ЗАГВОЗДКА

Ничто в жизни так непостоянно, чем Броды.

Не бутерброды. Они-то всегда являются по утрам. Не заброды, резиновые сапоги моего детства, чем то похожие на мушкетерские ботфорты. А маленький, теперь украинский, городишко Броды, который легко сдавался в любые руки. Австрийцам, венграм, полякам, русским, евреям, украинцам. Всем. Одному лишь монументальному Оноре де Бальзаку взять его было не под силу.

Приехал он в Броды на почтовых, для того, чтобы отправиться в Верховню к своей возлюбленной Эвелине Ганской. Надо сказать, что заморские таланты любят общаться духовно и телесно со славянской кровью. Восток для писателей, художников, музыкантов примитивен, как заводная игрушка. Ну, «Танец живота»… И что? Запад – весь из мишуры. Французы духи изобрели, чтобы не воняли. Англичане напускную чванливость и чопорность взяли в моду. Тьфу! Славянская красавица умна и коварна. Она, насытившись любовником, непременно искусно откусит ему голову. И он сам эту голову с негой и желанием подставит.

Однако, по настоящему Бальзаку «голову отчикали» в Бродах.

Великий романист остановился в гостинице «Россия». Откуда он писал в Париж, восхищаясь Бродами и этой гостиницей. «Видели ли вы французские тюрьмы? Они намного уютнее, чем сей постоялый двор».

В той гостинице обитали и традиционные клопы. Никто не изучал роль клопа в русской литературе. А надо бы. Ведь почему нынешние писатели и поэты пишут вяло, скучно, долго. Потому как клопов на них нет. А так, клоп укусил, живехонько свечу затеплил и за гусиное перо. Национальный клоп, это как стило в Древней Греции, не дает залежаться.

Я отвлекся. Приехал Оноре де Бальзак в неурочное время. Ему надо было поскорее попасть в Бердичев, затем в Верховню, к любимой своей. Но вышла загвоздка. Что за странное слово?!

Перевозом здесь занимались евреи. Они то, знавшие французский, и твердили повсюду «загвоздку». Один из них даже потряс для внушительности длинным, кованым, четырехугольным гвоздем.

Оноре де Бальзак подумал, что предлагают купить, но те мотали головами и советовали осмотреть самый крепкий Замок Европы, построенные еще Станиславом Концепольским.

Оказалось, еврейское население города справляло праздник. Неделю! И сколько бы нетерпеливо не фыркал великий француз, они уже все подряд лишь показывали тот самый гвоздище. Бальзак в ответ им предлагал флакон модных духов, свои книги в кожаном переплете. Отвечали и по - польски «Бардзо дзенкуя».

 Большое спасибо!

Дохлый, как говорится номер, извозчики отказывались работать, грех. Твердили свою «загвоздку». И не везли к изнывающей от любви Еве-Лине Ганской. В Бердичев он попал лишь через неделю. И захворал, простудившись в дороге.

Если честно, то история умалчивает, кто вбил гвоздь в гроб автора «Человеческой комедии»: Эвелина, несговорчивые кучера, или элементарная простуда?

Броды сейчас украинский город. Но знаменитая фамилия Бродский оттуда. Иосиф Бродский. Художник Исаак Бродский. Родовые корни Исаака Бабеля оттуда же. Как тут не вспомнить о клопах.

Здесь невдалеке росли великий фантаст Станислав Лем и знаменитый австрийский алкоголик Йозеф Рот, написавший «Легенду о святом пропойце»

Во время первой мировой войны имя города «Броды» звучало во всех сводках всех штабов. Во время второй здесь было самое великое в истории войн танковое сражение.

А сейчас что с Бродами?

Замок, архитектурный уникум, который когда то строили лучшие зодчие Европы, превратился в отхожее место. Напротив него – рынок. И сюда, в этот артефакт, впритруску бегают торгаши, чтобы справить нужду в полной негласной безопасности.

Впрочем, 13 тысяч бродцев гордятся тем, что сюда из Франции бежал от тлетворного влияния кофе, изысканных духов, сандалий с красной подошвой, блудливых своих романов гений. И здесь его схватила непонятная «загвоздка». Хотя, надо сказать, что утешительный приз в форме вольной в желаниях, богатейшей русской пани Ганской ему был дан судьбой.

 И еще он избежал изящного откусывания головы.

