— Тебя видели с женщиной!
Шурка говорила трагическим шепотом, но смотрела с откровенным любопытством, широко распахнув удивленные глаза. Роману стало смешно.
— Откуда вестишки? Прискакала анонимка по электронке или брякнул неизвестный доброжелатель?
— Девки рассказали! Верные друзья, — объявила жена. — Ты пил с ней кофе!
Роман хмыкнул.
— Пару вопросиков позволите? Всего-то навсего кофе? Чего уж тут скрывать: пил! Ну и что? Это возбраняется? Водка предпочтительнее? Дурью твои девки маются от скуки и безделья! Потому и за мужиками чужими подглядывают. Своих маловато!
— Но раньше ты никогда не ходил с бабами в кафе! — продолжала Шурка. — Тем более, вечером.
Роман вздохнул. Идиотизм ситуации заключался как раз в том, что жена нащупала болевую точку. Чисто случайно подметила и подсмотрела благодаря своим преданным до гроба подругам. Подсознательно вычислила. У бабья нередко потрясающе тонко работает интуиция. Особенно по части себе подобных. И ни кофе, ни вечернее кафе здесь, конечно, ни при чем.
Роман переместился от стола на диван.
— Еще вопросик можно? Ты задумала ревновать?
— Тебя?! — бездарно изобразила изумление Шурка. — К кому?! К твоей останкинской башне? Девки сказали, она похожа на шагающий экскаватор!
— Либо одно, либо другое. Твоих защитниц губит пристрастие к безвкусным сравнениям и неразборчивость в выборе метафор. А ты, Александра, повторяешь чужие глупости. Свои всегда удачнее, милее и ближе. Прислушайся к доброму совету умудренного жизнью человека. Впрочем, любящие тебя подружки в чем-то и где-то правы… Ау, старик Фрейд!
Роман задумался. Шурка рассматривала его с прежним наивным и неослабевающим интересом. Словно муж открылся ей с новой стороны. Даже снова показался привлекательным и загадочным. Раньше она считала, что Ромка не способен на измену. И сама не знала почему. Хотя рандевушники у него наверняка были. Даже не один. Шура это чувствовала. Но ведь не платонические…
Роман всегда влипал в карманных, глазастеньких, с впавшими щечками. Лохматеньких, небрежных в одежде, быстрых. Лидуся была длинная, с безупречно причесанной головой и маленькими карими глазками. Старалась плавно и красиво вышагивать на высоких каблуках, прибавляя себе лишние, никому не нужные сантиметры и противную манерность. Лидочка уверовала, что так она выглядит солиднее и внушает уважение. Чем она ему понравилась? Ложная от набоек на туфельках до кончика усердно размалеванных ногтей. Зачем он ее так усердно окучивал? С какого перепуга?
Роман задумался и перестал обращать внимание на Шурку. Даже на некоторое время забыл, что она находится в комнате.
У тебя все Шуры и Муры, смеялась когда-то мама. Неостроумно. Банально. И абсолютно правдиво. У Романа действительно было подряд две Александры, а перед ними — странная крохотная особа, постоянно упорно рассматривающая землю или пол под ногами и называющая себя не иначе как Мура. Хотя на самом деле ее звали Маргарита. Да мура все это. Почему он вдруг прилип к Лиде? Глоток свободы…
Впрочем, и не прилип вовсе. Просто… Что просто? Совсем не просто. Ему неожиданно стало скучно. И он испугался.
Скучно было дома и на работе, хотя деньги за красивые глаза теперь нигде не платят. Тем более в банке, где Роман следил за компьютерами. Он тосковал на улице, в раздражающе общественном транспорте и возле телевизора, вид которого вообще-то переносил с огромным трудом. Роман внезапно обнаружил, что не знает, о чем говорить с Шурой, с мамой, требующей от сына телефонных звонков с подробно-детальным отчетом о жизни как минимум два раза в неделю, с друзьями, приглашающими то в казино, то в бассейн.
На кой ляд ему казино и бассейны? Для чего ему Шура, телефон и компьютеры? За каким фигом деньги, полезная геркулесовая каша на завтрак и вредная пицца на ужин? Зачем ему березы, дожди и небо над головой? Зачем все? Он перестал знать и понимать это. Или никогда этого не знал. Разве когда-нибудь прежде Роман задумывался над такими дурацкими вопросами? Он не скучал раньше, просто поэтому. Но почему он вообще начал вдруг скучать?
