В московском издательстве Флюид FreeFly вышел новый роман прозаика Романа Богословского «Зачем ты пришла?» Книга увидела свет в серии «Книжная полка Вадима Левенталя». Это история о любви-буре, любви-наказании, любви-беде. В разрушительном огне безудержного влечения сгорают два брака, судьбы главных героев и их родных. В этой любви мало «приятного», «милого» или «трогательного». Но зато именно такие любовные сюжеты запускают механизмы эпосов, вращают колеса истории и освещают вспышками смысла человеческую жизнь.
Вадим Левенталь, издатель:
— В этом небольшом романе Богословский словно взял и пошел ломать деревья голыми руками. Это короткий — как взрыв бомбы — текст о страшной болезненной любви, от которой никому не становится хорошо, даже при всей ее взаимности. Поэтому на обложке черное сердце: да, любовь, но любовь тревожная, деструктивная, обреченная. Текст предельно эмоциональный, местами так и кажется, что рассказчик сорвется на стихи — и хорошо, что короткий; был бы длиннее, читателя разрывало бы на куски, а так он все-таки остается в живых, хотя и словно в стиральной машинке отжатый.
Это четвертая книга Богословского. В 2013 году увидел свет первый сборник автора «Театр морд», в 2015-м в серии «Легенды нашего рока» вышла биографическая книга о группе «Агата Кристи» за его авторством, в 2016-м появился роман «Трубач у врат зари», который имел довольно большой резонанс в литературной среде. «Трубач у врат зари» побывал за последние годы в лонг-листах сразу нескольких престижных литературных премий: «Национальный бестселлер», «Ясная поляна», «Горьковская премия». Подробне здесь
Представляем главку из романа
Зима обманула, наступила снова.
В самую стужу, в страшно-сказочную предмартовскую метель, тебе захотелось ясновидения. С чего вдруг ты стала видеть неясно, кто залепил тебе твой карий взор, я понять не мог. Ты просто сказала, прошу тебя, садимся и едем к ворожее Наде в Степаново. Будем спрашивать ее про нашу любовь, про то, что она есть такое.
Сели и поехали.
Пока мчали по вечернему городу, метель не так пугала, свет из окон домов и фонарей обманывал нас, преуменьшал значение хаоса. Машинка справлялась, искренне веря в эту фонарно-светофорную ложь.
Город закончился, началась трасса, окутанная стремительным потоком поземки. Поток уходил в белую бесконечность, за которой, казалось, и есть край земли. Но ты не верила в существование края земли, поэтому мчала каждый раз за край, и снова за край, не сбавляя скорости.
Въехали в Степаново. Село погрузилось в мельтешащую мглу. Дома были похожи на гигантские черные головы деревянных великанов, тела которых по шею занесло снегом. И лишь глаза-окошки мерцали сквозь порошу тусклым светом.
— Ну и где этот дом, где она живет, ворожея эта Надя? — спросила ты у руля, в который вцепилась, спросила с пугливым раздражением.
«Где тут узнают про любовь, а? Что она есть такое?» — чиркнула смешная мысль мне по виску, воспламенилась, потухла.
Я мягко попросил тебя затормозить в любом месте, иначе было нельзя. Мы втроем — ты, я и машинка, — качались, словно на вздыбленных волнах, готовые утонуть в белой морской пучине, на дне которой шевелились снежные крабы, ледяные рыбы и покрытые инеем водоросли.
Ты закапризничала: ну сделай что-нибудь, ты мужик или кто?
Я пересел за руль, поплыл по волнам медленно, то и дело сверяясь с кусом. За такой метелью можно было вовремя не увидеть айсберг — и разбиться.
…вгляделся в кружение. Вдалеке что-то светилось, кто-то ходил прямо по белой взъерошенной воде, какие-то тени. Они что-то кричали, светили фонарями, словно пытаясь спасти утопленника, чтоб не упал он на дно, не достался гигантским снежным водяным.
Вкруг чего они ходили? Это дом? Голова? Корабль? Сознание не подсунуло ничего привычного, и я просто созерцал непонятное движение, неизвестных существ в неизведанном пространстве. Ты поднесла кулачок к губам, распахнула глаза на меня: кожа вокруг глаз надтреснулась. На секунду мне показалось, что из твоего лица проступает другое, чужое лицо.
Что-то ударилось в заднее стекло — один, два, три раза. Взвизгнула метель под капотом, что-то хрустнуло под колесом.
— Можно, дорогие? — вместе с орущим свистом метели, влетело снаружи. Дверь шибанулась о ветер. Я выскочил, снег сразу же заплевал мне глаза ледяной слюной.