КАК БЛОХА НАС ПОДКОВАЛА

«Прибежали в избу дети,
второпях зовут отца:
«Тятя, тятя, наши сети
Притащили мертвеца…»
Кажется, Пушкин

Во всех мультфильмах учительницу изображают в очках. Будто это не очаровательная леди, а среднеазиатская кобра.

Так вот, учительница протерла свои очки клетчатым, мужским платком и шумно вдохнула воздух:

- А теперь скажите-ка мне, мои молодые друзья, где находится Монголия?

Леса рук не оказалась. Но хоть какие-то желающие ответить были. Быстро, словно у нее кто- то хочет отобрать ответ, отчеканила Настя Очкась:

- Это город такой, блин, короче, населенный пункт. Рядом с Сочи!

Светлана Филипповна научилась не изумляться оригинальности своих питомцев:     

- Почему ты так думаешь?

- Я не думаю, я знаю. Манголии, они в Сочи, кто то говорил.. Или в телефоне видела. Там могнолы живут и немного китайцев. Для прикола.

Спокойствие – главное достижение современного учителя.

А Саша Мещеряков, как думает?

Саша Мещеряков думал о том, что он перешел на третий уровень в игре «Сбей баклушу», но реакция у него оказалась баскетбольной:

- В Европ-п-пе!

Светлана Филипповна, криво улыбнулась:

- Объясни?!

Мещеряков сделал авторитетное лицо:

- Ну, они, короче, того, с румынами рядом…

- А ты полагаешь, Румыния европейская страна?

- Гммм… Может, и африканская, дядя говорит, что они, эти румыны, из Индии вышли…

Класс молчал, внимая…

Надо сказать, что этот выпускной класс, в котором 29 учащихся «тянет» на 19 золотых медалей. Остальные 10 учатся на «хорошо» и «отлично»

«Приписки», о которых так долго говорили в социалистическом периоде, из области экономики твердо с блошиной сноровкой сиганули на общеобразовательную ниву. И посему не удивительно, что «котангенсами» здесь вполне могут назвать монгольских котов, путешествующих из Азии в Европу, из Европы в Африку.

Наши дети и внуки научились уже жить в виртуальном мире. Началось все с мультфильма «Ну, погоди!». Давным-давно. В нем ошалевший Волк драпал от изверга Зайца. Но этот мезозой миновал. Мы перешли в открытое общество, в котором личная жизнь с футболом, игрой в какие-то куклы, скромными поцелуями у калитки, бессмысленными стихами Пушкина кажутся бредятиной братьев Стругацких. Ничто не вечно. Мультики стали интересны только в очень уж гламурной упаковке, вроде, «Гадкий, я». Одноглазые миньоны, шестиногие чудовища, копии сухопутных осьминогов населяют детский мир. «Мертвецов» теперь ловят без помощи «тять» одним нажатием компьютерной мыши!

Книги стали смешны, неинтересны, глупы, вроде бабушкиного патефона, который никто никогда не видел. Место книг, впитывающих в себя болезнетворные «фаги», и, не приведи Господь, переносчиков болезни Зика, в начале - в гараже, а потом - на помойке. Пусть их могнолы читают. Им в Европе делать не фига. Не дуть же все время «Швепс» с кумысом.

Иван Алексеевич Бунин, или еще какой - то кинутый на помойку автор, говаривал: «Ножом можно ломоть хлеба отрезать, можно икону выстругать, а можно и зарезать».

Не предусмотрел нобелевский лауреат. Не стругают и хлебом не делятся. Теперешние сети актуальнее ножа, они без передышки тащат в «наши избы мертвецов».

Примеров не есть числа. Уже появились сайты, которые пропагандируют суицид. И на которых показывают видео суицидального зрелища. Приговорённый к смерти подросток бросается под поезд. А его снимают на смартфон с отличной оптикой. Общество самоубийц, о котором когда то вяло написал Р. Л. Стивенсон, стало гораздо совершеннее Дети делают «сэлфи» на крышах домов.. Их узкий мозг не может понять, что это их последний жизненный акт… Они почему то решили, что, прыгая с крыши, попадут в параллельный, «прикольный» мир. Решили? Сами? Или так за них решили «тяти» - политики, «тяти» - коммерсанты, «тяти»- отцы…

Цветут пышным цветом «могнолы» в мозгах!

А тяти и учителя – в рот воды. На учителей давят: давай стопятидесятивссьмипроцентную успеваемость. В этом году. В следующем – стадевяностопроцентную. Уву! Уввву! Уввву! Вэу!.. «Сестра наша жизнь»? Сеструха наша Показуха! Виртуальные депеши со скоростью 300 000 километров в секунду летят в разные стороны и страны. Где то, в так называемых «монетных дворах», выливаются из алюминия и сплавов «золотые» медали, в т. ч. и для девятнадцати юношей и девушек, перепутавших страну с растением-цветком.

