Экскурсия

До горы Хорив от Шарм-эл-Шейха добрались на пассажирском флайере за пятнадцать минут. Мутило. Две бутылки «Столичной» выпитые накануне вечером, делали свое чёрное дело.

В руках они сжимали сувенирные блокнотики для путевых заметок. Надписи в нём были на трёх языках — китайском, английском и русском. Напутствие на русском гласило:

— ЗЕЛАЕМ ВАМ ПОТРЯСАТЕЛЬНЫХ СЕРДЕЧНЫХ УРАЗУМЕНИЙ!

Их уже ждал проводник в бурнусе.

— Мы можем подняться на вершину двумя древними тропами паломников, — сказал он, или же подлететь на сверлёгком флайере.

— Лучше полетим, — решил Вася. Так и сделали. И теперь сидели в пластиковой комнате стоянки, дожидаясь рассвета. Васе спать не хотелось, но в голове были туман и вата. Ещё Сергей что-то бубнил без конца. Вася прислушался.

— Да разве это гора? Семьсот пятнадцать метров подьёма по высоте. Это всё равно как на гору Говерлу подниматься от турбазы Заросляк. Маршрут для пенсионеров.

— Вот бы и шёл пешком, — буркнул наконец Вася. Раз такой скалолаз.

— А я, между прочим, на Эльбрус в прошлом году сходил, — гордо произнес Серега.

— Ага, а ещё с инопланетянами на Марс, — снова буркнул Вася.

— Не веришь? С группой Стеклова. По стене Кокюртлю-Кол-Баши! Уровень пять-Б!

— Ага, а еще лунные кратеры измерял.

 — Так ты не веришь, значит?

 — Мне не надо верить, — вскинулся вдруг Вася, — я знаю! И Стеклова знаю, и тебя как облупленного.

— И что же ты интересно про меня знаешь?

 — Например, что у тебя такой бо-о-льшой комплекс неполноценности.

 — Надо-же, лапоть, какие слова знает! Это у меня комплекс?

— У тебя! Оттого ты вечно что-то из себя корчишь, вечно что-то заливаешь.

— Ну и что, например?

— Например, кто видел летающую тарелку летом?

— Ну, я видел! И что?

— А то, что кроме тебя, её вообще никто не видел. И ты не видел!

— А я видел, потому что в отличие от некоторых иногда зырю в небеса!

— Не видел!

Вася снова сел и устало произнес:

— И тарелку не видел, и на Эльбрус не лазил, и с Ленкой Лапиной у тебя ничего не было.

— При чём тут Ленка?

— При том! Ты всё выдумываешь, потому что корчишь из себя кого-то, а на самом деле ты болтун...

— Погоди, погоди, ты тут про Ленку что-то вякнул! Ну, продолжай. Может, это у тебя с ней было? В комнате зависла тяжелая атмосфера, как перед грозой.

— Ну да! Вот со мной у неё было!

— Так вот оно что? Вот значит, какой у меня дружок завелся? Я ему регулярно свою душу открываю, а он значит шуры с Ленкой?

— Тихо ты, не ори.

— Что тихо?

— Потом разберёмся, дома. Люди слышат.

— Да где люди-то? Камни кругом!

— А проводник тебе не человек, значит?

— Ты мне тут стрелки не сдвигай! Он чурка даже по русски не понимает...

— А все время он с тобой на каком говорил?

— По-русски?

— Я по-русски таки понимаю, — терпеливо подтвердил проводник.

Оба друга изумлённо посмотрели на него.

— Господа! — вдруг громко произнёс проводник, ободрённый их вниманием. Скоро рассвет. Нам пора наружу!

— Господа! — продолжал он уже на свежем воздухе. На этой самой горе Моисей когда-то получил десять божьих заповедей на двух каменных скрижалях. Прикоснитесь на минутку к этим святым утесам. Почувствуйте атмосферу. Забудьте на мгновение распри!

Проводник говорил вдохновенно, может, пытаясь отвлечь своих беспокойных подопечных, от желания решить спор кулаками.

— Дотроньтесь! — еще раз повторил он довольно повелительным голосом, и Сергей послушно наклонился к камню и протянул руку. Но не тут-то было. От резкого наклона в голове застучали мягкие, но тяжелые молоточки. В глазах потемнело.

— Господи-и-и! — застонал он непослушными губами и замер в склоненной позе. Со стороны казался он паломником, застывшим в благоговении перед святыней.

Дождавшись, когда молоточки в голове превратились в терпимую пульсацию в висках, он медленно и осторожно выпрямился.

На него с ужасом смотрели глаза незнакомого старика в бурнусе и в светлом платке,закрепленном на голове чем-то вроде ободка.