Шура все разглядывала и разглядывала его. Смотри на дурака, пока в лес не убежал… Жизнь превратилась в обыкновенный мыльный сериал с одними и теми же героями, унылыми страстями и мелодраматическими, легко предсказуемыми эффектами. Разворачивалась очередная 94-я серия.
— Мне скучно жить, — нечаянно вырвалось у Романа.
Он вовсе не собирался делиться своими настроениями с окружающими. Но слово не воробей.
— Здрасьте! — пропела Шурка. — Приехали! Мозги кипят! Как надоели псевдорусские депрессушные интеллигенты, тоскующие в поисках ответов на знаменитые вопросы «что делать?» и «кто виноват?» Неужели нельзя обойтись без этой лажи? Ты не мог придумать что-нибудь пооригинальнее и поновее?
Роман молчал. Значит, не мог. Да и зачем что-то придумывать? Изобретать велосипед, когда давно все за всех высказано? Ответ… Если бы кто-нибудь мог что-нибудь ответить…
А как отлично устроилась жизнь! Есть все, что нужно, что душе угодно, и забот немного, и хлопот почти никаких, потому что без детей, и просто потому, что все сложилось так, а не иначе. Роман сам никогда ничего не складывал, не прилагал ни малейших усилий, целиком полагаясь на волю судьбы.
И правильно делал. Хотя теперь выяснилось, что все делал неправильно. Наперекосяк. Косину требовалось немедленно исправить. Даже с помощью операции. Но что вырезать? Душу? Часть мозгового полушария? Или лучше одним махом покончить с собой?
Роман понял, что направился слишком далеко и пора остановиться. Только вот как жить дальше?
— Мне скучно, — тупо повторил Роман. — Ты понимаешь, мне скучно… Я веду матрасный образ жизни. Это страшно. Я что-то потерял…
— А может, ты и не имел ничего? — нагло спросила Шурка. — И терять было нечего?
Она права, подумал Роман. Абсолютно права. Нарушена система координат. Проклятье! Неужели снова этот надоевший, осточертевший всем, набивший оскомину поиск смысла жизни? Роман никогда не думал, что такой идиотизм коснется его, заденет хотя бы на несколько часов жизни. Задел надолго. А если навсегда? Да минует меня чаша сия!
— Нет! — закричал Роман и вскочил на ноги.
Шурка дернулась от испуга.
— Нет! Только не это! Ты права, права до самого последнего слова! Но я не хочу ничего искать и ни о чем думать! Не желаю! Я действительно прекрасно жил все эти годы с тобой и без тебя, не желал лучшей доли и не искал ничего другого. Зачем мне сомнения и муки? Для чего? Почему я не смог жить дальше так же спокойно, как раньше? Что случилось? Подскажи мне, если можешь! Мне страшно…
Шурка в замешательстве молчала, подняв худые прямые плечики. Ее лицо болезненно искривилось от явного сочувствия и полнейшей невозможности помочь мужу. Ей очень хотелось ему помочь. Подсказать хоть что-нибудь, как он молил в настоящем отчаянии. Что произошло?
— А тебе не бывает скучно? — спросил Роман, слегка приходя в себя.
— Не знаю, — прошептала Шурка. — Кажется, нет… Всегда есть какие-то дела…
— Да у меня они тоже всегда есть! — снова взвинтился Роман. — Но пустые, бесцельные, ни уму, ни сердцу! Проснулся, поел, пошел на работу. Вечером — домой. Ну и что? Что дальше?
— Это у Горького, — пробормотала Шурка. — Про «дальше». Из пьесы «На дне».
— Ты ходячая прорва знаний! — закричал Роман. — Начитанная! Цитатки из Горького не забыла! Вопросик можно? А ты случайно не помнишь, когда мы с тобой за ужином беседовали о прожитом дне? Когда говорили о самочувствии? Спрашивали друг друга о новостях на работе? Хотя бы это! Тоже примитив, но все-таки… Почему ты зацепилась за эту бабу, с которой меня видели? Разве дело в ней? Я пуст, давно совершенно пуст, как дом беженца! И не знаю, где мне спастись…
— Поставь свечку, — неожиданно выпалила Шура.
— Какую свечку? — растерялся Роман. — Зачем?
— Обыкновенную. В церкви. К иконе Богоматери. И сходи на исповедь. Обязательно поможет.
