Пограничник не торопился отдавать паспорта.
— Так с какой всё-таки целью вы выезжаете в Европу?
— Я же вам сказал, — заговорил Петров, нервно теребя какую-то висюльку на своей куртке. — Мы с женой каждый год посещаем известные европейские музеи. Утоляем культурный, так сказать, голод…
Пограничник поднял бровь. Петров вздрогнул и замолчал. Ситуацию попыталась спасти его жена. Она широко улыбнулась пограничнику, но голос её слегка дрожал:
— Вы же понимаете, мировые шедевры…
— Я про голод понимаю, — холодно сказал пограничник. — И про тех, кто устраивает себе гастрономические туры, понимаю, — он брезгливо поморщился. — А вот эти все ваши отговорки… Хоть один придумал бы что-то оригинальное. Нет, талдычат, как попугаи: «музеи, искусство, выставки, концерты». Как будто у нас нет всего этого!
— Нет, есть, конечно! — быстро начал Петров. — Просто, вы же понимаете… — и опять замолчал, понимая, что ничего другого, кроме слова «голод», сказать не может.
— Так. Подождите пока, в машину не садитесь, — сказал пограничник и ушёл к себе в будку.
Петров сунул дрожащие руки в карманы куртки, и там они продолжали трястись. Он старался не оглядываться по сторонам, но ничего не мог с собой поделать. Жена так и стояла с застывшей улыбкой. Прошло несколько тягостных минут. Пограничник молча выглянул из будки (Петров заискивающе улыбнулся) и втянулся обратно.
— С каждым месяцем это всё мучительнее и унизительнее, — процедил Петров. — Чтоб им всем!..
— Заткнись! — прошипела жена, не снимая улыбки с лица. — Хочешь, чтобы нас развернули? Я тебе говорила: не бронируй стол в Берлине, могут не выпустить! А ты что? Ноу проблем, дорогая? — он продолжала улыбаться, но смотрела при этом не на Петрова, а в сторону, отчего монолог её выглядел жутковато. — Самоуверенный идиот! Плакали теперь семьсот евро.
— Ну, что такое семьсот евро по сравнению с тем, что случилось с Орловым, например!..
— Заткнись! — резко повторила жена. — Не дай Бог!
Они помолчали. На погранпереходе было пусто: только машина Петровых и чуть поодаль — две фуры, которые уныло ожидали досмотра. С момента принятия закона об уголовной ответственности за ввоз в страну санкционных продуктов, грузоперевозки упали почти до нуля. А обычных путешественников "трясли" жесточайшим образом. В том числе, и на выезд.
Со стороны Европы въехал черный "Мерседес" с "блатными" номерами. Петров встрепенулся:
— Слушай... Это же Симонов!
Жена посмотрела в ту же сторону. И вовремя успела дёрнуть за рукав уже готового радостно заорать Петрова:
— Ты идиот? — спросила она вполголоса. — Стой молча.
В это время Симонов, не торопясь, вылез из машины. К нему подошли пограничник и таможенник. Симонов изо всех сил пытался выглядеть вальяжно. Получалось у него не очень.
— Петровы! — внезапно раздался голос пограничника, который проверял их документы. — Подойдите.
Они засуетились, заулыбались и подошли к будке.
— Значит, так, — начал пограничник. — Правила вы знаете...
Петровы расслабились, поняв, что их выпускают.
Тот брезгливо продолжал:
— Там можете есть и пить всё, что угодно. Список запрещённых к ввозу продуктов знаете. Не впервые едете. Перед возвращением на родину вы обязаны максимально опорожнить желудки, чтобы на территорию страны не попали санкционные продукты. В противном случае это будет приравнено к попытке ввоза "запрещёнки". Не забывайте: до семи лет — в зависимости от объёмов.
Петровы начали кивать и пятиться к машине. И в этот момент раздался истошный крик. Они оглянулись. Два пограничника крепко держали Симонова. Он кричал, выгибался, извивался и всячески пытался вырваться. Лицо его было багрово-красным, по лицу лились крупные слёзы.
— Сволочи!!! — орал Симонов. — Суки! Я больной жене кусочек пармезана везу! Ей жить осталось пару недель, она попросила хоть перед смертью!..
— Пусть отечественный пармезан жрёт, — спокойно ответил ему один из пограничников. — Он даже лучше. Да и всё равно помирать — какая разница!
Симонов рыдал и вырывался, таможенник с равнодушным лицом выгребал из багажника одну за другой головки сыра и какие-то пакеты.
Петров вышел из оцепенения и почувствовал, как жена толкает его в спину и что—то шипит. Он повернулся — она стояла с перекошенным лицом.
— Что, милая?
— В машину! — процедила жена. — Быстро!
— А, да-да... Он завёл двигатель, и они тронулись. Проезжая мимо Симонова, Петров отвернулся. Руки его тряслись. Жена рядом бормотала:
— Последний раз, Петров. Ты понял? Последний раз. Это невыносимо...
Через сутки, лёжа на широчайшей кровати лучшего отеля Берлина, она пьяно улыбалась и лениво говорила:
— Это было божеееественнооо!.. Петроооов, ну, почемуууу... Ну, почему они до сих пор не начали выдавать статус гастрономического беженца? Забронируй нам ужин — здесь же, через месяц!