— Что такое? — осевшим голосом протянул Сергей. — Где Вася? — сказал он громче и, уже срываясь на крик, повторил: — Где Вася? Где наш чурка?

Старик в бурнусе, дрожа всем телом, упал на колени и простёрся ниц. Голову он прикрывал руками и что-то бормотал сбивчивым шепотом.

Сергей, повторяя свой вопрос как мантру, зажмурил глаза и что есть сил хлопнул себя в лоб ладонями обеих рук. В голове как будто взорвалась граната и он на минуту потерял сознание. Когда же очнулся, то увидел склонённые над ним головы.

— Кажись, водка была паленая, — хрипло пробормотал Сергей. Зря её из дома пёрли. — Я тут видел старика в хламиде, а вы вроде испарились...

— Такое бывает! — возбуждённо воскликнул проводник. — Иногда людям являются здесь разные картины из прошлого. Особенно детям. — Возможно, вы видели самого Моисея! — Скажите, а скрижаль у него в руках вы не видели?

— Нет! — мотнул головой Сергей и снова застонал от боли. — Какая скрижаль?

— Видите ли, по преданию, когда Моисей молился на горе Хорив, явился к нему некто в человеческом облике и сказал священные слова на ангельском языке. Эти слова Моисей нанес на каменную скрижаль. Эти же слова теперь выбиты вот здесь на скале. — Вам посветить фонариком?

— А где скрижаль? — спросил Вася.

— Скрижаль та была утеряна давным-давно. Слова ангельские передавались из уст в уста, пока их не выбили на скале, чтобы они не были забыты.

— И что они означают? — спросил Сергей, глядя на древние закорючки, выбитые на скале.

— А этого уже никто не знает! — почти весело ответил проводник. Собственно мы даже не знаем, как звучала эта надпись в прочтении. Дело в том, что на древнем иврите положено было записывать только согласные буквы надписи, а гласные вставлялись при чтении. Потом со временем гласные звуки этого текста были забыты. Буквально здесь написано: ГДВС ГДНШ ЧРК.

— Как же теперь читают эту надпись? — поинтересовался Вася.

— О-о-о! — оживился проводник. Для чтения вслух после каждой согласной вставляют священную букву Алеф, букву — А, по-вашему. По преданию тот, кто произносит эту надпись сто двадцать раз нараспев, когда солнце взойдет над горой Хорив, получит что пожелает. Не желаете ли испытать? Сейчас самое время!

— Ну что ж, давайте попробуем!

Сергей, изподлобья глянул на Васю. Вася молча кивнул.

— Тогда, господа, послушайте и повторяйте за мной. Не забывайте каждый раз загадывать желание. — Все сто двадцать раз! — сказал проводник и затянул нараспев: — Г-аа-да в-аа-са ...Г-аа-да н-аа-ша ч-аа-ра-ка...

В это время, ровно в семь часов утра, Ленка Лапина перевернулась в постели и сладко зачмокала губами, даже не подозревая, что оба героя её романа стоят на далекой горе Хорив и произносят сакральные древние слова по сто двадцать раз, вспоминая при этом её умопомрачительные достоинства.

Мой хвост в анатомическом музее

Увидев его, я застыл на месте. Кажется, поиски увенчались успехом. Во рту пересохло. Рождалась уверенность, что это он — мой хвост.

Маленький и покрытый черным пухом хвостик лежал в банке с формалином. Он точно подходил под мамины описания:

— Ты мой щеночек! — говорила она, ласково шлепая меня по попе. — Ты знаешь, что родился с маленьким хвостиком как у собачки?

— Где мой хвостик? — спрашивал я.

— Врачи отрезали, — отвечала мама и смеялась, — чик, и нету!

Но мне это не казалось таким смешным.

Больше того, я чувствовал себя так, будто у меня все же есть хвост. Когда мама говорила: «Чик, и нету», по моему несуществующему хвосту бегали мурашки, и он начинал явственно подрагивать.

Сколько раз, помню, внезапно скидывал штанишки, стоя к зеркалу спиной и оборачиваясь на отражение. Я надеялся поймать свой хвостик. Но он всегда исчезал или не отражался.

Только потом, будучи взрослым, довелось прочитать про фантомные ощущения ампутированной конечности.

— Обратили внимание? — спросил меня профессор Аскаров, бывший нашим экскурсоводом. — Можно подумать, что это хвост собаки, но это хвост человеческого существа.

«И это существо перед вами!» — подумал я.

— Неужели? — взвизгнула девица, стоявшая рядом и беспрестанно жевавшая резинку. — Вау!