Мы все вместе с чадами нашими находимся в «краю могнолий». Не было никакого Батыя. Мамая – бабая. Сашка Мещеряков от дяди, правда, слышал, что, кажется, в Урюпинске существовал такой рок ансамбль «Чингиз-Хан». Давно. До нашей эры. И всё.

Давно уже я попробовал посмотреть мультфильм по писателю, обхохочитесь над его фамилией именем отчеством, Николай Семёнович Лесков, но не вынес жуткого модернизма этого шедевра. «Мультик» называется «Левша». Нет, он не о каратисте, он - о мастере, подковавшем крохотную кусачую букашку. Бросил смотреть, не в силах. Не бывает таких блох и «левш» тоже, как не бывает «миньонов». Между прочим, шоколад в декадентскую эпоху так назывался. И жена Блока, Любовь Дмитриевна Менделеева, придумала для мужа одну строчку: «Шоколад «Миньон» жрала». Но это к слову… Не обожрались ли мы все этого «Миньона», как блудная корова белены, раз влезли душой да и телом в виртуальный мир мультфильмов, стрелялок-погонялок, вонялок, костылялок и прочей сатанинской белиберды? Замечу, и эта потеря ума происходит и с нами тоже, не только с поколением «Пепси» или «Пи».

Компьютерная «блоха» вогнала нас в кресло, скинула домашний тапочек, затем другой. Блоха воткнула в наш рот пирог с эмульгаторами. И с «Е – 216». Задрала нашу ногу, потом другую и злорадно, с хирургической точностью подковала почти всех.

Кафка, завидуй! Что там твоё «Превращение», сказки народов мира?!

Ах, как мы смеялись, подражая густому шаляпинскому басу: «Блоха! Ха-ха!..

 Жил-был король когда то!»

У КОНЕЙ И КОНОКРАДОВ

Верю в Бога. Но не верю, что он похож на моего армейского старшину Луценко, который заставлял новобранцев стоять по струнке и раздеваться за сорок пять секунд, пока горит спичка. Словно мы были не солдатами, а вольноопределяющимися в публичный дом.

Конечно, Бог строг и, естественно, не глуп, раз он объемлет всё.

Однако, сейчас то, казалось бы, верь не хочу. Никто не препятствует, возводятся новые Церкви и батюшка непременно становится по правую руку возле любого мало-мальского главы, раньше это место уверенно занимал секретарь партийного комитета. Ан, нет. Как то я привык различать фальшь во многих ревнителях Веры. Все мне, испорченному светскими забавами, кажется, что они хотят что то поиметь от этого.

Да и сам я, если не сомневающийся, то ленивый. Мне кажется, что если верить, то прежде надо понять. Моей бабушке Дуне было хорошо. Она просто верила в «боженьку» и часто ездила в город Сызрань в златоглавую с широкими плечами Церковь. Однажды, помню, и меня, маленького, взяли. Помню сладкий дымок от кадила и золотые иконы, и то, что я потерялся в этой толпе из сапог, ботинок и тапочек, стачанных из старых брезентовых шкивов от зерновых сушильных транспортеров.

И все же прививка была сделана. Маленький я поверил. Но мне было не до Иисуса, потому что я рос, собирал землянику, ворошил сено, чистил у коровы в хлеву, отбивал лопатой коровьи лепешки, бегал в родник за водой, мастерил поджиг, это такой пистолет на спичечной сере и читал книги.

Уже в наши эти такие сомнительные, хмурые времена, в которых беспрестанно потчуют концом света, меня припекло. Да, да, именно то что вы подумали…Что толку лазить в приемном покое интернета, тут тоже наперебой угощают всякого рода зельями, которые варили ведьмы в "Макбете!." А у Бога попросить милости надо! И я отправился в хуторскую Церковь к знакомому батюшке отцу Сергию. Того я застал с гаечным ключом под автобусом. Надо сказать, что в прошлом о. Сергий был водителем. А сейчас он ремонтировал церковный автобус, чтобы возить местных деток в специальный православный лагерь.

Отца Сергия я знал давно. Мы с ним часто говорили на тему Гоголя и Достоевского. Он предполагает, что у Н. В. Гоголя в «Мертвых душах», каждый герой – олицетворенный грех.

