Старые идеи — прочные оковы. Новые идеи — острые ножи.
*
Не ищи счастья. Встреча с ним бывает только по его инициативе.
*
Если хочешь увидеть что-нибудь более древнее, чем египетские пирамиды, посмотри на любой бархан.
*
В борьбу можно включиться, а можно вклячиться.
*
Многие знают, что такое страдание. Не все понимают, что такое сострадание.
*
Свободу громче всех воспевают вор и хам. Они же её вешают на фонаре.
*
Женщина в троллейбусе, негромко, подруге: «Живу с одним, а предаёт меня другой».
Какая старая правда.
*
Маленькие страны жаждут быть колониями империй, в любой форме. Обижаются, если их не колонизируют, не подчиняют, не «освобождают», в конечном счёте — не кормят и не приплачивают «за верность».
*
Cбылось предвидение Ульянова (Ленина): в России есть золотые унитазы!
*
Но в иные светлые окна нельзя заглядывать даже нечаянно, потому что рискуешь увидеть, как реют и мерцают под милым абажуром чёрные круги ада.
*
Было такое удовольствие в детстве: качаться на волнах от проходящих по реке катеров. Я плавать умел всегда, не помню, как и когда научился. И вот я поплыл «под катер», поперёк волны. Вдруг кто-то меня схватил за волосы, длинно отросшие по случаю долгого детского лета, сунул мою голову подмышку к себе и потащил к берегу. Я захлёбывался, и даже не мог крикнуть, чтобы он меня отпустил. Здоровенный парень, настоящий наш деревенский дурачок, вытащил меня, полузахлебнувшегося, на берег и сказал с глупой гордостью: «Я тебя спасил!» Ну, ясно, спасил, конечно.
Никогда не плывите рядом с дураком. По реке жизни.
*
Человеческая жизнь драгоценна, а всё драгоценное необыкновенно хрупко. Иногда жизни назначается чрезвычайно неважная цена: смерть под колёсами машины, например. Или городские злодеи налетят, соблазнившись копеечным грабежом. Страшный пожар. Нежданная утрата.
И тогда кричишь: где же справедливость! Где же справедливость!?
Ждите ответа.
*
Взглянув на незнакомую женщину, понимаешь, была ли она счастлива прошедшей ночью. Это хорошо видно. У мужчин — нет.
*
Так всё-таки что важнее — «нерушимость границ» или «право нации на самоопределение»? Две эти дубины поочерёдно бьют по народам, до кровавой каши…
*
Если России и надо покаяться (а она всегда кается), то ей, по грехам её, дальнее, не главное место в очереди. Есть кому вперёд нас принести свои тяжкие грехи к Престолу. И неизвестно — донесут ли ту тяжесть, простит ли Высший Судия.
*
Инженер строит страну как инженер, купец как купец, священник как священник, банкир как банкир, учитель как учитель, военный как военный, врач как врач, крестьянин как крестьянин. А ведь нужно ото всех понемногу.
Нужно ото всех помногу.
*
Другие страны близко, а другие люди — далеко. Другие времена близко, а настоящее время — далеко. Своя боль близко, а чужая, честно…
Но боль своих, боль за своих — больнее не бывает.
*
Всё ещё надеешься, что подкова, некогда выкованная кузнецом, принесёт счастье.
Это случается. К счастью.
*
Тоска по державе — не тоска по силе. Это тоска по дому.
*
Шестидесятники мечтали, семидесятники дремали, восьмидесятники морщились. В девяностых кровь в голову кинулась. А в начале нового века оказалось, что все мы что-то в себе предали. В себе, в себе. И остались без своего государства, и очутились в «новой» России, и теперь оглядываемся назад. Не близок уже локоток, никак не достать его, хоть шею выверни и руку вывихни. Мы искалечены.
Но живы надежды на иное. И стали ясны старые грехи, к которым привыкли как к домашним тапкам. А это были вериги.
И были совершены, и стали ясны новые грехи.
*
Не задавать бы проклятых вопросов. Не знать бы проклятых ответов.
*
Если окно грязное, то несмотря даже на самый трескучий мороз, вымой окно дочиста, до блеска! Станет в доме светлее, станет, от прямого солнца, теплее.
И совесть не так будет мучить.
*
Любовь к корвалолу появляется от любви к карнавалу.