И ведь ничего не сказала плохого. Но я находился в каком-то вязком пространстве предшока, где всякое вторжение отзывалось таким раздражением, почти физиологическим, почти до рвоты, вызывающим только негативные реакции. Поэтому тупо-равнодушное и чуждое: «Вау!», заставило меня внутренне ощетиниться.

— А ведь он был кому-то нужен! — пошутила неугомонная девица цитатой из «Винни-Пуха» и хихикнула, глядя на меня, призывая разделить веселье.

«Ты не знаешь, сука, как он иногда мне нужен!» — подумал я, все больше проникаясь неприязнью к этой девахе, могущей жевать резинку и выдувать пузыри, находясь среди трупов детей, скелетов и заспиртованных органов.

Когда я признавался в любви впервые, то помню, сильно косноязычил, заикался, путал слова. И сейчас во временном отдалении от тех событий я, кажется, понимаю, почему бывал и бываю так неловок в признаниях любви и симпатии.

Все потому, что мне было бы естественней положить голову на колени своей избранницы и смотреть на нее долгим и обожающим взглядом.

И она бы все поняла.

То есть могла понять, если при этом у меня был бы мой хвост, виляющий и подрагивающий в нервном возбуждении.

Отняв у меня хвост по собственному произволу, врачи, эти изверги, лишили меня естества и естественности моей натуры.

Природа моя была смята и подавлена. Она была купирована хирургическими ножницами под корень. Ведь они не оставили мне даже обрубочка, как у кокер-спаниеля!

Долгими бессонными ночами я чувствовал, как хвост мозжит и ноет на погоду и никакая согревающая мазь, втертая на место шрама, не успокаивала эту боль.

А когда он вдруг начинал чесаться?

Я иногда вертелся на стуле так, будто у меня шило в заднице, просто потому что мой хвост зудел, как если бы стая блох паслась среди его волосков.

Идиотское положение заключается в том, что нет ведь никакого хвоста, нет никаких блох. Реально! Если не допустить существование фантомных блох.

И сейчас тоже, глядя на праздных людей, разглядывающих экспонаты чужих трагедий, я почувствовал, как мой фантомный хвост зло поджался.

Все началось с переписки на одном форуме. Я тогда вступил в группу «Таинственные и ужасные места в городе». Там были выставлены фотографии заброшенных домов, подвалов, тоннелей. Иногда девушки любили сфоткаться на таком фоне топлесс или даже в чем мама родила.

На этом сайте я набрел на форум, где обсуждалась возможность посещения анатомического музея в медуниверситете. Мое сердце тогда забилось часто-часто.

Ведь когда-то я спрашивал маму: «Что врачи сделали с моим хвостиком?»

И она отвечала: «Положили в банку и отправили в музей». Мама, кажется, гордилась тем, что ее сын с самого рождения угодил в музей, хотя бы частично.

На все мои просьбы сходить в этот музей, она говорила: «Туда можно только врачам».

И вот со слов участников форума оказалось, что любая группа людей со стороны может платно зайти и увидеть хранящиеся там экспонаты.

Вот что писала некая Лола Мастырчук: «Привет любителям острых ощущений! Я много раз бывала в анатомическом музее по долгу учебы…))) Ничего особо страшного там нет, но довольно интересно! Например, там выставлен первый сторож университета. Этот кадр завещал свое тело музею и его высушили и отлакировали. Представляете! Экскурсии проводит Аскаров Таужан Бакенович. Но надо, чтобы было строго десять человек».

Мария Гузаева, 3 дек. 2008. В 12:20: «Я думаю, там хоть и не страшно, но сцуко интересно!!! Думаю, меня подержат!!!»

Тузик Топов, 3 дек. 2008. В 20:32: «оки =)))»

(Авторская орфография сохраняется)

Я тоже присоединился к этой группе и оказался наконец в музее.

Ушел со смешанными чувствами.

Сейчас нетрудно доказать путем генетических анализов, что это мой хвост. Конечно, на это ушло бы много времени и сил, чтобы преодолеть бюрократические препоны. Но на что мне теперь хвост в банке?

С другой стороны, это ведь вопрос для серьезных этических раздумий.

Оказывается, можно совершенно безнаказанно отрезать у человека какой-либо орган, который общество сочло бесполезным для человеческой идентификации, а потом выставить его в музее на потеху людей.

Может, на следующем витке человеческого развития люди станут разговаривать телепатически. Тогда языки отрезать начнут?

Или страшно подумать — ученые придумают абсолютно безопасный и легкий способ размножения, минуя соитие. Что тогда еще нам отрежут?

Через несколько лет после посещения Анатомического музея в медуниверситете, я набрался духу, чтобы еще раз взглянуть на свой хвост.

Подбил на форуме десяток людей, и мы пошли на экскурсию.