Существо улыбалось мне. Как я мог это видеть во тьме?
— Можно присесть-то? Не бойся, дорогой, я человек божий.
Священник сел на заднее сиденье, улыбался, часто дышал. Он был подозрительно молод и весел.
— Женаты ли? — первое, что спросил, высунувшись вперед и рассмотрев нас.
— Только собираемся, отец, — я пытался уловить его состояние, копируя интонацию.
Ты полосонула меня взглядом и еле заметным движением руки. Это было за «только собираемся».
Я решил пошутить:
— Сначала вот про любовь хотим узнать. Что она есть такое…
Батюшка меня не слушал, он взял слово без спросу, и отдавать не собирался:
— Я священник местной церкви. Церковь Петра и Павла. Спасибо, что не оставили умирать в метели кромешной. Езжай потихоньку милый, я скажу если что…
Он вдруг умолк. Да так умолк, словно и не было его тут, и не говорил он ничего.
Метель влетела в сердце мое. Схватился я за ручку двери…
Он продолжил мягко:
— Любовь, значит, ищите. А я вот думаю, что все иначе. Это она, любовь, должна вас искать. И вообще — почему человек все время обязан искать любовь? Ему что, делать больше нечего? Забот других нет? Пусть берет и сама ищет. Люди—то без нее могут прожить, а она что будет делать, если людей не найдет? Так что вы подумайте. Это ее проблемы — и все тут. Но… не любовь вы ищите, — он хитро растягивал слова, — вы ищите Надежду. Ворожею Надю, так? Больше у нас ведь делать нечего, когда и глазам-то нечего не видно?
— Да, ее, — шепнула ты, словно сомневалась в этом, — Надю…
Батюшка откинулся назад, положил под голову руки. Пальтишко было ему сильно мало, рукава задрались по локоть.
И снова начал сквозь улыбку:
— Была у нас тут история такая. Лет сорок назад. Я тогда родился только. Валентин, с бешнинкой мужик, застал жену свою, Аглаю, с каким-то пришлым казаком. Прямо в разгар прелюбодеяния, прямо когда она, словно бес в трубу печную, выла в лицо любовнику, глаза свои затворив. Любви искала, понятное дело. И что ж тогда… Валентин этот возьми да кулачищами забей обоих на месте. А тут двойняшки их прибежали с улицы. Одна и посейчас жива.
— А долго еще? — спросила ты.
— …значит, вот, — священник зевнул, я наблюдал в зеркало, как губы его в темноте растягивались медленно, за пределы зеркала, до бесконечности, — девчонки мать мертвую с мужиком увидели, заорали, завизжали, как вот снежара этот ласковый за окном. Отец схватил их — и бросил обеих в подвал, да закрыл на засов. А сам поставил чугун, вскипятил воду, да и голову свою туда — сунь! Возьми и сунь! А девки в подвале орут, дверь царапают…
Он сипло вдохнул, взгляд его вспыхнул, но тут же подобрел:
— …девушка одна в это время в поле гуляла, в одной только ночной рубашке, хотя и день был уже, даже чуть к вечеру. Она, раскинув руки, крутилась там, собирая в ладони ветер со всех четырех сторон, стихией солнца обуреваемая — показывала себя, что б любовь ее быстрее нашла. Но ветер стал толкать ее, иди, мол, сама все обретешь, без всякой любви. Погнал ее ветер. Так и пришла она, крутясь, по дороге, к дому этому, где девочки сидели взаперти. «Надежда, надежда!» — кричали они из подвала. И она услышала. Вошла в дом, поклонилась трем мертвецам до полу, да открыла девочек. Вот с тех пор она Надежда. Ворожея Надя. Прежнее имя где-то там, среди темени подвала того затерялось. Надежда вам нужна — вот это правда. А не любовь. Так что — езжайте, милые. Сморите — пока я болтал, уже и звезды видно стало, все Господь очистил перед глазами вашими да фарами.
Я глупо присвистнул, как это иногда случается:
— сш-А как же Надя? Мы же к ней… Любовь… что она есть такое…
— А Надя? А Надя вот тут, в этом доме. Преставилась она. Вот иду проведать напоследок, спасибо, что подвезли.
Я хотел хоть как-то задеть его:
— А разве церковь… разрешает… ворожея ведь? Колдуны, там, маги и чернокнижники… не унаследуют…
— Церковь-то? Церковь никогда последнюю надежду не отнимает. Кто жизнь человека спас, тот с ворожбой навсегда попрощался, даже если ворожил всю жизнь. Сбежала ворожба. Хвост ее только и видели за углом. Езжайте с Богом, а там видно будет. Вам все впереди.
Вам все впереди… Как это так?
