***
Осень. Море.
Следы осыпаются пыльно,
ветер шепчет газетой, забытой в шезлонге,
чёрно-белые росчерки чаек
гортанно снуют у причала,
туман осторожно бинтует
разверстые раны заката.

Любовь устаёт и становится осенью,
горсткой золы обречённого лета.
Мне страшно.
Мне стыло.
Конец этой пьесы известен заранее —
сначала болит нестерпимо,
потом притупляется,
а позже
и вовсе пройдёт,
заживёт…
Только шрамы останутся…
 

***
Каждый день — это маленькая жизнь.
Рассвет
отличается от заката
так же, как
неумелый, стыдливый и робкий,
но яркий, как магний,
обнажённый до крика
щенячий захлёб
первой ночи
от
спокойной, размеренной точности
и выверенной скупости
многолетней
привычки…
 

***
Рождество.
На окне в керамической вазе
пытается выжить еловая ветка.
За стёклами
мокрое чёрное облако
плачет снежинками,
густо роняя лохматые слёзы.

Только я и зима.
И дымок сигареты беззвучно кривляется…
Тихо.
Я плачу
и густо роняю солёные капли.
Я и ветка.
Мы обе пытаемся выжить,
и обе не сможем.
Светает.

ДВОЕ
Витрина.
Стеклянный неоновый свет.
Расползаются двери,
учуяв тепло наших тел.
Мы входим.
Косметика, вазы, иные вещицы.
Дежурная ласка.
Мы оба довольны.
Мне нравится платье,
ему — продавщица.
 

***
Когда ты меня обижаешь,
я стою,
как освистанный клоун
на пыльном манеже,
а ты — победитель
в боксёрской перчатке,
и голуби,
словно клакёры,
тебе аплодируют крыльями
там,
за окном,
на карнизе.
 

***
Пожухлое солнце.
Старик и собака
затеяли спор посреди тротуара.
Дитя в распашонке на вырост
томится в коляске.
В газетном киоске тоскует девица
в растянутой кофте.
Уныло зевают кусты у дороги,
им скучно и пыльно.
Привычный пейзаж
чёрно-белого города.
Осень ещё не настала,
но ясно,
что лету сказать больше нечего.
Лето устало и хочет на пенсию.
Я его хорошо понимаю.
Желание радовать
требует сил,
а желание длиться −
тем более.
 

***
Девочка. Дитя.  Ребёнок.
Беззвучно шевелит губами,
сочиняя
свои первые молочные стихи.
Однажды
настанет день,
и она проснётся
на смятой подушке,
хранящей
отпечатки её морщин,
её прожитой боли
и долгой усталости.
Она будет бояться
своей немоты,
своей немощи…
Только голое дерево
станет тихо стучаться в стекло,
и она будет снова
беззвучно шевелить губами.
…До тех пор,
пока её навсегда
не засыплет снег…
 

***
…а ты ливень
залей в бензобак
и ударь по газам,
разметав сотни брызг,
растревожив окрестных собак,
распугав одиноких прохожих,
похожих
на печальных пингвинов
в оскале витрин магазинов.
По коже
мурашки от скорости,
от прощального взмаха
кустарника голого…
Ты сдери своё прошлое,
как сарафан
                     через голову…
 

***
Любовь развенчана,
                                   разграблена
                                                         и изгнана,
любовь наивной, ясноглазой стервы.
Из-под колёс осколочными
                                                брызгами
она прохожим
действует на нервы,
она глазами зыркает раскосыми,
она кудрями встряхивает
                                            рыжими.
Не приставайте с глупыми вопросами!
Любовь затравлена,
                                   задушена,
                                                     унижена…
 

***
От мира ошибок, от мира обманов
и всякого прочего зла
он прятался в мир заозёрных туманов,
она просто так жила.

В машине, в лесу, на работе и в спальне
он думал: реальность — пустяк,
и грезил о ком-то неведомо-дальнем.
Она жила просто так.

В туманах своих по ночам летая,
где грешная тает луна,
он думал — наверно, она слепая
или не очень умна.

И, в общем-то, это не ново от века,
хоть грустно на первых порах,
когда два обычных земных человека
живут в параллельных мирах.

Но только, когда их черёд настанет,
едва ли там кто разберёт,
что он растворится в озёрном тумане,
она — просто так умрёт.