Автобиографические записки. Из повести "Буча"

А в нашей буче, молодой, кипучей, —
и того лучше.
Поэма «Хорошо!» Вл. Маяковский

Работать в тамбовское восьмое строительное производственно-техническое училище, сокращённо СПТУ-8, я попал по недоразумению.

Сначала, после окончания института, я трудился прорабом в ПМК-7, седьмая передвижная механизированная колонна. Слово "трудился" мало подходит для этой должности предводителя "варягов" в колхозных хозяйствах области. Хотя, какой из меня предводитель?

Настоящим и действительным предводителем и атаманом в ту золотую пору был у нас начальник ПМК Завьялов Лев Давыдович. Вот был предводитель так предводитель! Атаманил, невзирая на уголовный кодекс. Его задача была одна — приехать на шикарной чёрной "Волге", покрыть матом бригаду монтажников со мной вместе, потом нырнуть в правление колхоза, для которого мы монтировали зернохранилище, выползти оттуда никаким, забраться раком в машину, и, погоняя шофёра, убраться восвояси.

Однажды, после такого заезда, вползая в легковушку, он обронил из кармана пухлую пачку денег и умчался.

Мы, чтобы не попасться на глаза нашему атаману, в это время прятались в одном из огромных стальных стаканов — заготовки для монтажа башен.

Удивлению и радости не было конца — вот он, коммунизм, на лицо какой! Яркие сторублёвки шутя и играя загонял ветер запросто в гущу спелой пшеницы.

Хватило и на известную нужду монтажников и на вечно ворчливых от безденежья жён.

Долго потом искали, в уже скошенном поле, хотя бы листик — пустая стерня только колола руки.

Лев Давыдович о деньгах так и не вспомнил. Этого добра у него всегда хватало.

Деньги он носил во всех карманах. Бывало полезет закурить, а вместе с пачкой сигарет в ладони оказывается или "стольник", или четвертная.

Страна в то застойное время на колхозы не скупилась. Металл-прокат любого профиля: балки, трубы, дефицитное в личных хозяйствах кровельное железо — всё шло валом.

— Так! — вызывает меня Лев Давыдович в конце месяца, и подаёт бумажку. — Включи в затраты сверх сметы то-то и то- то!

— Лев Давыдович, я уже процентовку подписал! Всё — согласно сметы!

— На, вот тебе! — достаёт из кармана радужный веер денег. — Купи главному инженеру колхоза пару бутылок коньяка, да не скупись! Купи армянского! Пару плиток шоколада, того, настоящего, горького. Лимончиков прихвати и топай! Я с ним договорился. А процентовку перепиши заново. Включи туда сверхнормативные затраты. Он подпишет. Остаток денег возьми себе. Жене подарок сделай. Ты, я слышал, женился недавно. Жена, говорят, красивая. Познакомь как-нибудь, ладно?!

И ты идёшь униженный и оскорблённый делать приписки, гнать фуфло, если хочешь работать.

Пришёл домой, рассказал жене. А жена общественница, студентка ещё. Прямая, как не знаю кто.

— Уходи! Увольняйся, пока тебя не посадили! Если не уволишься, сама пойду в ОБХСС и заявлю, чтобы тебя огородить от тюрьмы. Уходи с работы!

Что делать? Написал заявление по собственному желанию. Зашёл в кабинет. Лев Давыдович с трубкой возле уха за столом. Кивает мне по-свойски: садись, мол.

В трубке разговор долгий. Лев Давыдович морщится. Кому-то говорит: "Всё! Всё, всё!"

И ко мне:

— Чего тебе?

Я подаю ему заявление и деньги. Он вопросительно смотрит на бумагу:

— Что, мало дал? — и лезет в карман.

— Лев Давыдович, трус не играет в хоккей!

— А, понимаю, понимаю! Так бы и сказал...

— Вот и говорю!

Быстрый кудреватый росчерк. Пододвигает бумагу и деньги в мою сторону.

Беру заявление, а деньги оставляю на столе.

— Забирай башли! Они твои! Это тебе заместо перерасчёта.

— Тут многовато будет...

— Бери, бери! Я тебе в этом месяце прогулы поставлю, чтобы кадровик не мучил. Вот тебе и расчёт за просчёт!

Что ни говори, а человек был наш предводитель! И с юмором.

Уволился. А места хлебного жалко. Куда пойти? Снова к ребятам сварщиком? Неудобно как-то. Скажут, не смог инженером работать... В "Союзпроммонтаж" податься... Там всегда вакансии. Но на монтаже и прорабом не сладко. Вечные командировки и переезды по всей стране, а у меня жена студентка...

Уткнулся глазами в наш исследовательский институт резиновой промышленности, где правдами и неправдами сочинял диплом по производству и вулканизации автомобильных шин. Диплом защитил на "ура!" Может, вспомнят заслуги? Возьмут... Буду сидеть под крышей, в тишине...

Кадровик там строгий, из бывших военных, Петром Алексеевичем величают, как нашего первого императора.

Помялся возле двери. Кашлянул в кулак. Постучал в дымчатое и тусклое стекло кабинета. Тихо. Приоткрыл дверь. Сам Пётр Алексеевич, скрестив на груди руки, что-то внимательно высматривает в окне. Ну, точь-в-точь как тот император перед прорубленным окном в Европу.

— Разрешите?

— Разрешаю! — говорит, не оборачиваясь, и всё продолжает смотреть в окно.

Я молча мнусь у двери.

— Нету! — говорит Пётр Алексеевич.

Я никак не пойму, чего такого "нету", и осматриваюсь вокруг себя.

— Не ищи! Места для тебя у нас нет.

— Пётр Алексеевич, а как вы догадались, что я работу ищу?