*
Вот тут верность, а вот тут свобода. Что между ними?
*
Кукушка хвалит кукуха…
*
С молодых журналистских лет положил себе вот что: в старости не ходить по редакциям и не рассказывать журналистам о своей жизни, как ни сложись она. Много повидал таких рассказчиков, впечатлился до предела. Также положил ни в каком случае не стать в старости жадным. И вот вычитал, что старческая жадность — это не черта характера, не вырождение личности, а просто в мозгу перемыкаются какие-то сосуды, и та часть мозга, которая отвечает за жадность и щедрость, начинает угождать только жадности.
Грустно всё это, но это именно так.
Смолоду, говорят, надо быть молодым. Нет, надо до конца…
*
Революции подготовляются не теми, кто берёт власть, а теми, кто её теряет.
*
Хороша ложка дёгтя к обеду.
*
Всем странам земли не хватает, а нам людей. Не хватает собственной еды. Не хватает рационального ума. Всё поправляет иногда только воля вождей. Но и воли тоже не хватает.
И всё же — всё у нас есть.
*
Несовершенны и слабы мои мысли, но может быть, и они свидетельствуют об этом несовершенном времени. Но совершенных времён и не бывает. Я называю зло злом. Я его не воспеваю, и нынче это стало нужно как кислород — не воспевать сущемерзкое, не любоваться им, а отвращаться от него душой и разумом.
И то еще надо понимать, что мы, может быть, живём в лучшем из миров в лучшее из времён время, и уж точно — в лучшей, для нас, стране. Потому что было — страшнее и кровавее, а как будет — мы не знаем.
*
Завел с детства привычку: в какой-то неожиданный, не рассчитанный заранее момент — запоминать этот момент. Кто я, что со мной, когда, время, место. Местность, обстоятельства. Иногда откладываю в архив газетный номер — лет через пять-семь посмотришь — жизнь прошла, другая пришла. Другая! Вот так запомнил, как в 1985 году приехал ко мне брат в гости, в Москву, я тогда работал в журнале «Сельская молодёжь». Умер Черненко. Два человека от редакции должны были ехать прощаться в Колонный зал. Говорили, проверки, строго, списки провожающих. От нас никто не хотел добровольно ехать, а меня Попцов послал. Я на риск взял с собой брата Колю, царствие ему небесное. Мы приехали самоходом к Кировскому райкому, там никто ничего не проверял, сели в автобусы. Долго ждали. Брат невероятно мучился с похмелья. Страдал реально, такое похмелье злое, от которого можно умереть. Трясло его, в глазах боль. Нашел ему валидол.
Прямо в оцепление нас завезли в автобусе. Отпустило Колю только в траурном зале. Прошли мы туда без всякой проверки. Вот, я запомнил навсегда этот автобус, глаза брата, как инструктор из райкома втихую, по-хозяйски, покурил в автобусе. Много чего запомнил, неважно. Теперь думаю: это, Коля, было историческое похмелье всего советского народа, не иначе. Отламывалась эпоха. Что характерно, действительно через дурное похмелье: вскорости началась «борьба с алкоголизмом». И вот что: через два года я стал Колю расспрашивать, как он всё запомнил, а он вытаращил на меня глаза, и говорит: я ничего не помню. Какой Колонный зал, ты что? Да, не запомнил шок. Шок. Вчера водку пили, нынче Черненко провожаем. Черненко? Черненко? А не Ленина? Ленина.
*
Демократической оппозиции не бывает.
*
Союз нерушимый попал под машину. В детстве слышал. Под «машину», да, так. Ещё какую! И опять, конечно, во всех реформах виновата Москва. И опять путают город и политический центр.
Да, революции делаются в столицах. Но, на самом деле, они делаются в мозгах, а тут только реализация энергий осуществляется в видимых формах.
*
Апрель 2002 года. Приехал старый друг из Воронежа, встречаю его на Павелецком. Первый вопрос: правда ли, что любой москвич из дома не выходит без тысячи долларов в кармане. Отвечаю: чистая правда. Умный человек, засмеялся. Потом уж я ему рассказал, какие бывают у обычных москвичей тысячи.
