Ирина ЛОБАНОВСКАЯ. Happy New Year

Чуркин полюбил. Вопрос «почему?» для этой страсти оказался отнюдь не риторическим. Был очередной припадок осеннего тепла. Рядом вздыхал ветер.

Прекрасная незнакомка оказалась незабываема. Неповторима. И неотразима. Морда грибом, горькое воспоминание о расческе и серый мини-мешок по последнему воплю моды в Краснокозельске.

Чуркин содрогнулся. Потом заржал. Потом прилип.

— Чурка садовая! — взрыдала позже мать. — Весь в отца! Говорящая фамилия!

Очевидно, памятная ей схема отношений со злополучным и поругаемым ею папенькой Чуркина развивалась точно в такой же глагольной градации.

Чуркин приблизился к незнакомке и осторожно справился об имени.

— Елена! — горделиво сообщила чаровница.

И снова все било в яблочко. Как она шла… Ах, как она шла! Мама дорогая… От бедра. От ребра. От дьявола. От великого Воланда. Черт знает от кого… Сразу вспомнились всякие менелаи и иже с ними. Вот только увидели, как Елена идет… И войны сразу всякие… Делать людям нечего. И Чуркин туда же.

— А я Олег, — скромно поделился он.

— Редкое имя, — справедливо отметила Ленушка.

И они стали видеться. Ходить двоечкой в кафе и компанию Чуркина. Друзья были настолько ошарашены увиденным, что воздержались от комментариев, разумно припомнив Онегина, тщетно пытавшегося вразумить поэта по поводу обожаемой Ольги. В конце концов, каждый должен прожить свою жизнь, построенную на условностях.

А она бежала ровненько по личному сценарию. Счастье свернулось котенком, тихо засопело и замурлыкало. Дело близилось к свадьбе. Наивный Чуркин возмечтал, что его любовь сходит тогда в кои-то веки в парикмахерскую. Хотя причем тут это? Суть в ином. Елена оказалась баба умная, начитанная, общаться с ней было интересно. Как завернет про Канта… Она историю в универе преподавала. А главное, что в голове, а не на ней.

— История, — призналась однажды Елена, — наука мифическая. Разве можно доказать или опровергнуть ее факты? А где свидетели, блин?

— Ленушка, это чушь! — заспорил Олег. — У вас, историков, есть правило трех подтверждений.

— Да хоть сорока восьми! — фыркнула Елена. — Почему этим подтверждателям надо верить на слово?

— Тогда никому и ничему нельзя верить! — закричал Чуркин.

Любимая весело кивнула:

— Ну да… Нельзя. А ты веришь? По принципу «я сам обманываться рад»? Дурачок…

— Но как ты можешь преподавать историю с такими убеждениями?!

— Именно поэтому и могу. Вот что Толстой утверждал? Который Лев Николаевич. Тогда он еще в универе учился. И говорил, что история — это не что иное, как собрание басен и бесполезных мелочей, пересыпанных массой ненужных цифр и собственных имен. Смерть Игоря, змея, ужалившая Олега… Твоего великого тезку. Сказки. А кому нужно знать, что второй брак Иоанна на дочери Темрюка состоялся двадцать первого августа 1563 года, а четвертый, на Анне Алексеевне Колтовской, — в 1572 году? Тебе нужно? И ты думаешь, что современные дети знают, кто такие Троцкий и Керенский, в чем суть реформы Столыпина и когда была Курская битва? А лет через десять об этом все забудут.

Чуркин умолк. Он компьютеры в фирме налаживал.

Мать, как и Ленушка, тоже язык за зубами не держала.

— Держите меня семеро… — простонала она после знакомства с будущей невесткой.

— Почему семеро? — простодушно удивился Чуркин.

— Потому что пятеро не удержат! — отчеканила мать.

Олег попытался с ней объясниться.

— Ты всегда воспринимаешь обстоятельства как конец. Это в корне неверно. Пусть звучит банальщиной и стандартом, но стоит думать, что у нас все будет хорошо. Завтра. Или послезавтра. Через месяц. А если не все хорошо, то это еще не конец.

— В моем возрасте нельзя так далеко планировать, — жестко отпарировала мать. — Думай, что говоришь. Завтра… Послезавтра… Через месяц… Я даже перестала покупать себе зеленые бананы.

— А белые летние туфли, заказанные неделю назад? — неосмотрительно брякнул Чуркин. И тотчас пожалел о сказанном.