Церковный наставник, отложил ключ, вытер руки ветошью и внимательно выслушал меня. Он не стал зазывать меня в Храм, просто сказал, что нужно прийти вначале на причастие, а потом на исповедь и купить в лавке брошюру с «Молитвословом», почитать ее. Утром, вечером я читал церковные тексты, не бельмеса в них не понимая. И отстоял все службы тоже, пытаясь постичь о чем речь и постоянно повторяя вслед за батюшкой и хором «Господи, помилуй! Господи, помилуй мя!»

Конечно, я порю ересь. И если бы был достойным и не ленивым, то пробился бы через эти «еже еси». Стоя в стенах церкви, я постоянно ощущал в душе или у себя в мозгу борьбу двух мнений: «Враки, придумали, чтобы народ в страхе держать» и «Может, и правда», академик Иван Павлов вон какой физиолог был, а как крепко веровал». А Нахимов?! А Достоевский?! В конце-концов, у меня была «баб Дунина прививка». И сдается мне, что положительный голос победил. В конце-концов, я поехал на обследование. В ту самую клинику, похожую на рекламу Апокалипсиса. И ничего не подтвердилось. Рад, рад. Да и словами не описать! Не подходит слово «рад».

И что же вы думали, я преобразился, стал аккуратно посещать Церковь? Ничего подобного!

Я малодушно уверил себя в том, что нынешние церковники это те самые фарисей, которых Иисус Христос изгонял из Храма. Они продались уюту, который порой им дает профессия. Точное слово «профессия». Ведь вера в Бога не профессия, не специальность, а состояние души - помочь человеку, полюбить человека. Я видел, как наш местный руководитель Церкви махом поменял «Жигули» «шестерку» на абсолютно новую иномарку, слышал рассказы о том, какую роскошную дачу в районе села Дивноморского ( близ Геленджика) отгрохал себе главный церковный чин. И их-то надо слушать? Верить? И могут ли слова правды исходить из фальшивых уст? Все говорило за то, что не могут.

Вот почему, когда один из моих знакомых назвал попов «попонами», я не кинулся возражать. Промолчал. Не одернул. Даже известное «Не судите и не судимы будете» не вымолвил.

Тот же замечательный редкий человец о. Сергий сказал как то на это: «Их по другой шкале на том свете судить будут, по более строгой!»

И что они это не знают?

«И одна попона пыли у коня и конокрада», - пела в глубине веков убогая телом, но не душой поэт Новелла Матвеева. И она – прозорливица. Одна попона бесконечной, вековой пыли. И общество наше делиться на два лагеря, как всегда: на «коней» и «конокрадов».

На нашем рынке у входа есть кирпичная будочка, откуда всегда слышен наждачный скрежет. Это мастерская точильщика Петровича, бывшего колхозного электрика. Все в большой станице его знают, идут к нему точить ножи, мотыги, грабли, делать дверные ключи, взамен утерянных. И Петрович тот приезжает на работу на скрежещущим, словно наждак, стареньком «Москвиче», доставшемся ему в наследство от Ивана Грозного. И Петрович тот, несмотря на всякого рода «яцию» и «вльвацию», не дерет с людей три шкуры для того, чтобы купить престижную «Вольво», а просто до обеда оттачивает за копейку чужие орудия труда. И кто спрашивается более «божественен», если можно употреблять такое слово?!

Мало таких людей, ничтожно мало. Помню Николая, кочегара нашей котельной. От котельной той шли отопительные трубы в дома, а траншея для труб была укрыта цементными, тяжелыми плитами. Мы по этим плитам двигались, как по тротуару. Сухо, как - никак. Одно было плохо, петли от арматуры, выступали из этих труб. Споткнешься – чердак расшибешь.

Однажды, идучи на работу, я заметил, что петли эти пригнуты, как уши нашкодившей кошки. И теперь безопасны. Спросил у Николая: «Кто сотворил такое благо?». Он отвернулся, ничего не сказал. Потом соседи мои пояснили. Оказалось, что кочегар Николай загнул в палец толщиной с арматурную жилу. Ходил с кувалдой и дубасил.

- Чтобы детишки не падали!..

Мало пожил Николай-кочегар. Умер от инфаркта. И почему хорошие люди так рано уходят? Спросил об этом у о. Сергия. Ответ получил тут же: «Они там, знать, нужны!»

Опять так же непонятно так, как темны для меня церковно - славянские тексты: «Неужели и там – дефицит добрых людей?»

