Когда деда Карякина просят рассказать о его боевом прошлом (а он оттоптал две войны — финскую и Великую Отечественную, и обе — рядовым пехотинцем, и обе — на передовой), он говорит, что ничего не помнит. Может, врёт (скорее всего), а может, и на самом деле… Да и чего запоминать-то? Как с винтовкой в атаку бегал, разодрав от страха в крике рот, и каждый момент ожидая, что вот сейчас тебя или пуля, или осколок поцелует? Или как в окопах сидел, на жаре или в холоде, не жрамши — не пимши — не спамши, а не срамши оттого, что не жрамши? И бывало, со вшами. Радость какая такие воспоминания…

Зато очень любит вспоминать, как по молодости бегал к девкам в соседнюю деревню, и местные пацаны его там лихо метелили. А потом они к нам приходили, ну тут уж и мы не терялись, хвастается он. А после шли самогонку пить. Когда мировую, когда просто так, от скуки. И рассказав, замолкает, сыто жмурится и подводит итог: да, жили очень содержательно. С какого … он такой вывод делает (имею в виду насчёт «содержательности»), я не знаю и даже не предполагаю. Чего содержательного в драках да пьянках? Но у деда своя точка зрения. Имеет право. Полное конституционное.

Ордена и медали (их у него немного, но есть) дед надевает раз в году — девятого мая. Наденет и с самого сранья усаживается на скамейку перед домом. Знает: сегодня кто-нибудь (соседи или знакомые. А бывает, и даже совершенно незнакомые) ему обязательно нальёт. Как участнику войны, герою-победителю. Дед любит, когда ему наливают (глупость написал: а кто не любит? Особенно если наливают с уважением и от души). Ни одного года не проходит, чтобы не налили. Жалко, что ли, в такой день!

К обеду Мария Дормидонтовна, его супруга, пока была жива, обязательно накрывала праздничный стол. Её уже лет десять как нет в живых, так что теперь стол накрывает Люся, дочь (они живут вместе, в одном доме: дед и люсина семья). Дед, кричит она через форточку. Иди! Всё готово! Дед, к этому времени уже тёпленький, уже мурлыкающий, довольно щерится, идёт в дом. Зять Семён наливает ему и себе в стопки водку, Люсе, дочери Полинке (и стало быть, дедовой внучке) и Полинкиному мужу — красненького в рюмки (Полинкин муж водку не пьёт. Он — закодированный. Поэтому только красненького и только рюмочку. А то развяжется — будет беда. Уже было. Больше такого «счастья» не надо). Правнукам же (их у деда трое) по причине малолетнего возраста и сок за счастье. Семён встаёт, говорит тост, но говорить он не умеет, поэтому ограничивается кратким: «Ну, за Победу!». Все неспешно выпивают и так же неспешно закусывают.

Через час-полтора общее застолье заканчивается — начинается персональное: дед идёт к себе в комнату, включает телевизор и усаживается в удобное (потому что заметно продавленное как раз под его фигуру) кресло. Люся и Семён ставят по его правую руку небольшой столик, который принято называть журнальными, а на этот столик — початую бутылку и чего-нибудь из закуски.

Дед смотрит телевизор и время от времени выпивает и закусывает (как он сам это называет — «освежается»). Здесь же в кресле он и засыпает. Чего ему снится — не говорит. В рассказах или романах принято писать, что фронтовые будни, боевые дороги и погибшие товарищи. И чтобы от такого сна из стариковского сомкнутого глаза выкатывалась слеза и скатывалась ему на грудь. Но это в рассказах и романах. Для мужественности и красивости.

Из дед-карякинского глаза ничего не выкатывается и никуда не скатывается. И вообще, может, ему не война снится (с какой стати?), а соседняя деревня с девками с уже известными последствиями. И совершенно справедливо, что с последствиями. Ему чего, в своей деревне девок не хватало? Чего на чужое едальник расщеперивал? Ума много? Или дурости? Или того и другого вместе?

Написал я этот текст, перечитал и не понял: а для чего я его, собственно, написал? Никакой в нём торжественности, никаких лозунгов, никакой плакатности, да и просто красивых фраз соответственно, что говорится, моменту и теме. Ничего этого в тексте нет. А с другой стороны, может, это и правильно? Чего кричать-то, для чего корячиться? Возьмите того же деда Корякина.

Он за те свои две войны и наорался, и накорячился, и на пузе наползался, и наголодался, и нахолодался, и напотелся во как. По самые свои волосатые уши. Даже выше. Так что хватит. Ему, во всяком случае. Сейчас можно и поспокойней. Без суеты и гордого выгибания груди. Чего уж теперь-то… Кого удивлять? Кого восхищать?

Посткриптум. Совсем забыл. Власть деда на девятое не забывает. Присылает кой-чего с уважением и признательностью. В прошлом годе, например, от губернатора принесли нарядную открытку, и к открытке — продуктовый набор. Пачку гречки, пакет вермишели, килограмм сахарного песку, бутыль масла, консервы… Не обожрёшься, но всё одно приятно. Если харчить присланное одному, то на пару недель вполне можно растянуть. Как говорится, спасибо партии родной за доброту и ласку.