Он пролетал где-то за дальней границей леса. Каменная глыба, что прозывалась астероидом, вынырнула из глубин вечернего неба, огненно чиркнула по горизонту. Пока еще гром странного полета добрался до березовых колков, до кирпичных двухэтажных коробок, где располагались мотострелки, а непрошенный гость уже достиг, чмокнулся в многокилометровое болото. Через неделю там образовалось озеро. Солдатам какой резон забывать о происшествии? Не раз у них велись разговоры о таковских чудесах. А потом …

МИНУТА ОТДЫХА

Замшелые валуны полеживали в редком дубняке. Горбились себе спокойно и знать не знали о том, что вскоре приключится.

Но если приглядеться получше, то были здесь вовсе не валуны. Замаскированные ветками бронетранспортеры стояли и там, и тут. Солдаты, которым полагалось привести их сюда, знали всё, что нужно. В конце концов, второй день идут учения, и здесь никому зевать не полагается — вот какие дела!

Десятки километров позади. А почему?

Потому что шла и шла рота по тыловым дорогам.

Учились ходить походом, хоть бронетранспортеры, хоть солдаты. Моторам теперь подавай смазку. Хорошо будет, когда их почистят-поблистят, подготовят к новой долгой дороге.

Мотострелкам, само собой, не помешает передышка.

И решил ротный командир: технику привести в порядок, потом всем — отдыхать! Раз такое дело, солдаты быстро выключили моторы, замаскировали броню — тоже быстро.

Затем у каждого нашлось свое занятие. Кто начал чистить личное оружие. Кто стал бриться. Кто заохотился перечитать последнее письмо из дома.

А рядовой Каробин, бывший сельский тракторист, решил заглянуть в недалекий лесок: уж очень здешняя земля красивая. Дома у него всё больше степь с ковылями. Курганы да полынь вкруг них.

Здесь — под ногами чернозем. Такой плодородный, что деревья на нем вырастают великанские.

Кончились кусты, и вышел он на луг. Спустился к реке. Глазам его открылась картина: река блестела, вся она была словно усыпана сверкающей рыбьей чешуей.

Вода рябила на ветру, слепила глаза отраженными солнечными лучами. Глянешь поодаль — на другом берегу развесистые ивы полощут в речных струях свои длинные косы.

Можно было бы сказать: пригожий денек. Но Филиппу хотелось выразиться получше. Вот только где слов подходящих взять? Никак не находились они. И тогда он просто крякнул:

— Эх, ты, мать честная!

Никак не удержаться, чтоб головой не покрутить от полноты чувств. Велика родная страна, и есть в ней такие распрекрасные уголки, что лишь возьми и разведи руками.

А после того, как некоторые слова растерял, крякнул, покрутил головой, после всего этого он сразу на песок опустился и начал разуваться.

Возможно, кое-кому придет на ум: когда случается передышка в походе, хочется каждому солдату посидеть, покурить. Но это всё напрасно, потому что нет большего удовольствия, чем поплескаться в прохладной воде.

Во время учений не до удобств. О них забудь, когда порой спишь, не раздеваясь. Когда сапоги словно к тебе накрепко приросли.

Выпадет минутка поболтать босыми ступнями в речке — так знай восхищайся! Желтый песочек на дне щекочет пятки. Тугие речные струи нежат горячую кожу. Хороша водичка!

Не было никаких приказаний Каробину насчет того, чтоб взять здесь, у теплого мелководья, и до потери пульса обрадоваться. Но все же позволил себе поулыбаться, когда пошагал немного по мягкому донному песку. Выпала молодому солдату минута отдыха, и благодарен он реке, солнцу, ласточкам в просветах белых облаков. И конечно, командиру своей роты.

Не слышит Филипп, как наполняется все поднебесье плывущим издалека тихим, однако же очень настойчивым гулом.

Уши ему словно бы заложило ватой. Разнежился недавний сельский тракторист, ан и не ко времени тут беспечно улыбаться — как бы чего не приключилось!

Тем временем все громче гудит басовая струна. Та самая, что невесть кем натянута между облаками. И когда глянул Филипп наверх, то сообразил, пусть и поздно: тянулась в небе цепочка самолетов. Старательно шумели моторы, желая побыстрей доставить сюда парашютистов.

Вот, значит, доставили, и пора пришла такая, чтоб лететь по воздуху пышным синим, а также белым куполам. Конечно, деревья в бору волнуются, качают вершинами: куда летите разноцветные одуванчики?