*
В начале восьмидесятых часто приезжал ко мне брат из Воронежской губернии, из родных моих Лисок. Ну, брат приехал, надо расстараться: Третьяковская галерея, футбол в Лужниках, выпиваем по вечерам. Одни, говорит, бездельники у вас в Москве. Почему же, спрашиваю? А ты посмотри, говорит, сколько на улице народу. И все одеты хорошо. Миллионы человек бездельников, и все одеты хорошо. А кто ж работает?
Он был глубоко, серьезно убежден, что в Москве никто не работает, что тут деньги даром дают. Не верил, что в Москве огромные предприятия. А я тогда крутился на основной работе и на двух подработках.
И уж позднее, на нынешней службе, узнал, что как раз тогда, в восьмидесятые, центр Москву на денежки обжимал, всё текло рекой в республики, но именно в Москве была наивысшая по Союзу производительность труда. И сейчас московский вклад в российский бюджет огромен. И это не только налоги с банков, которые по понятным причинам тесно сидят в Москве. Это — налоги с труда москвичей.
Спору нет, столица есть столица, огромный город — это огромный магнит, он и притягивает и отталкивает, и любит и мучит, и верит и не доверяет. Но я с детства, с «Родной речи» знал: Москва — для всех город свой. Ты ступил на вокзальный перрон — и ты уже москвич.
А через многие годы понимаю, что, конечно, Москвой надо делиться. Сейчас огромное давление на Москву: миграционное, этническое, и, наверное, моральное. В понятной простоте люди не разделяют Москву на федеральный политический центр, который и делает погоду в стране, и на собственно Москву — очень трудолюбивый город. Очень сердечный. И какая же это чепуха: Москва слезам не верит.
Верит, и к сожалению, даже крокодиловым.
И мало кто понимает из ревнивцев, что в Москве жить — нелегко. На самом-то деле жить в громадном городе трудно, и может быть, очень трудно: расстояния, пробки, круговерть, невероятный темп жизни. Молодых он бодрит, старых томит. По-человечески трудно переносить ежедневное море людей, которые едут, идут, живут, работают, колотятся за копеечку.
Но нельзя Москву не любить — есть тут дыхание истории — мощное, грозное, благое, вечное.
*
Со временем люди меняют взгляды на историю. При этих переменах история реабилитируется. Влюбляются в прежде ненавидимое. «Сталинизм» породил «демократию». «Демократия» увеличивает число «сталинистов».
*
«Демократия» всерьез тоталитарна. «Права» — пропуск в то место, где ты их потеряешь.
*
«Оппозиция» — это часто не борьба с властью, а чисто половое влечение к власти.
*
Новое хорошо, когда в нём добрая доля старого. Старое хорошо без примеси нового. Вспоминаю, как нам в Песковатке свет проводили. Он был необыкновенно яркий. Сияла лампа как сумасшедшая. Ощутимое чувство радости. Понимаю, что умиляюсь не яркости первого домашнего электрического света, а родным неэлектрическим сумеркам в доме. В хате с земляным полом. С глиняным. «Там, где мама молодая…». И живая.
*
Не учите меня жить! И без вас не умею. И с вами.
*
Литература — воспоминание о себе.
*
Тошно ждать врача, а праздник — приятно. Болеть интересно. Много узнаешь о своих возможностях. Ты ж побеждаешь, из раза в раз, а проигрываешь только единожды. Но зато всё, полностью. Все умрут. Но все рождались!
*
Беден, у кого всё есть. У кого ничего — тоже. Где ж богатые-то? Это кто получку получил?
*
ХХI век начался в разное время. Много есть внутренних начал. С 2000 или 2001 считать, это споры статистиков. Есть периоды, не принадлежащие ни одному веку или времени. ХХ век морально закончился. Он был страшнее предыдущего, и не дай Бог, чтобы не страшнее, чем наступивший.
*
Никто никогда не побеждает. Разве инстинкты… Но это же другое. Это средство, инструмент, всего лишь. Но ведь — формируют же цель. И все равно — никто никогда не побеждает. К счастью.
*
Слава не ошибается. Во всяком случае, слава здорово исправляет свои ошибки. Взять «известных поэтов»… То-то же — известных, то-то же — прославленных. Прославленный — как наряженный. Поэт и прославленный поэт, кто из них останется? Уж как прославлены Е., В., Р., — а велик Рубцов.
*
Раз в жизни, на Медведь-горе в Крыму, я попал в грозу, когда молнии сверкали ниже меня, долбили по скалам внизу. Убежденный атеист при мне перекрестился не украдкой. Бога нет? Это атеистов нет.