Все было как в прошлый раз — заспиртованные младенцы, мумифицированный сторож, скелеты, даже профессор тот же. А хвоста же моего нету!

На мои особо настойчивые просьбы о судьбе этого экспоната, было отвечено, что его, вероятно, передали с некоторыми другими экспонатами из фонда, во вновь созданный анатомический музей Академии Спорта и Туризма в качестве шефской помощи.

Но и там я свой хвост не обнаружил.

Вообще-то сначала был даже рад. Думал, что пропажа хвоста ослабит мои фантомные ощущения. Но нет.

Оказывается, что даже люди с ампутированной конечностью, чьи отрезанные ноги или руки сожгли в крематории, продолжают ощущать и боль, и зуд и даже чувствуют какой палец болит или ноет.

Правда, не знаю, как это бывает у абсолютных евнухов. Возможно ли у них фантомное возбуждение. Думаю, что да!

И это, знаете ли, очень утешает.

Я это к тому, что, когда мы, в конце концов, потеряем наши бренные тела, наши фантомные тела будут продолжать жить своей жизнью — вилять хвостом, трудить фантомные ноги, проходя километры фантомных дорог, потому что автомобили нам вряд ли кто предоставит. А главное — любить фантомных женщин и испытывать от этого фантастически шикарные фантомные оргазмы!

Я думаю, в физиологическом отношении фантомный мир мало чем отличается от нашего. Мы так же будем страдать от фантомных вирусов и микробов. Ученые фантомного мира придумают или уже придумали какие-нибудь фантомные антибиотики.

А дети, рожденные от фантомных браков? Думаю, они сразу исчезают в реальный мир, чтобы составлять фантомные тела новорожденных детей. И это тоже существенное облегчение. Сколько же люди страдают, скольким жертвуют, чтобы воспитать и поставить на ноги этих мелких спиногрызов. Конечно шучу. Я люблю детей.

Правда, мне об этом еще рано думать. Хочу пожить для себя.

Жизнь идет, мой хвост снова дрожит от напряжения. Ему очень нравится та девушка в парикмахерской, что делала мне стрижку в последний раз. Она прижималась ко мне намного сильнее, чем это нужно для простой стрижки!

Монумент

— Я напился. Да. Можно сказать, вдрызг пьян! И это хорошо!

— Для чего мы собственно пьём? Мы пьём для того, чтобы стать менее осторожными. Раскрепоститься. Это самое верное слово. Потому что трезвые мы в крепости. Мы настолько крепкие, твою мать, что можно об нас колотить… эти, как его… орехи. А для чего? Скажи мне, для чего? Потому что думаем… что если будем мягкими, нас можно взять тёпленькими. А вот хрен тебе! Я сейчас мягкий и тёпленький, а попробуй меня возьми!

Падает. Его терпеливо поднимают. Ведут.

— Так вот. О чём? Да. Не веди меня по улице. Веди по дворам. Дворы торжественные и возвышенные. Улицы суетные. Мельтешит… народ, бежит. А у меня на душе праздник! Я иду и переставляю ногами… как монумент. Ты чувствуешь? Я монумент. Со мной ничего не может произойти — ни вчера, ни сегодня. Я скала, обдуваемая… А народишко вокруг. Бегают. Смотрят на тебя с вопросом. И чего скажи, они смотрят с вопросом?

— Это для молодых хорошо! Молодым быть вообще… великолепно. И мир тогда состоит из вопросов. Но если ты дожил до… кондиции. У тебя должен быть какой-то ответ. Нет, мать твою? Если у тебя на лице вечный вопросительный знак, ты идиот! Не в смысле диагноза. В смысле общеупотребительном…

Засыпает стоя. Его трясут, ведут по ступеням. Очень терпеливо.

— Что? Что с того, что ты твёрдый? Ты на вид твёрдый, а на самом деле — электронный вихрь! Главное, не поддаться чужому вихрю! Верность себе!

В ответ какие-то журчащие звуки.

— Поэтому, когда чужой вихрь приближается, надо застыть. Как жуки. Жуки так делают, и я… так делаю. Правда, жуков переигрывают скворцы. Они ждут. Они хитрые. Как только жук зашевелился, он пропал! Его тут же склюют. Скворцы! Скворцы мертвечину не едят. Это грифы там, вороны и сороки. Подлые твари! Притворяйся мёртвым, не притворяйся. Схапают. Ты для них заранее мёртвый! Суки! Суки!

— Но меня, суки, не возьмёшь! Я — электронный вихрь!

— Как там — посеешь бурю, пожнёшь бурю… Вот. Схапаешь вихрь, пожнёшь, мать твою! Пожнёшь, мать твою!

Стоит. Показывает фигу. Клетке с попугаем.