Перед лесом ответ держать не к спеху, однако стремиться к дальнему полю, приземляться там — это как раз необходимо очень спешно. Красивая картина, но тревожная. Что станешь теперь делать, молодой солдат Каробин?

Он думает: «Бежать нужно к своему бронетранспортеру. Нечего тут стоять столбом!» Подхватил сапоги, помчался назад, в лесок, где отдыхала рота после марша.

В несколько прыжков пролетел полосу берегового песка, полез по косогору наверх. Пыхтит, потому что не получится не пыхтеть, если торопишься к своим товарищам.

Они ведь, наверное, что замышляют? Готовятся дать отпор всем этим красивым одуванчикам. По той простой причине, что неприятная для роты штука — неожиданный воздушный десант. Преодолев сыпучие пески и крутой косогор, прибежал рядовой Каборин к дубняку, где стояли бронетранспортеры.

Оглядывается: где спасительные «броники»?

НА ОПУШКЕ

В прогалах между деревьями посвистывал ветерок. И чего ему не летать здесь вольно, коль простору много на опушке?

Обыщешься, а ни одной машины из каборинской роты нет нигде. Замшелые валуны — зеленые бронетранспортеры — поглядели на одуванчики, летящие с неба… поглядели да и покатили прочь. Сил-то побольше надо, чтобы остановить воздушный десант.

Будет, будет выставлена оборона, однако немного погодя. А пока потребно такое дело — хитро ускользнуть.

Стоит Каборин на опушке. И что видит? Там, где отдыхали солдаты, теперь лишь пустая трава. В иных местах топорщится, а в иных — наоборот, послушно пригибается, поскольку образовались глубокие колеи после того, как постояли да и покатили прочь железные «броники».

Куда же направились они? Похоже, туда — поглубже в лес по тихой проселочной дороге, и не догонишь теперь их.

Бродит молодой солдат меж веселых дубков, в голове у него мысль суровая, неотложная. Вот такая: одному воевать с десантом или как?

Когда возьмешь и затылок почешешь, то догадаешься: одному воевать несподручно.

Надо бы поскорей обнаружить свою роту.

Но… в своих товарищах Каробин не сомневался: не так-то просто обнаружить их.

Когда «броники» все как на подбор сильные и быстрые. Когда машинам полагалось немедленно выскользнуть из «мешка».

«Остались десантники с носом, — подумал Филипп. — Это хорошо. А что мне теперь делать?»

Товарищам сегодня какая будет о него польза? Никуда не бежать, по лесам не шарить, для начала понаблюдать за десантом — это станет вовсе не лишним. Авось, потом и пригодится.

Спрятавшись за густым кустом, принялся молодой солдат подсчитывать, сколько тут всего у неожиданных гостей.

А всего у них как раз хватало. Большие парашюты, не долетев до земли, выпускали струи пламени. То тут, то там раздавался грохот, вспыхивал огонь. Это срабатывли тормозные реактивные установки. Машины горохом сыпались прямиком с неба.

Мало того, что десантники свалились как снег на голову, так еще и другое приключилось: не было у них недостатка в технике. Сильного противника поневоле зауважаешь.

Посмотрел Каробин, посмотрел, зауважал нежданных гостей, да и выразился от полноты чувств:

— Чтоб меня прихлопнуло! Тут не одна рота будет!

И потекли в голове мысли отчаянные. Точнее сказать: более суровые, чем раньше. Не удивлялся им Филипп, потому что… Если пойдут воздушные бойцы по тылам, если на своих машинах перережут дороги, то… Эх, надо бы ротному командиру поскорей узнать обо всем, что здесь происходит!
Только он так подумал, как вышло неладное.

Свои разведчики были у нежданных гостей с неба. Они приметили странную фигуру на опушке. Не понравился им настырный наблюдатель. Решили: когда мы его пригласим к своему командиру, получится то, что как раз необходимо сегодня.

Вот они к фигуре — не шагом, а бегом.

Та от них в свою очередь — шагом, шагом. И потом бегом. Да еще каким спорым.

Тогда сели разведчики в свой вездеход. Завели мотор и с ветерком следом помчались.

Разве от их мощного мотора убежишь? Не успел Каробин глазом моргнуть, как вездеход, с неба свалившийся, — вот он. Совсем недалеко, и есть нужда поскорей прятаться за толстый дуб. Он бы спрятался хоть за деревом, хоть на дереве, но торопятся к нему разведчики. Парни как на подбор — крепкие, громкие. Кричат: стой, надо поговорить, наблюдатель!