— Ты злобный! — простонала мать, пригвоздив мученические глаза к потолку. — Там была дешевая распродажа! А у меня нет денег на дорогие вещи. И ты прекрасно знаешь об этом.

Мать всю жизнь проработала в библиотеке, оказалась женщиной без возраста и резво носилась по Москве в своих любимых узких брючках. В девяностых стала исповедовать либерально-демократические взгляды, любила Гайдара, но в личной жизни придерживалась сурового авторитаризма. Как большинство на Земле, она свято верила, что умеет планировать чужую жизнь намного лучше, чем свою.

 Вокруг уже белела зима. Чистенькая такая, нежная… В ласковых водопадиках снега. И снова вздыхал ветер. Елена надела шапку, отчего мечты о парикмахерской у Чуркина стали острее. Зато дубленка скрывала мешковину хотя бы на время.

Ночами Ленушка засыпала, почему-то ткнувшись носом в подмышку Чуркину. И тихонько вздыхала во сне о чем-то своем, сокровенном.

Мать пообещала к свадьбе инфаркт. В качестве главного подарка.

—Ты не должен жениться на этой картофелине! — простонала она. — Мама против!

— Но я ее люблю… — выдохнул Чуркин.

— Тогда тем более! — крикнула мать. — Ей даже косметика не поможет, разве что всю заклеить обоями! Ты сошел с ума!

— Если он у меня вообще был… — пробурчал Олег.

— Ты знаешь, что тебя ждет? — грозно сверкнула глазами мать.

— А ты знаешь? Откуда? — Олегу стало скучно.

Темнота становилась темнее. А жизнь начинала напоминать волну: если сопротивляться ей, она тебя сметет. Но если попробовать нырнуть, возможно, удастся выплыть.

Мать мечтала взять реванш в судьбе младшего сына. Старший брат Олега, такой же эмоционал, когда-то крепко потерял дыхание от супермодели. Она гуляла по подиуму то ли у Зайцева, то ли еще у кого-то. Брат сходу женился. И столь же быстро отрезвел.

Юная модель мгновенно родила девочку, точную свою копию, проворно сбросила ее на руки безотказной свекрови и снова пошла гулять по подиуму. Она совершенно не менялась с годами: все те же бесконечные атласные ноги, все та же мило растрепанная головка и все то же пристрастие спать до полудня. Дочку модель навещала редко и даже умудрилась проспать первое сентября, когда девочка пошла в школу. А малышка так ждала мать…

— Я ей этого никогда не прощу! — объявила Чуркина-старшая. — Помню, как ты за ней ухаживал… Эти лохматые букеты, истекающие слезами, отчаянием и молитвами… И наконец она смилостивилась! На мою голову! Это трагедия. Но не маленькая, как у Пушкина. Ни один брак на свете еще не кончался успехом. Успехом оканчивается только развод.

Брат Олега равнодушно пожал плечами. Он давно все простил, потому что забыл. Нашел себе славную простую домохозяйку и был спокоен и доволен обедами и ужинами. Для моделей он не создан.

Хотя однажды… Олег хорошо помнил тот разговор.

Мать наставляла старшенького. Как всегда. Мама против…

— Жизнь твоя без нее будет легче.

Брат лениво и безразлично пожал плечами.

— Не легче, а мельче. Но и это сгодится. В жизни бывают удачи, а бывает ценный опыт. Вот им я и обогатился.

И теперь мать хотела во что бы то ни стало удачно женить младшенького. А тут страшная оказия в виде Елены прекрасной…

— Что это вы оба-двое помешались на походках?! Братец твой точно такой же. Как мне с вами повезло! Про Пушкина с его пристрастием к женским ножкам даже не заикайся! Это просто банальщина. А у тебя Гомер плюс со сказками. Ты обчитался, словно объелся. Ты и в детстве обожал именно их, — резюмировала мать. — Но в твоем насквозь выдуманном мире никогда не было места для настоящей сказки. И не будет. Там для нее слишком тесно. Мир ограничен. И не органичен. А добро побеждает только в сказках, и то далеко не во всех. Ты ведь знаешь.

 Чуркин знал. И словно не знал ничего. А если и забредали в его в голову размышлизмы всякие, то ведь должно хоть что-нибудь в нее приходить. Пусть ненадолго. Он начинал чего-то неосознанно бояться. Но есть ли большая разница между тем, чего мы хотим, и тем, чего боимся? И будущее придумано для того, чтобы испортить настоящее.