*
Телевидение морально погубит Россию. Едва ли, Перегудов. Такой силы, погубить, не существует.
*
Что такое атеизм, кто бы мне объяснил. Если хотя бы умозрительно принять его, то надо немедленно… что? Надо сесть в клетку с обезьяной, и путь на клетке напишут: «Кто создал обезьяну?». Кто создал обезьяну? Дарвин объяснит. А дарвинов кто создал?
*
Почему патриоты безрадостны? Ближе к библейской традиции…
*
Если серьезно: вот из первоначального астрономического хаоса выпаривается земля. Планета. Океаны кислот. Миллиарды лет реакций. Бактерии, белки слепились. Первичные организмы. Микро. Постепенно, какие-то растения оживают. Из океана на сушу. Что-то живое. Эволюция. Обезьяны. Первобытные люди. Человек.
Вот всё это есть технология создания Богом человека. Это, начиная от хаоса, от первичного взрыва — всё задумано Богом. А мы смотрим: вот, гляньте, микроорганизмы, вот эволюция, вот пищевая цепочка, и при чем тут бог?
*
На букву А в русском языке нет ни одного русского существительного. Всегда слышны корни: латинские, тюркские.
*
Не ударить в грязь молодцом.
*
Иррациональная ненависть-страх-вина-восхищение — это ведь есть в «мире» к России. В западной цивилизации это есть, к которой мы, считается, некоторым образом, частью, принадлежим. Это, я думаю, схема, чепуха, потому что мы универсальны, и тем — непохожи на иные этносы. И вот: иррациональное тёмное к нам — и чем более неправду гундосят, тем более оттопыривают мизинец со стальным, бритвенным ногтем: вы не такие, вы растакие.
Мы не такие, кто спорит, да и вы тоже — так себе.
*
Власти США — принципиально не отличают вранье от правды. Не притворяются, что не отличают, а — не отличают на самом деле. С такими нравственными качествами хочется, конечно, раскладывать кучами «демократию» по всей земле.
*
Те же американцы считают, что их не любят в мире из-за общего мирового невежества: не способны народы оценить благодетельность демократии… А их не любят — за уникальное высокомерное безразличие к сакральным тайнам народов, сокровенным тайнам мира, которым они так парадоксально обеспокоены. Везде они туристы или вояки — нигде не ученики у мира. Везде — хозяева, ну, значит, дорожка к провалу выстелена…
Вы просто сидите себе дома, и всё. Не надо, выпивши, носиться по улице. Кольтом уравновешивать права.
*
Где, всё же, правда? С кем она ходит.
*
«Отнять и разделить» — нет, без комментариев, мерзость. Но вот же «либералы» отняли. А делить не стали. Но «по понятиям» стали делиться. Конечно, есть и общак.
*
Следует ли умножать количество ошибок по той только причине, что из них в основном и состоит жизнь.
*
Иностранца можно сделать «русским». Ему понравится.
*
Для боли живём. Она об этом хорошо помнит.
*
Включил случайно этот «Дом» по телевизору. Бегают суки какие-то, и всё время пищалка глушит сучий мат. О суки, суки телевизора!
*
Перед гостиницей «Космос» стоит бронзовая маленькая стройная Индира Ганди. Случайно она тут, в декабре. И растет невдалеке большое дерево, в центре бетонного кольца, по которому машины подъезжают к подъезду. Вместе бы им, поближе друг к другу. А то — снег идёт, а она, бронза, позеленела, и кажется, что от нашего холода. И — столбом — генерал Де Голль.
*
В Шанхае есть памятник Пушкину. Классический бюст. Это не забудешь, этот Шанхай. Сразу понятно, что ты в миллиардной стране. Физическое ощущение, что живёт в Китае миллиард. Плотное поле энергий. В университете встречался с профессорами, пережившими «культурную революцию», а раньше, до бедствий, они учились у нас в Москве. Это — внутренне — уже не только китайцы, как и наши дипломаты в консульстве — немного уже не только русские. Все люди чуток китайцы.
*
Скажут мне: ты наивен. Я соглашусь. Я буду настаивать: я наивен. А вы, вы… какие? Вы какие?
