у брата? Да нет, ерунда! Ему не приходило в голову ничего подобного. Чего же он хотел, чего добивался? И этого он тоже не знал. Он просто полюбил впервые в жизни… И не смог, не пожелал справиться со своим увлечением. А зачем, ради чего ему себя ломать?

Весной он заканчивал школу. Суровцевы радостно готовились к выпускному. Роман подарил брату отличную бритву. Первую в Ленькиной жизни.

А после праздника, когда Леня уже поступил в МАИ, Роман внезапно расстался с Катей.

Об их последнем разговоре так никто и не узнал. Катя молча, тихо сложила свои немудреные пожитки и так же молча ушла. Навсегда.

— У вас тут слишком боевое братство, — бросила она на прощание.

Милый скуластик…

А Роман начал просить милостыню в метро.

Это было совершенно лишнее. На жизнь Суровцевым вполне хватало. Но Роман демонстративно, на грани срыва, заявил, что не желает сидеть на шее родителей и сестры. И раз уж родная страна не хочет о нем заботиться, он позаботится о себе сам.

Леонид по-прежнему жил на кухне. Вернуться к брату он не захотел. Потом стал подрабатывать вечерами и снимать квартиру. Несколько женщин, которых он даже не запомнил, мелькнули в его жизни, вроде листьев на ветру…

Катю он больше никогда не видел.