— Когнитивный диссонанс, — хмыкнул однажды старший брат в адрес младшего. — Все складывается не так, как мы ожидаем. И ныне, и присно, и во веки веков… А почему? Эх, Лежек, если бы я мог взять гигантский ластик и все стереть, начиная с себя… Удачный выход. Но не получается. Время сотрет.

 И оттого, что брат назвал Олега почти забытым в детстве именем, и оттого, что выдал сокровенное, младшему стало не по себе.

Он теперь просыпался очень рано. Лежал и думал. Мысли был какие-то непутевые, расхристанные, разрозненные… Бездельные какие-то мысли. Ночами шел мохнатый снег. Белыми шмелями. Тихо в стекла постукивал.

Тишину царапали и скребли скрипучие шажки будильника. «Встать рано просто так и встать рано по необходимости — очень разные вещи, — думал Чуркин. — Интересно, а почему у ночи лишь четыре часа? Мы говорим: двенадцать ночи, но четыре утра. А времени нет, это иллюзия. Проткнешь его иглой и окажешься там же, где был. Поэтому рассуждения на тему, что нет подарка дороже, чем время, полная чушь. Возможен лишь островок времени. Необитаемый и крохотный, затерянный в океане нашей бытовухи».

Олег размышлял. Выпиливание по сердцу…

Вот в чем прикол… Только некрасивые женщины знают, что такое любовь. И только они счастливы. У красоток это лишь крючок, приманка, западня, куда попадают многие. Чтобы понять все о любви, достаточно взглянуть на жену Макрона и вспомнить ее анкетные данные.

Секс… Чушь собачья. Любовь — это вам не базар на площади, где все напоказ. Это суровый до жесткости эксклюзив, когда даровано истинное притяжение. И не надо дурацких вопросов, отчего да почему. По кочану!

А потом пришел Новый год.

Для Олега это был единственный праздник в году. Все остальные он игнорировал, в том числе и свой день рождения. А что тут праздновать? Ежегодное приближение к смерти?

Жизнь царапали и скребли скрипучие мерзкие шажки будильника.

Условились встречать вдвоем с Леной. Чуркин должен был к ней прийти часов в десять.

Он был неестественно возбужден целый день. Ничем не мог заниматься, только отвечал на поздравления и сам поздравлял. И еще потихоньку прикладывался к рюмке. Наконец, поняв, что бухать довольно — еще ведь новогодняя ночь впереди! — стал бриться и собираться к любимой.

Мать, провожая его, прочитала с пафосом своего любимого Винокурова:

Но все-таки скажите: 
— Я покину, 
коль будет надо, эту вот — одну! 
Привязанность страшна и к кокаину, 
и к женщине, и к славе, и к вину...

Странная тишина встретила его в квартире Елены, когда он открыл дверь. Ключи у него давно были свои. Всюду горел свет, кукарекал телевизор, зеленела елка, а посередине комнаты сиял великолепно накрытый стол. И свечки горели. Чего там только не было, на этом столе… Мама дорогая! И красная рыбка, и салями, и сыр, и дорогое вино, и фрукты… А Ленушка, видно, пошла соседей поздравлять.

Чуркин хотел уже садиться и лопать, но вдруг наткнулся взглядом на самый центр стола. Там на блюде лежала жопа свиньи. Впрочем, это могла быть и не свинья, но вот задница — неоспоримый факт. А на ней плотный лист бумаги с красиво выведенными словами: HAPPY NEW YEAR.

Ошарашенный Чуркин сел и стал есть. И думать. Что все это значит? Где Лена? К чему дурацкий цирк со свиньей? В памяти услужливо-насмешливо завозилась фразочка насчет «Здравствуй, жопа, Новый год…». Какое-то там совпадение латинских корней… Ленушка рассказывала.

Постепенно он напился вдрабадан и съел тоже безмерно много. Сам себя поздравил в полночь и чокнулся со сладко воркующим телевизором. Вопрос о Лене больше не возникал. Она шагала себе где-то в свойственной ей манере от бедра. От ребра. От дьявола. И от свиньи.

Утром Чуркин вызвал такси и поехал к маме. То-то обрадуется…

Спать хотелось больше, чем жить. Вдогонку тихо вздохнул ветер.

Tags: 

Project: 

Author: 

Год выпуска: 

2017

Выпуск: 

12