*
Покой нам только снится. Когда нам спится…
*
А вообще-то — что такое человек? Почему так велика в нём склонность к предательству при том очевидном для меня понимании, что предательство, на самом деле, даже невыгодно. Даже невыгодно. Даже если это, как в политике, почти что «профессия», и то — невыгодно. На могилу ведь плюнут.
Но есть люди, которым безразлична их… нет, не могила, а — безразличны им другие люди. А если безразличны люди, то и предавать их легко.
Предательство — это не убийство.
Это самоубийство.
*
Ленина мне трудно всё же представить. Он заслонён актёрами, создававшими его образ, и волей неволей искажавшими его. В старых фильмах его идеализировали, Сокуров в своей ленте качнул тенденцию в противоположную сторону. И сколько бы ни уверял режиссёр, что его интересует «человек» в драматическом предсмертном состоянии, мы видим всё же вывернутый наизнанку штамп.
*
СССР — прямое следствие революции. Или, что, опровержение её?
Огромен был замах, может быть — в замахе и сухожилия порвались…
А уж добивать, предавать, растаскивать Союз — это уже было одно удовольствие.
Сколько чудовищ, сколько чудищ поганых выплыло разом из политического небытия, политического несуществования!
Но — издалека начиналась, рано формировалась традиция стада соратников.
Ленин на субботнике в Кремле — знаменитая фотография, знаменитая картина, знаменитый сюжет. Историки, говорят, насчитывают до ста претендентов на несение вместе с Лениным того самого бревна. Ну и что? Приблизиться к власти — тяга страшная.
*
Что в человеческом, а если хотите, в мистическом плане делает Кремль с правителями страны? Здесь есть неизбывная загадка… Кремль, безусловно, подчиняет их себе, и дело не в атрибутах власти, а в громадной ответственности, воплощенной в пластах собственно кремлёвской истории. Для чего ты приходишь сюда, на кремлёвский холм — поднять Россию или поднять себя? Примеров того и другого — немало. И кажется иной раз, что задача вдруг подменяется на противоположную, и тогда — Кремль исторгает правителя. А как и где физически это осуществляется — в Горках, в Форосе, в Беловежской Пуще — уже несущественно.
*
«Кресты» в Питере и наша Бутырка в Москве парадоксально напоминают по архитектуре замки «новых русских». Башенки. Я никак не против этих самых замков. Есть богатые, и есть бедные, и так будет всегда. Но в архитектуре надо разбираться, если деньги завелись. А то ведь параллели появляются. А лучше бы — появлялись дома, побольше. Что такое, страна по населению уменьшается, олигархи разбегаются, замки строятся, сколько народу в тюрьмах мается, а жилья не хватает и не хватает!
*
Умные люди сейчас в голос кричат, по журналам пишут: не в нефти и газе богатство России, не в них наша сила, а в интеллекте и в технологиях. Да никто и не против. Мы и интеллектом кормим Америку от пуза: там у них, в Силиконовой долине наши выпускники целыми факультетами. Но вернемся к нефти. Если дело не в нефти и газе, то почему весь мир так жадно вертится вокруг этих вышек и труб? Почему стоит исламисту-террористу взорвать метр нефтепровода в пустыне, как тут же колеблется курс доллара по всему миру?
Нефти у нас, понимаю, не так уж мало, в смысле запасов. Хорошо с углем у нас. С газом. И с интеллектом прилично. Всё есть, а жизнь плохая относительно. Относительно хорошая жизнь, а не абсолютно. К чему призываю? Призываю, чтобы не верили тем, кто говорит, что нефть и газ — это чепуха, а интеллект и технологии — это наше всё. Это неглупые люди говорят, но — в корыстных целях. Поаккуратней надо — о нефти. Не дурите. А перед интеллектом, ну что вы, что вы — я и сам шляпу снимаю.
*
Почему тёмный мужик в России судит и рядит обо всё на свете, и обо всём имеет своеобразное мнение? Может, он не особенно и тёмный? Среди бедных много умных. Почему американец из «глубинки» мало чем интересуется вне США? Я думаю, а зачем ему? Я — без иронии. У него всё в порядке, а что не в порядке, он привык, не воспринимает как дисгармонию. С нашей точки зрения там не всё правильно, но это — наша точка зрения, и американцев она мало волнует. Мы же крутим головой во все стороны, высматривая, где какая жизнь. Телевидению мы не верим, это они там, в Останкино, знают. Американцы своему ТV — верят безусловно, потому что если веришь — тебе спокойнее. Пропаганда легко всё оправдает, включая неправедную войну, фальшивые выборы, да что угодно.