Шура смотрела серьезно и вдохновенно. Ее глаза заблестели, стали еще больше и, кажется, даже поменяли свой цвет. Ну, это Роману, очевидно, показалось.
Он снова сел на диван и задумался. Похоже, жена опять права.
— Разве ты ходишь в церковь? — спросил он. — Не замечал… Правда, я давно уже ничего вокруг не замечаю.
— Редко, — прошептала Шурка. — Иногда… Когда совсем тоскливо и одиноко… И когда я подозреваю у тебя новый романчик… Мне там очень непривычно, я ничего не знаю, не умею, но там светлеет на душе. Становится как-то спокойно, хорошо, мирно… Я не умею толком объяснить… Ты сходи. И все поймешь сам.
— Совсем простое решение, — буркнул Роман. — Вопросик можно? А что тогда было столько мучиться? Нет, я не думаю, что все так просто, как ты говоришь.
— Да я и не говорю, что все так просто, — отозвалась Шура. — Просто не бывает ни у кого. Но надо попробовать.
— Значит, снова путем проб и ошибок, — скептически заметил Роман. — Все тот же испробованный веками и неизбежный путь.
— Иначе не бывает, — ответила Шурка. — И вообще, то, что я советую, безошибочно.
— Потому, что советуешь именно ты? — хмыкнул Роман. — Откуда у тебя такое самомнение? Не замечал…
— При чем тут я? — закричала, потеряв последнее терпение, Шурка. — Религия не может быть ошибкой!
— Еще как может! — заявил Роман. — Религиозный фанатизм, например. Ну, и другое там разное…
— А ты не бери за образец крайности! Крайности — всегда абсурд! Почему ты не хочешь мне верить?
Шура клокотала от возмущения. Роман пристально взглянул на нее.
— Ну почему же не хочу? Я как раз очень хочу… Только у меня это плохо получается…
Шурка тотчас остыла.
— Ты перестань задумываться, — попросила она. — И просто поверь. Вера тебя спасет.
Перестать задумываться? Роман снова внимательно взглянул на Шуру. Неплохой совет, даже вполне хороший. Но трудно исполнимый. Разве что отрезать себе голову… Она у него и так со свистом.
За прошедшие несколько лет он потерял все и теперь даже не представляет, с какой женщиной живет в одной квартире. Смешно в его возрасте начинать жизнь с нуля. Или действительно попробовать? У Лиды и вправду очень смешная походка. Шагающий экскаватор… Сколько в нем всякой ерунды, чепухи, ненужных мыслей… Не говоря уж о бессмысленности всех его поступков. Неужели он ни разу в своей жизни не поступил правильно? Похоже, что так. Это чересчур. Бог не может простить такого грешника. Хотя он не убивал, не грабил, не лжесвидетельствовал. Любил родителей. Ну и что? Разве этого достаточно, чтобы считать себя добродетельным? Увы… Что за ерунда лезет ему в голову? Откуда Шурка понабралась новых идей и теперь закармливает ими мужа? Да нет, она совершенно права. Права…
— Знаешь, Шура, — неожиданно сказал Роман, — сколько у меня было, как ты их называешь, романчиков?
— Ты перепутал, — холодно отозвалась жена. — Исповедаться нужно вовсе не мне.
— Имя мне досталось нарицательное, — плоско сострил Роман и скривился от своей глупости.
Что за ерунда лезет ему в голову? Пора что-то делать с самим собой. Как прекрасны купола Новодевичьего на закате… Давно, когда Шурка еще не была его женой, хотя уже с ним спуталась, они довольно часто гуляли у Новодевичьего пруда. Очень давно. С тех пор прошла целая жизнь. Дурная, нелепая, прожитая кое-как. Что там осталось впереди? Но что-то ведь еще наверняка осталось…
— Дождь не может идти вечно, — пробормотал Роман. — Это из альбома Пола Маккартни. А ты когда-то зачитывалась Гумилевым…
Шурка равнодушно пожала плечами. Она не помнила, где лежит любимая книга, и упорно тщетно пыталась понять, чем так понравилась мужу та длинная девка. Понять было невозможно, и Шура начинала злиться на Романа с его бесконечными вопросами, на себя, не умеющую ничему научить, на слишком зорких подруг… Ей хотелось заплакать, но слезы капать отказались. А завершать сцену с настоящим эффектом, но без слез, Шурка за свою жизнь не научилась. Она посмотрела в темное окно: впереди спокойно ждала бесконечность. Думать о ней было страшно.