Раз они свой мотор выключили, что подумал Филипп?

КУПАНИЕ

Появилось у него интересное соображение: «Убегу! Пусть попробуют догнать. У меня спортивный разряд по бегу».

Дерево — чтобы лезть на него — не годится. Проселочная дорога — показывать там рекордную скорость — не подойдет. А подойдет такое дело, чтобы упрыгнуть в заросли. Без оглядки помчаться по кустам совсем неплохо, коль чаща не подарок всякой машине.

Мотор снова зафырчал. Но как ему пересилить стену густых ракитников?
— Стой! — разносятся по лесу голоса.
Голоса громкие, только… кричи ветру, не кричи, а всё же веет он куда захочет. Потому что вольный.

Налево он дует, и Каробин может налево лететь, к дубняку. Тем же макаром имеет возможность мчаться направо, к оврагу. Нет, парня догнать не так-то просто.

Когда выскочил из оврага, поспешил оглянуться. Где вы там, шибко громкие? Не слыхать вас — ну, и хорошо. А то, что фыркающая машина примолкла, — это не в пример лучше!

Отдыхать он все же не собирался. Припустился к реке.

Вот заросли пожелали изредиться. Ветки перестали охаживать бока молодому солдату. Он таковскому распорядку не противник — вздохнул повольней. Шагу не прибавил: именно что малость поубавил. И коль на душе полегчало, зашевелились в голове разные соображения.

Отстали преследователи напрочь или не так, чтобы очень, но следы замести надо? Пожалуй, не помешает. Так, может, взять и переплыть реку? Ого, не лишнее понимание объявилось!

Как преодолеешь, солдат, водную преграду, сразу двигай вперед и вперед. С таким непременным соображением, чтобы поскорей найти свою роту.

Неплохая думка угнездилась в голове у Филиппа. Как говорится, ничуть не бедная. После шибко догадливой думки не забыл он еще раз оглянуться: где там быстрая машина? Нет ее, не пробралась через дубки крепкие, через кусты густые.

Избавился от десантников Каробин, проявил смекалку. И теперь не мог не порадоваться: «Мне везет!»

Пусть садятся преследователи в автомобиль и возвращаются к своему командиру несолоно хлебавши. Может, они сейчас и нервничают, однако у ротных мотострелков есть мастера бегать, за ними и на газике не угнаться. Так что пока, разведчики! Не удалось вам заполучить «языка».

Всё же минутки беречь не помешает, и он, раздевшись, упористо шагнул в воду.

Плакучие ивы на другом берегу видели, как парень с узлом в реке пошел по широкой отмели. Там, где свою тропку торил, никаких ям не было.

Что было? Воды по колено, и к тому же песок щекотал пятки. Тут не захочешь, а вдруг хохотнешь.

Бредет Каробин, позволяет себе улыбнуться. Речные струи бурлят под ногами.

Может, ивы ничего странного себе не позволяли, ан вовсе не исключено: взяли вдруг и шелестеть принялись. Имели право, потому как ветер в кронах зашумел, потому как не знал парень реки. Ведь нашел себе место для купания! Курам на смех!

Не смотрел Филипп на другой берег, но всё же встал столбом: что зазря поднимать муть со дна? Попытался плыть, но колени мешали — цеплялись за речной песок и гальку. Поднялся, рванулся вперед.

Оступился, упал, едва успев поднять над головой узел с одеждой и сапогами. На крутояре подал голос вездеход. Тот самый — отчаянно фыркающий.

Разведчики сообразили, что нужно объехать дубки. Теперь вот явились, не запылились.
 Догадались: наблюдатель попытается уйти, переплыв реку.

«Вот прилипли! — подумал Филипп. — Сейчас заметят меня».

Понятно, что произойдет. На их стороне сила. С наблюдателем солдатского звания чикаться не станут. Потом стыда не оберешься перед своими, перед ротным командиром. Скажут: должен был спрятаться, потому как плен — это позор!

Думай или не думай, а соображай так, чтобы сунуть узел с форменной одеждой в воду. Затем надобно поскорей наступить на него ногой. Тогда появится возможность сотворить невинную физиономию и рассказывать разведчикам всякие байки. Ничего, мол, не знаю. А то, что мимо купальщика здесь какой—то солдат промчался, так у него свои дела: в чащу убежал.

«Не поймут десаетники, кто я такой, — Филипп заторопился пристроить на дне узел. — Оно и ладно».

