Дурак

— Слышала, Ванек опять окно разбил?

— Дурак, что с него взять.

Аня лишь зевает на замечание матери, продолжая нарезать овощи, но, поняв по её взгляду, что этого ей мало, обреченно вздыхает и без всякого интереса спрашивает:

— У кого на этот раз?

— У бабы Раи.

— Делов-то, — хмыкает, — она ему все детство конфеты таскала, пока я песок ела. Разберутся.

— Разберутся, — соглашается мать, но зачем-то добавляет со вздохом, — только вот из вас двоих дура-то ты.

И так каждый раз.

Аня упорно молчит, с откуда-то внезапно взявшимся остервенением кромсая морковь. Не понимает. Почему ей постоянно тычут этим Ваньком в нос? Разве мир на нем сошелся?

Она слышит о нем с раннего детства. Самые её интересные истории из жизни — истории Ванька из третьего подъезда. Одноклассники, живущие в одном дворе.

Ванек разбил окно.

Ванек прыгал со второго этажа.

Ванек подрался.

Ванек лазал по балконам.

Ванек поругался с директором.

Ванек уронил фикус.

Ванек заехал физруку по лицу снарядом.

Ванек — д у р а к.
И кажется, знала об этом одна Аня. Она фыркала каждый раз, когда речь заходила об очередных подвигах соседа, уже даже не заинтересованная тем, что он выкинул на этот раз. Она не понимала, почему весь двор и вся школа прощали этому несуразному мальчишке все его нелепые выходки, почему все ребята вечно крутились возле него же, почему отец с удовольствием пожимал ему руку, а мама вечно старалась затащить его на чай.

Не понимала Аня и того, почему все плачут, когда Ванек в зеленой военной форме запрыгивал в грузовик и уезжал в неизвестность.

Без Ванька жизнь тянулась долго, спокойно и скучно. Не было вечных криков, громкого смеха, хруста веток и разбивающихся стекол. Были тихие переговоры на лавочках, возня в песочницах и сонное жужжание мух.

Аня, такая же медлительная и мирная, как и время без Ванька, была почти счастлива. Никто не мешал ей спать до обеда, наслаждаться полуденной тишиной при чтении книг и смотреть душевные фильмы по вечерам вместо того, чтобы бесцельно шататься по улице. Лишь родители иногда невзначай спрашивали: «Как там Ванюша?» на что получали безразличное пожимание плечами.

Вся эта тихая жизнь порой нарушалась радостным криком матери солдата, только что получившей письмо от сына: «Знаете, что Ванек опять учудил? Знаете?» И по всему двору весь день эхом отдавалось: «Знаете, что Ванек опять учудил? Знаете? Слышали?» Аня по привычке фыркала в ответ на новости, даже не проявляя интереса, но однажды…

— Ань.

— Да, мам?

— Знаешь, Ванек…

— Что Ванек? — перебивает, иронизируя. — Опять учудил что-то? Влез на личный танк генерала? Перепутал казармы? Почистил картошку ядерной боеголовкой?

— …погиб.

Мама сглатывает подступивший комок слёз, и до Ани только сейчас доходит, каким охрипшим голосом начала она разговор.

— Как?

Осознание приходит медленно, но приходит. Аня даже не бьется в истерике в «я-тебе-не-верю-ведь-просто-не-может-быть», потому что знает Ванька с пеленок. Он мог всё, что угодно. И погибнуть у этого дурака мозгов тоже хватит. Аня спокойна, как всегда, только почему-то дрожат ноги, а во рту внезапно стало сухо.

Погиб.

— Как? — повторяет она вопрос, не слыша ответа матери, чувствуя, как воспаляются глаза и начинает подрагивать голос.

— Пожар… Пожар на складе с боеприпасами. Его товарища балкой придавило, он его спасать кинулся. Спас. А сам не успел. Мина взорвалась. Осколком.

— Дурак.

— Аня.

— Д у р а к.

— Ему героя России дали… — неуверенно шепчет мать, желая хоть как-то смягчить дочь.

— Посмертно дурак.

Разворачивается и молча уходит. Без слёз, криков, проклятий и даже всхлипов. Запирается в своей комнате. Не ест, не пьет, не говорит. Просто лежит на кровати, свернувшись в клубок, и трое суток без сна не может оставить мысль — сколько же дворов в стране, приобретших героев, но потерявших ребят?

Трое суток без сна не может оставить она эту мысль, трое суток без сна не может она найти ответ. Перед глазами добродушная улыбка Ванька и чуть лукавый взгляд, немного сощуренный из-за солнечных бликов, от которых не спасал зеленый козырек. Мальчишка невольно пыжится в новенькой армейской форме, но все равно смущается, видя слезы соседей, поэтому застенчиво кивает головой и бесконечно повторяет «Да будет вам, будет…»

Аня почему-то особенно хорошо запомнила именно этот момент, хотя и постоянно фыркала, замечая, что Ванек пытается отыскать то ли поддержку, то ли грусть в её глазах. А она язвила, безжалостно, отчего ему становилось легче, но печальнее, только сейчас признавшись, что засмотрелась тогда на его широкие плечи и острые выступы скул, пытаясь понять, когда он успел так повзрослеть.

