ТАДЖИКИСТАН
Белая пыль из-под колес
Кружит, спускается на облака.
Мимо проносится рыжий утес
И одинокий огонь кишлака.

Плавится воздух, змеей серпантин
Вьется. И только старик на осле
Тихо крадется по краю теснин,
Ветром влекомый к Ферганской земле.

Он говорит, что Нурек — это ад,
Будто от яростной, дикой жары
Камни белеют здесь — солнечный яд,
С неба срываются в пропасть орлы.

Думаю, лжет, не хочет пускать
Смертных к бессмертным, в мистический край,
Где под ногами — небесная гладь,
А на хребтах — снежных воинов рать, —
Таджикистана непознанный Рай.
 

ЗВУКИ ДОНБАССА
У моей кровати тени пляшут словно чертенята.
Кровь на белом, кровь на красном — дробь свинцовая стучит,
Там, вдали, в сетях экранных, этой музыки солдаты
Бьются, рвутся за пределы, в небо, в Лету да в гранит.

Кружит огненная лопасть, скачут мины по оврагам —
Всё плывёт Харон по Стиксу на Полтаву и Тузлов.
Любит смерть цветные флаги, страсть, идейность, боль отваги,
Ну а я — бетонный кокон необстрелянных домов.

НА ШКАФУТЕ
Под кипрскими пальмами гуляют моряки,
Стучит волна прибрежная о корабельный ют.
За окнами московскими шумят грузовики,
Да дворники, продрогшие, на мокрый снег плюют.

Три тысячи шестьсот секунд отсчитывают час.
А крейсер встал на якорь, он застрял на полпути.
Следят за черной стрелкой вновь две пары детских глаз,
Хоть и не знают, сколько в порт «Сметливому» идти.

Кафе, песок и лабиринт светящихся витрин,
А за стеклом — пучина звезд, божественный Парнас,
Но он — в ловушке, он устал, он здесь совсем один,
Ведь где-то там безмолвно ждут две пары детских глаз.

НАИВНОЕ — СЫНУ
Когда ты закрываешь глаза, опускаются в море
Сотни звезд,
А по морю идут корабли, пенят черные волны.
Вот каюта и койка. В ней дремлет матрос.
Под кормою плывет кит огромный и сонный.
И он видит, как ярко горит небосвод
В толще вод, светом звезд озаренной.

Когда ты закрываешь глаза, фонари
Освещают опять миллионы дорог опустевших,
Наклонясь и сутулясь, — им бы тоже поспать до зари.
Только где уж!

Когда ты закрываешь глаза, над тобою дыхание мамы, а еще
Два больших белоснежных крыла — это ангел-хранитель.
Он слагает молитвы, а потом составляет небесный отчет
Для того, кто однажды нас всех призовет
На войну или в Рая обитель.
 

ДОЧЕРИ
Мне снилось, в наши окна бьются волны,
Ты смотришь сквозь стекло, и шторм стихает,
Вода уходит в небо, обнажая
Скелеты недостроенных домов,

Мой город детства... пуст — песок да камень,
Я мерю время тихими шагами,
Ты засыпаешь, ангел, а над нами
По звездным рекам проплывает Бог.

Быть может, вы в одной ладье сидели.
И звуки полуночной колыбели
Слагали вместе, там, где будто рыбы,
Во тьму ныряют тысячи комет,

Всё шли вперед, до самого причала,
Пока наутро с первыми лучами
Твоей улыбкой, вечной, безначальной
Не загорелся для меня рассвет.
 

НА УЛИЦЕ ПЕРМСКОЙ
Мне снилось, я мёртв; и в постель завернулась душа
Той старой кроватки в квартире на улице Пермской,
Как снежные хлопья, куски штукатурки, шурша
По рваным обоям, спускались на пол моей детской.

Не мог я понять, отчего же вернулся в свой дом,
Откуда, как вызревший плод материнского чрева,
Так рвался на волю, чтоб жить да любить… и потом
Смешаться с землей, с перегноем семейного древа.

А хлопья летели, зияла дыра в потолке,
Скользили лучи сквозь меня, разлученного с телом,
Хотелось вздремнуть. За окном, на Амуре-реке —
Известка и лед снова воду окрасили белым.

Ни врат Китеж-града, ни тайны небесных светил
Никто не открыл мне в чертогах загробного мира,
Я просто вернулся в квадрат отсыревших белил —
На улицу Пермскую, в плен обветшалой квартиры.
 

НОЯБРЬСКОЕ
Ночь-блудница тихо бродит в лабиринте переулков,
Рассыпая ворох снежный по плафонам фонарей.
Не жена и не девица, а усталая старуха,
Разметала вьюги-косы,
Разбросала искр россыпь,
Оживила мысли, грёзы
Скверной юности своей.
Смотрит белыми глазами в черноту погасших окон.
Скрежет, скрип, костлявый палец бьёт в холодное стекло.
Скоро вспомнит ночь-блудница,
Что всю вечность ей томиться
В теле дряхлом, но бессмертном, отвергающим тепло.
А над маленькой планетой с тонкой плеврой атмосферы
Мёрзнут камни и кометы обращаются в хрусталь,
И звенят зима и стужа,
Да Нептун с Ураном кружат.
Свет от фар на скользких лужах
Завивается в спираль.
В городской бетонной клетке заплутала ночь-блудница,
Обманулась, угодила в проводов тугую сеть.
Ей бы снова стать девицей
И в ракету обратиться,
Ей бы вырваться из плена. Манит космос будто смерть.
Где же август, ворох света?
С головой бы в омут лета
Через заросли малины и черничные кусты;
Мы под куполом с тобою
Поднебесного собора…
Но ноябрь снова воет
На продрогший диск луны.
 

МОНМАРТСКИЕ ФАНТАЗИИ
Кружат мельницы Ван Гога в синем небе над Монмартром,
Пыль клубами поднимают Ланжерона казаки,
В полумраке за собором  — призрак Жана Поля Сартра
Или Партра, что родился от Виановой руки...

Я же здесь лишь жалкий пиксель в телефонов море гладком,
Буква, тонущая в бездне непонятных мне речей.
Лучше спрячусь-ка за Тертром, в старой антикварной лавке,
Чтобы Эйфеля фигуру вдеть в кольцо своих ключей.