Каробин не простак какой. Не обделен соображениями насчет всяких на реке ныряльщиков. Вполне свободно предположить, что он здесь мирный житель. Разве нельзя ему искупаться при ясном солнышке? Очень даже возможно, и тогда имеет он право применить солдатскую смекалку.

Тем временем с береговой кручи к реке спускался рослый парень. На его плече висел автомат. Филипп присел, похлопал по волне ладонью, будто пробуя, насколько тепло здесь, на отмели. Затем развел руками и, следуя своему замыслу, громко высказался:
 — Хороша водичка!

ХИТРЫЙ РАЗГОВОР

Десантник крикнул:

— Слышь, друг! Солдата здесь не видел?

Мирным жителем быть… это можно. А вот в приятелях у гостей с неба очутиться?

Будьте уверены, тут простой купальщик. Не к спеху ему странных друзей искать. Лучше будет, если десантники оставят его именно что в покое.

Филипп отрицательно помотал головой, не забыв, конечно, проверить, под ногой ли узел с одеждой. Тот надежно лежал на дне. Всё хорошо, пусть разведчик думает: сейчас кое-кто окунется несколько раз и домой пойдет. Станет кушать там обычные щи да кашу.

— Вон за тутошний мысок побежал, — рукой махнул. — За ракитником не видать.

Врезал так, что пыль столбом.

— Бегать он мастер, — собеседник охотно согласился.

Теперь что ему не удалиться поспешно? Можно ведь погоню организовать усердно постороннюю, верно? Услышал мысли каробинские или не услышал, однако сразу поднялся по склону, свистнул, махнул рукой в сторону кустов.

Наверху зафыркал мотор. Там, видимо, ждали сигнала.

И как только узнали, куда надобно двигаться, поскорей укатили. Смотри, Филипп, и радуйся: выгорело у тебя дельце. Солдат мотострелковой роты, отставший от своих товарищей и ловко обманувший разведчиков, получил право праздновать победу.

— Не уйти беглецу от вас! — улыбнулся широко, счастливо. Как раз по той мере, чтобы радоваться во всю ширь счастливой души.

Конечно, ему хотелось рассмеяться. И если не позволил себе хитрой — в сторонку — усмешки, то лишь по одной причине: победу прадновать на реке полагалось осторожно.

Парень спрыгнул с косогора, снова подошел к воде:

— А ты, значит, местный проживатель?

Что там у Каробина ёкнуло — пусть сердце, но вполне возможно, это была селезенка. И уж совершенно точно: ёкнуло у него доброкачественно. Победно! Не боялся бы потерять узел под водой — позволил бы себе подпрыгнуть, с дорогой душой поплескаться...

Вот, значит, не прыгая и не повышая голоса, доложил:

— Будьте спокойненьки. Я самый что ни есть тутошний. С утра взял и поработал. Отдохнул, потом еще поработал. И вот после всего решил искупаться.

— Вижу. Наверное, не прогрелась еще вода на глубине?

— Да ничего. Она вполне приличная. Везде.

Разведчик не отставал от Филиппа. Подошел поближе.

Стоит, поигрывая ремнем автомата. Словно бы от нечего делать, сыплет вопрос аккурат за вопросом, и никак они у него не спешат заканчиваться. Вряд ли заготовил их впрок. Рождались они у гостя, свалившегося из—под облаков, скорее всего по причине

— Чем же ты занимался всё утро?

Радость у Каробина потихоньку улетучивалась. В голове недовольный вопрос появился к десантнику: если мы здесь трудимся, то чего вдруг некоторые начали беспокоить работников села?

— Когда лучше косить? По утренней росе. Вот мы и стараемся. Занимаемся нужным делом.

— И ты, значит, мастер насчет сена?

Голос у разведчика немного изменился. Что-то ему на ум приходит. Не такое, чтоб десантнику враз повернуться и уйти. А как раз другое: ведь есть у него явное желание продолжать беседу с косарем.

Рядовой Каробин отвернул лицо в сторону. Чего это здесь уставились на справного заготовителя сена? Если из простого любопытства, то работник села возьмет и вздохнет. Так, чтоб показать, какое нелегкое дело — с утра пораньше трудиться на лугу.

Побыстрей разъяснил:

— Стараться приходится. На сегодняшний час я, к примеру, уже все руки отмахал.

— Трудолюбивый ты парень, — сказал размышляющий разведчик. Но чтобы куда в сторону отшагнуть, нет, не придумал ничего особенного. Он словно бы прирос к береговому песку. Наблюдает и наблюдает.