Политическая свобода без свободы материальной — не лучше каторги.
*
В тихий омут черти вводятся.
Иногда вижу, как белочка, ничего не боясь, скользит вокруг детской площадки по веткам дубов под моим окном, и любопытствует на детей. Это белочка-женщина. И над нею кружит громаднейшая ворона.
*
Знаю от знакомых через знакомых московскую семью. Отец промышляет частным извозом, мать — курьер в конторе. Это — не беднота московская, тут дело похуже, это — чернь. Сыну между пятнадцатью и шестнадцатью. Они, родители, с каким-то довольством и гордостью сообщают друзьям и знакомым, что решили купить мальчику проститутку. Думаете, для «опыта»? Нет. Для того, «чтоб не влюблялся как дурак».
Когда умирать будут, он им воды стакан не подаст. А почему — они никогда не поймут.
*
У меня странное ощущение жизни: я ворчу, «выступаю», я недоволен тем-то и тем-то, я ненавижу многих политиков, я крайне остро переживаю всякие несправедливости. Я часто мрачен. Но поверх этого — или же глубже этого — мощный живой восторг, благодарность миру, благодарность жизни, времени, судьбе, душе, телу, птицам в небе, рыбам в море. Родным людям. Листу на дереве и листу на столе. Я, грешник, думаю, что мы, на самом деле, живем в раю — здесь, сейчас. А смерть — это, может быть, изгнание из рая. Кто умеет ценить жизнь, тот поймёт эту логику. Я хотел бы написать об этом роман, и напишу.
*
Хорошо бы понять до конца, что же в душе на самом верху и в самом низу. Мы живём в безопасной, но и безрадостной середине. Не зная себя, не знакомые с собой. В этой серединке, уютной как одеяло, жизнь идёт незаметно, привычно, безвкусно — и быстро. «Внизу» и «вверху» — медленно, подробно. Поэтому вся жизнь и проносится перед глазами… за пять секунд падения в лестничный пролёт.
*
Почему Москва объединила Россию? Почему Киев не сохранил своей роли?
Мы учебники читали и историю знаем. Но там нет ответа, нет там, всё же, ответа, лежащего глубже «истории».
А на самом деле он есть.
*
Миша Златковский, художник. Работа называется «Террор». Человек бьет размозженной своей головой о подвешенный рельс.
*
Миша уехал вместе с женой-писательницей в Америку, в трудные недавние годы. Жил там на острове, заселенном отставниками-офицерами военно-морских сил США. Английский знает, был там Майклом, а про московское прошлое не распространялся. Сосед как-то спросил, получил ли Майкл юбилейную медаль за Вьетнам. Вы же участвовали в компании, спросил. Миша ответил, что да, он, Майкл, служил тогда в подводном флоте. Ну вот, сказал сосед, идите и получите медаль в нашем островном военкомате. Миша пошел, продиктовал компьютерной девушке свои данные, включая воинское звание, и исключая название флота, на котором нёс службу, а флот этот был — Тихоокеанский флот СССР. Через малое время получил медаль, награда нашла героя. А потом регулярно уж их получал: медальки, значки, ленточки, всё как положено.
Надоела Америка до смерти, решил ехать в Москву. Пришел к своему американскому соседу и всё честно рассказал. Тот просит: меня не закладывай! Миша говорит: ни в жизнь, товарищ адмирал! Адмирал за это дарит ему парадную американскую военно-морскую форму.
По возвращении в Москву Мишин брат-энтузиаст приглашает его на открытие небольшого местного музея в Подмосковье, посвященного военно-морскому флоту СССР. Сам его же и организовал, этот музей. Поскольку Миша приехал на открытие со своим знаменитым в ветеранских кругах братом, то Мишу попросили расписаться в книге почетных гостей и оставить о себе данные — кто, что, где служил и т.д. Миша продиктовал, что служил на в подводном флоте США и имеет награды.
Ветераны поднимали вверх палец и говорили друг другу понимающе: «Наша разведка — везде!»
*
КАК я живу. Как Я живу. Как я ЖИВУ.