— Ты ж ко мне не покурить пришёл. Я смотрю, ты за дверью уж очень робко топчешься. Ну, думаю, ещё один студент место ищет.

Я в растерянности оглянулся на дверь. Весь коридор — в стекле, как на ладони. Двери с обратной стороны зеркальные, а из кабинета всё видно: кто голову над чертежами ломает, а кто в курилке пропадает — вот она и прогрессивка в конце месяца!

— Иди давай! Нам настоящие инженеры нужны, а не статисты!

Мне стало так неудобно и стыдно за свою самоуверенность, что я быстро выскользнул за дверь в надежде, что никто не узнает о моей попытке прислониться к людям науки, где ценятся творческие личности, которые на "ты" с математикой и физикой. А у меня по высшей математике стоит длинный, и то внатяжку, похабный "уд"...

Вылетаю на улицу, и — вот она, удача! Перед институтом на лавочке сидит и мирно курит короткую изогнутую трубку наш преподаватель на курсе по основам взаимозаменяемости.

— Здравствуйте, Алитет Демианович!

Интересный человек, настоящий гениальный чукча, неизвестно какими судьбами попавший на серединную чернозёмную Россию. Его настоящее имя было — Алелекэ-кай. Приставка "кай" говорит о принадлежности к известному мужскому роду китобоев-охотников. Но студенты его называли проще — Алитет.

"Алитет в горы не уйдёт, но зачётка под рукой — всегда лучше!" — говорили студенты и протягивали синий складень, где всегда можно надеяться на твёрдую тройку. "Основы взаимозаменяемости" предмет мудрый, но муторный. Сколько ни учи, а на зачётах всегда споткнёшься. Вот тогда-то и выручает Алитет Демианович, Демьянович по-русски.

Знаменитый человек этот Алелекэ-кай! О нём по институту ходили легенды. Чукча — и математик! Да ещё какой! С одной логарифмической линейкой в нашем НИИ химического машиностроения любые несущие конструкции и узлы рассчитывал. За что его, несмотря на болезненную слабость, держали сверх штата. Вроде как почасовика. И в нашем учебном заведении он тоже был почасовиком. Попала шлея под хвост, запил мужик, — а он у нас по штату не числится!

Сам-то он стеснялся своей слабости, но иногда горько отшучивался: мол, вот она, колониальная зависимость что делает! Боялся своей, как у всех северных народов, генетической предрасположенности. С нами, вечерниками, он держался запросто. Иногда можно было его увидеть и в наших шумных компаниях за празднованием какого-нибудь случая. Человек он был сравнительно молодой и пользовался, невзирая на слабость, вниманием одиноких "студенток-очаровашек", которым его болезнь не мешала, а даже помогала расслабиться и окунуться в соблазн.

Такой он был человек...

Товарищеские чувства связывали и меня с ним. Было дело, и ночной город копытили вместе подстёгнутые весёлым наездником-хмелем.

— Здорово, студент, здорово! — пододвинулся на скамейке, высвободив мне место. — Присаживайся. В чём проблема?

— А! — махнул я рукой и полез за сигаретами.

— Что, с Петром Алексеевичем общий язык не нашёл?

— В разных мы с ним категориях, Алитет Демианович?

— Сколько раз говорить, что я не Алитет! Меня зовут Алелекэ-кай. Зови лучше просто, по-русски — Демьяныч. И — все дела! С работой проблемы?

— Ворьё кругом! Под монастырь чуть не подвели в ПМК. Там у нас такой жучила, что пробы негде ставить! "Вот они, деньги! — говорит, — бери, сколько рука захватит!" А у меня хватательный инстинкт отсутствует, — обернулся я к чукче, показывая раскрытую ладонь, что она плохо сжимается в горсть.

—- Что так? Переформатироваться не можешь? Я вот тоже...

А что "тоже"? Он так и не досказал. На его лице молодого загорелого японца отобразилась грустная улыбка. От "Демьяныча" уже густо попахивало хмелем. Было видно, что у него сегодня с утра — "день свободен!".

— Выпьем? — спросил он более утвердительно, чем с вопросом.

— Козе не до плясок, когда хозяин нож точит, — попробовал я отшутиться. — Работу ищу!

— Это у тебя на лице написано. Работа, — он снова грустно усмехнулся, — не Алитет, в горы не уйдёт! Раздели с чукчей пару минут, и чукча тебе поможет...

 Он достал из потрёпанного кожаного портфеля узкогрудую бутылку. К моему удивлению это был дефицитный для того времени армянский коньяк "Отборный". Каким образом коньяк оказался у Алитета, неизвестно, при мне он всегда пил наш местный горельский вермут или такого же качества портвейн три семёрки.

Я боязливо покосился на окно кабинета кадровика:

— Пётр Великий бдит!

— А, — пустое! Я сегодня все работы сдал на подпись, и теперь в свободном плаванье.

Пить с утра и в такой момент мне действительно не хотелось. Я для убедительности сослался на свой хронический холецистит.

— Ну, болей дальше! — "Демьяныч" с неохотой спрятал бутылку снова в портфель. — Гнилое место! — указал он на фасад института. — Ты здесь и месяца не протянешь, головоломки и ребусы отгадывать. Не твоё это дело! Вон через дорогу ПТУ там у меня директор знакомый. Пойдём!

"Попробовать что ли? Может, из меня тоже педагог получится... Заманчиво всё-таки! Чем чёрт не шутит, пока бог спит..." — соображал я, почёсывая затылок.

— Пойдём! Там, я знаю, преподаватель спецтехнологии требуется, — нехотя поднялся мой высокоумный и уникальный чукча со скамейки. Было видно, что ему не хочется покидать насиженное место. Но, чукча сказал — чукча сделал!