Стоит и стоит. Не пошатнется.

— Да уж, — вздохнул рядовой. Сделал это хорошо, от всей души. Как говорится, показательно, ан собеседник даже бровью не повел.

Во рту у Каробина пересохло. Объявилось странное чувство: ты здесь говоришь по-мному, и что? Разведчик не желает замечать твои умности. Ему хочется кое-что вспомнить наперекор всему.

«Знаю твою трудность, — чуть не чертыхнулся Филипп. — Нелегко вспомнить, где видел меня раньше. А мне как раз ясно: приключилось дело в дубках. Ты глянул на беглеца издали, но тот сразу показал спину. Дал деру, верно?»

Слишком коротким был миг. И нынче неразрешимая у десантника задача. Однако… нет, надо прекращать разговор. Каробин постарался проявить деловитую озабоченность.

— Кажись, мне домой пора.

— На свадьбу, что ли, торопишься?

— Да вроде бы.

— А может, на похороны? Вид у тебя какой-то невеселый.

— На свадьбу, — решительно ответил рядовой. Очень ему не нравился настырный парень: чего привязался?

Насчет того, почему привязался, тот не произнес ни слова. Только покачал головой:

— Как это я угадал?

Зато решительный заготовитель сена выразился и громко, и точно:

— Некогда мне балясы точить!

Это прозвучало так внушительно, что Филипп сам себе удивился: откуда вдруг такая твердость появилась!? Высказавшись, он повернулся к собеседнику спиной. Так надежней будет. Нечего тут присматриваться к работнику села.

Окунувшись, нащупал узел под водой. Делом секунды было перевернуть его. Тяжелые сапоги должны оказаться не иначе что сверху. Чтобы прижать одежду ко дну. Плохо станет, если узел возьмет и неожиданно всплывет.

Затем рядовой неспеша вышел из реки. Попрыгал, стряхивая на белый песок крупные капли воды.

— Домой пойдешь? — спросил рязведчик, отступив на шаг.

— Угу, — буркнул рядовой.

— Где ж твоя одежда?

— Тут была, — растерялся Каробин.

— Может, подале где? На косогоре?

— На косогоре, — Филипп понял, что пришло время обезоружить собеседника и дать ходу как можно скорей.

Десантник себе на уме. Не собирается отставать, и вопросов у него — огромный мешок. Говорун достает их один за другим. До чего же неприятные они! Колючие! Нет мочи терпеть их дальше.

Вот придвинется Филипп ближе. Как схватит парня в охапку! Да как сунет любопытным носом в песок!

ХОРОШИЙ УЛОВ

Филипп — потихоньку, потихоньку — подходит к досадному любителю поговорить.

Тот — не будь дурак! — отодвигается и отодвигается.

Могут ли такие обстоятельства понравиться рядовому? Да ни в коем разе! Потому что нынче надо зацепить гостя, а собеседнику почему—то потребно пятиться.
 «Ты стой спокойно, — мысленно посоветовал ему Каборин. — Напротив я возьму, неспеша подойду. И всё будет хорошо».

Понял десантник Филиппа или не понял? Скорее всего, кое-что не проскользнуло мимо внимания. Руки с автомата снял, отступил подальше, начал сторожко следить за топтаньем трудолюбивого работника села.

Рядовому игра в поддавки не нужна. Он рванулся вперед.

Парень с места на сей раз не сдвинулся. Пригнулся, схватил Каборина за руку и бросил его через бедро на землю. Каборин лишь крякнул, впечатавшись лопатками в песок. Кто бы ожидал такого фокуса от говоруна? Во всяком случае, не тот, чьи руки сильно притомились на заготовке сена. Борьба закончилась быстро. Филипп проехался носом по песку и пришло к нему горькое соображение — нет ничего хуже, чем ездить таким образом.

— Сдаешься? — вопрос разведчика прозвучал насмешливо.

Рядовой вспомнил, какой он трудолюбивый человек и как здорово тоскуют о нем в селе.

Буркнул:

— Чего пристал? Меня дома ждут!

— Слышал уже. А брюки твои плывут по реке. Плохо всё же спрятал их.

Стало ясно: из тисков десантника вырваться не удастся.

— Веди себя спокойно, — посоветовал собеседник, в голосе которого уже не было особого любопытства. — Сейчас, чтоб не убежал, свяжу. Потом достану из реки обмундирование, и мой командир задаст наблюдателю пару вопросов. Согласен?