Оказывается, его всё время любили за то, что он добрый. Приветливый, отзывчивый, добродушный и веселый. За то, что он ободряюще улыбался и без сомнений шел помогать, если у кого случалась беда. За то, что свои безумные выходки он совершал не со злобы, а от простоты душевной.

Наверно, только такие и становятся героями.

Торговка цветами

Кисть оставляет на еще белом холсте неуверенные грубые мазки, совершенно не сочетающиеся с другими такими же мазками, но мужская рука продолжает терзать полотно в надежде получить хоть что-нибудь. Пальцы слабо подрагивают, когда, окунув кисть в краску, вновь подносят её к будущей картине, думая, как бы еще измарать бумагу. Но вместо стройных геометрических фигур, образующих одну цельную картину, выходят только бесформенные пятна.

«Всё-таки ты не Кандинский, мальчик. Даже не Малевич».

Андре даже не вздыхает, он молча откладывает инструмент и, пустыми глазами в очередной раз посмотрев на результат своих трудов, оборачивается к окну. Ветер слабо хлопает форточкой, срывая с засохшего цветка пару лепестков. Ветер еле освежает затхлую комнату, срывая с места Андре.

Юноша идет по городу медленно, неторопливо, не пропуская взглядом ни одной плитки тротуара, совсем не замечая ни тяжелых черных ботинок, ни лёгких цветных туфелек. Кажется, ничто не способно привлечь его внимание.

— Не желаете купить хризантем?

Андре невольно поднимает глаза, но не видит ничего, кроме бледных, с персиковым отливом рук, нежно, как матерь дитя, сжимающих в объятиях букет пышных цветов, и длинные локоны темно-каштановых волос, лежащих на груди.

— Что?

Постепенно сознание освобождает его, возвращая реальности, и вместо дымчатой чарующей картины перед ним появляется красивая девушка, жаль, только торговка цветами.

— Не желаете купить хризантем? — покорно повторяет та, протягивая ему букет. — Смотрите, какие красивые.

— Красивые, — тихо произносит Андре, протягивает руку, но, боясь прикосновением повредить бутоны, тут же её одергивает. — Пять штук, пожалуйста, — смутившись из-за улыбки торговки, нервно сглатывает и лезет в карман за деньгами.

Глаза их встречаются — юноша покрывается краской, девушка растягивает губы в улыбке. Андре молча берет букет и, не оборачиваясь, уходит вниз по улице, злой и раздраженный.

Сердце его в смятении, душа в эйфории. Он до сих пор не может понять, зачем купил эти несчастные цветы, тем более, что денег у него не прибавляется. Впрочем, они неплохо смотрятся в вазе на его столе.

Будто электрический ток проходит по телу, от волос до кончиков пальцев. Андре срывает утреннюю несуразицу и, поставив чистый лист, берется за кисточку.

Из-под рук его, даже не подрагивающих, выходят уверенные и плавные линии, мягкие, полные нежности мазки, а через пару часов, когда он, тяжело дыша, смог оторваться от работы, Андре узнал в картине сегодняшний образ торговки. Те же белые руки с персиковым отливом, обнимающие букет пышных розовых хризантем на фоне простого льняного платья и каштановых волос.

Художник бы закричал, не будь он так обессилен, ведь он в этой же комнате клялся себе никогда не изменять абстракционизму.

Рисунок был запрятан далеко в шкаф, а хризантемы убраны на окно, но уже в одиннадцать утра Андре проходил мимо той самой торговки, учтиво ей улыбнувшись и кивнув головой. Как и на следующий день. Через два дня он позволил себе купить замену завядшим цветам, якобы случайно соприкоснувшись с пальцами девушки, а через три спросил её имя.

Не любовь тянула его к той маленькой улочке, а что-то неземное, что-то известное только одним им, художникам. Не помня самого себя, Андре каждый вечер садился у мольберта и рисовал, рисовал, рисовал. Вот только рисовал он не красные круги и зеленые линии, а заливные луга, проселочные дороги и городские проспекты, где неизменно гуляла хрупкая фигура девушки с хризантемами.

Боясь насмешек и упреков друзей-абстракционистов, Андре стал отдаляться от них, научившись видеть красоту в простых повседневных вещах. Он больше не искал смысла в перевернутых прямоугольниках, разноцветных овалах и хаотичных линиях разной толщины, он наслаждался звёздным небом, переливающейся на солнце росой и уголками светло-розовых губ.

Единственное, чему не научился Андре, это быть более решительным и внезапным. На следующей день после «обмена» именами он пожелал девушке доброго утра, через два завёл разговор о погоде, через три поинтересовался её делами. Через неделю он был приглашен на её свадьбу.