Русская я

— И-и-и, милай! Да ежли б за меня кто-то делал, не дожила б я до восьмидесяти двух. Поставь ведро! Сама я воды принесу! Сама!

Раскрыв рот от изумления, стою посреди двора и не знаю что ответить. А что тут скажешь? — восьмидесятидвухлетняя женщина топит баню и таскает воду для нас — троих молодых и здоровых мужиков! И пикнуть не даёт! — не то что дров или воды принести. Такую и язык не поворачивается назвать старухой! Вот это женщина!

— Идите в баню!

Эх, хороша банька! Старая-престарая: пол местами провалился, печь потрескалась, потолок провис, а жар держит! Небось, столько же лет, сколько и хозяйке. Я люблю разглядывать всё старинное — видно какую жизнь прожила вещь, сколько времени со временем боролось, особенно интересно сравнивать с хозяином. На хозяев не только бывают собаки похожи, но и дома и бани. А эта баня долго служит: в печь вмурован старинный чугунный котёл — сбоку, наверное, ещё дореволюционное клеймо с буквой «ять».

ПолОк из чёрных-пречёрных не пиленных, а колотых и тщательно вытесанных топором досок. Когда делали эти доски, не было у хозяев пилы и рубанка. Вот бы узнать почему? Кадка для холодной воды выдолблена из целого ствола липы. Давно такие не делают! И не сгнила почему-то, хоть в сырости-мокрости стоит.

Неужели из-под мёда? Помню, ещё в детстве мой дедушка рассказывал, что такие колоды делали для перевозки и хранения мёда, а чтобы веками служили, их пропитывали воском. Гвоздь в стену вбит тоже старый: четырёхгранный, кузнецом когда-то выкованный. Дверные петли — вообще произведение кузнечного искусства: из крученной железной полосы. Вот же делали раньше! Просто, бесхитростно, но надёжно, красиво, на века!

Распаренных и разморенных, Евфросинья Федотовна усаживает за стол и кормит наваристым борщом.

— Ох, и вкуснятина! — не удерживаемся от похвал.

— Сала нет! — жалуется хозяйка. В магазине — разве ж это сало? Мыло, а не сало!

Ничого сейчас не можут, даже сала вырастить!

— Да какое, бабушка, сало, если «Сникерсы» есть. Интересно, будут ли когда-нибудь такие пожилые и крепкие женщины после питания не салом, а «Сникерсом»? — мелькнула мысль.

— Сникерсы-помрикерсы! Раньше мужиков не было из-за войны, а сейчас из-за «сникерсов», — словно угадав мои мысли, заявила хозяйка. Сказала и задумалась.
В доме много фотографий. Все старые, на них парни, молодые мужчины в военной форме, женщины в платочках.

— Так Вы, Евфросинья Федотовна, давно одна?

— Давно! Муж с войны не вернулся, детей сама рОстила. А потом сыновья помёрли. Одного машиной задавило, другой радиацию в армии грузил, помер тоже. Внуки от них остались, да дочкина семья. Навещают, в гости приезжают. А как же! Кто же им ещё скажет жисть русскаю… И опять задумалась.

— Евфросинья Федотовна, можно мы Вам изгородь отремонтируем — вон совсем завалилась? — уже не знаем как ещё отблагодарить хозяйку.

— Не трогайте, хлопцы — это про тигра память.

— Про тигра?! Здесь был тигр?!

— Был. Свиней моих резал. Я тогда четверых кабанчиков держала да гусей с курями.

А он вечером пришел — я уж спать собралась. Сначала гуси зашумели, а потом слышу — свиньи кричат. Думала — волк залез. Осерчала я. Зашла в сарай, схватила жердину и давай по нему бить! Его хорошо видно: кабанчики мои белые, а он темный. Бью его по голове, бью, а он возьми да и рявкни. Так я и села…

— Евфросинья Федотовна, а тигр был маленький?

— Не-е-а, большой. Мои кабанчики тогда по полтора центнера были, а он был как

два кабанчика.

— Евфросинья Федотовна, Вы видели, что это не волк и всё равно по нему били?!

— Видела и била. Говорю ж — осерчала. Русская я.

Океан и роза

Океан влюбился в Розу. С первого взгляда. Когда однажды утром увидел её, прекрасную незнакомку, в маленьком саду возле аккуратного домика на берегу. Но Роза не переносила солёную воду, её пугали огромные размеры и беспокойный нрав Океана, его влажное дыхание, холодные туманы. И Роза исчезла.

Но любовь Океана становилась сильнее и сильнее, и он стал… высыхать. Высыхая, Океан превращался в облака и летал по всему свету, разыскивая свою возлюбленную.

А Роза переселилась подальше от Океана, где нет туманов, нет соленых ветров, где много солнца и самых разных цветов вокруг. Но слишком много было солнца, слишком много влаги выпивали своими длинными корнями другие растения, и Роза стала умирать от жажды, ведь у нее не очень длинные корни.

Однажды утром Роза нехотя проснулась, долго не желая раскрывать глаза, чтобы не видеть жаркого солнца. Она грустно посмотрела на раскаленный солнечный диск и зажмурилась, — что-то очень яркое блестело на её лепестках и листьях. Это были сверкающие капли росы. Какими сладкими и прохладными они оказались! Роза раскрыла все лепестки и пила, пила с наслаждением, источая вокруг свой необыкновенный аромат.

Но вот осталась последняя капля. "Кто ты, спаситель?" — спросила благоухающая Роза. "Это я — твой Океан", — ответила капля.

…С тех пор Роза не разлучается с Океаном, и шиповник растет только в полосе прибоя дальневосточных морей.