Филипп не согласен. Поэтому лучше нынче сопеть недовольно и… молчать. Терпи, рядовой, свой позор. Как говорится, мотай ошибки на ус. Не всё еще пропало. Может, и выпадет случай показать, что не лыком шит.

Вскоре прикатил газик. Пофыркал и замер на береговом возвышении.

К мотострелку, которому позволено было натянуть мокрое обмундирование, подошел напарник разведчика. Длинноногий парень уставился на Филиппа: тот или не тот? Нет сомнений, попался ловкач, что позволил себе ускользнуть в дубняке от вездехода.

Удирал быстро, да вот не шибко далеко удрал. Быть обязательным, напрочь неловким мокрым гусем — это как раз то, что предписано теперь хитрому наблюдателю.

Как было не подмигнуть? Весело подмигнул парень Каробину.

А тому веселость противника не нужна. Отвернулся: сам ты… длинноногий!

— Хорош гусь! — насмешник опять подмигнул. Но уже не рядовому, а сослуживцу, сумевшему в конце концов заарканить расторопного бегуна.

Надо бы сдержаться, но вот не получилось: Каробин сказал, как отрезал:

— Нечего тут!

Разведчик, честно вытащивший брюки и сапоги из реки, миролюбиво начал объяснять Филиппу:

— Из тебя получится отличный «язык». Ты не волнуйся. У наблюдателя теперь одна задача. Такая, чтоб вести себя покладисто.

Длинноногий десантник — тут же со своей насмешливой улыбочкой:

— Доложишь нашему командиру, что за часть, сколько солдат прячется в лесу, трудно разве?

Что здесь ответить? Никакого слабого слова не будет, а вот хмыкнуть со значением — это можно. Разбежались мотострелки, чтоб рассказывать про свою часть, да? Как раз не поторопятся.

ЗАДНЕЕ КОЛЕСО

У лесной опушки хватало фыркающих машин, и как раз там увидел Филлипп подтянутого лейтенанта. То был командир разведывательного взвода, вездеходного, порядочно — и даже очень — быстрого. Он взглянул на Каробина, на его не успевшее просохнуть обмундирование. И … ничего такого, чтоб с подковыркой, мотострелок не услышал.

Благородство тут было проявлено или что другое, всё же рядовой это дело приметил и не мог не сказать сам себе: «Ишь, что получается! Здесь не то, что некоторые. Которые с улыбочками. И с этими… с ногами».

— Высоков! — сказал летенант. — Отвезите лазутчика в штаб.

«Раз весь мокрый, то в лазутчики попал, — отметил Каробин мысленно. — А фамилия у весельчака подходящая. В самый что ни есть тот раз, когда ноги длинные».

Высоков уселся за руль, проворный газик высадил лишних пассажиров и, покачиваясь на полевых кочках, двинулся с Филиппом вперед.

Если недавно низенькие дубки стояли перед Каробиным напрочь пустыми, безмашинными, то не прошло двух часов, как они уже оказались напрочь заполненными техникой. Вся она, покинув самолеты, подошла к краю поляны. Шли последние приготовления к дальнейшим действиям, и десантники, занятые хлопотами, были возле своих машин. На газик с Филиппом не обращали они внимания.

Крутил рулем Высоков шустро, и вид у него что показывал? То, что водитель испытывал безмерное счастье. Ну как же? Участвовал в захвате лазутчика.
 Награду, видимо, сейчас ждет. Поощрительный отпуск. И по таковскому железному поводу есть у него намерение песенку запеть.

Филипп заерзал в расстроенных чувствах:

— Мурлыкаешь?

Водитель показал в улыбке длинные, очень белые зубы:

— А что? Завидки берут?

Каробин хмуро посоветовал:

— Ты лучше на дорогу смотри. Возьмешь и врежешься в дерево. Шофер, называется.

— Не твоя забота, — насмешливо объявил Высоков. — Думай, как станешь отвечать на вопросы. «Языку» надо хорошо работать языком, чтоб усердие оценили.

Газик громыхнул всеми колесами и остановился, клюнув носом. Штаб десантников располагался в большой, похожей на шатер, палатке. Высоков хотел выключить мотор, но в этот миг Каробин небрежно — с усмешкой в сторону шофера — сказал:

— Свистит у тебя.

— Где? — удивился тот.

— Заднее колесо. Громыхнул-то как? Теперь вот прокол, не иначе.

— Ну?! — Высоков не поверил. Выскочил из машины.

Ни медля ни секунды Филипп бросился на место водителя.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