КАНЦОНА В КАЛЬСОНАХ

Люди-звери. Это общеизвестно. Род человеческий удачно маскируется под людей. Однако маскировка не всегда тонка. Особо на Кубани. Здесь кум куме судака тащит с вполне ясной целью порыться у кумы в нательной одежде.

Поэты немного отличаются от обычных людей. Вместо того, чтобы тащить куме воспетую рыбину, они пишут пасторали, канцоны, которые порой тоже достигают вышеуказанной цели. И все же это не главное. В своих трубадурских занятиях они находят мазохистский кейф.

Поэт П. был когда то военным доктором, жарил спирт, курил, как паровоз, интересовался устройством женщин. Вполне приличным животным чувствам все же приходит конец. Выпив последний коньяк и закусив чем попало, П. лег на хирургический стол. Ему вырезали простату. А вместе с тем и то, что я сказал выше,

Отчикали «пить, курить, интересоваться интимными устройствами».

Всевышний милостив. Он спустил с неба по незримой веревочке дар для П. И тот, вот чудо, стал классным поэтом. Его метафоры были живее Ленина в советский период истории. И это - чистая правда. Он стал лучшим поэтом благословенной Кубани. И во всех похвальбах о П. стали твердить «Его даже опубликовал американский журнал «Лебедь». Кто этот такой «Лебедь» и какую Леду он совратил? Почему по американскому журналу мы определяем величину русского таланта?!

15 книг написал П. Читать его пантеистические (воспевающие природу) канцоны было интересно. И теперь, во время клипового полусознания, они цепляют. Посудите сами, одна из книжек называлась «Простудятся в траве босые осы». Именно, «босые». Были бы они обутые, фига с два они бы захворали.

Ладно. И вот - юбилей одинокого поэта. 80 лет. Округлежащая, округсидящая, округстоящая общественность явно заинтересованы, хотят почтить местного члена Союза писателей. Хотя я считаю, что слово «местное» здесь не к селу. У поэта нет никакой местности. Местность лишь у военного, археолога, олигарха.

И если есть у поэта местность, то она пересеченная.

Местные референты местных руководителей сказали поэту: «Ждите, мы приедем поздравлять с юбилеем». Поэт замер. Его приехавший с таежных краев сын Богдан, хлопнув энное количество рюмок, приказал, смотря в даль: «Надо готовиться!».

Накупили на годовую поэтову пенсию мяса, колбасы, несколько баночек красной икры, огурчиков-помидорчиков, водки с вином, решили «шашлык на вольном воздухе - самое то».

День настал. Я забыл сказать, что уж давно П. страдал артрозом. И ноги его почти не двигались. Но тут решили все же вынести поэта под экзотический куст калины в удобное кресло. Конечно, шашлык сварганили. Бутерброды нарезали. Ждут, когда приедет главначп… И его причт.

На поэта посадили военный китель с полковничьими звездами на погонах. Сразу скажу, военная одежда на с человеке в больших летах выглядит весьма жалко, это все равно, что дряхлая старуха вдруг размалюет себя, как вечно юная актриса Деми Мур.

Однако, вот главный, моложавый руководитель региона был одет по - другому. Сейчас чиновники используют какие-то скользкие, блескучие пары, похожие на презерватив с хорошей праздничной смазкой. Но этот был одет в приличный, почти советский, без выкрутасов костюм. И от этого его лицо смотрелось внушительно бодро, несмотря на разруху и безработицу вокруг.

Наши руководители не какие то там европейские прохвосты с тощими физиями профессиональных онанистов, физии «наших» невозможно просунуть даже в кольцо унитаза, так они добротны.

Тугим голосом «наш» поздравил съёжившегося поэта, проявил эрудицию, сказав, что сегодня день рождения еще и у Омара Хайяма. При этом поздравитель взглянул на небо.

Поощренный П. решил было тоже что-то сказать или зачитать стихотворение. Не удалось. Не по протоколу. По протоколу местная певица спела для юбиляра песню «казак лихой». Поэт должен был ободриться, но он еще больше, вот же, упрятался под свои золотые «эполеты»

Позвали отведать чем Бог послал. Все для приличия выпили, кто водки, кто воды с пузыриками. Принесли шашлык. К нему никто не притронулся, потому что главный так и не взял в руки кусочек слегка обожженного мяса. Вскоре начальство сурово уехало, видимо, поздравлять Омара Хайяма.

Поэта внесли опять домой, на кухню, где он почти всегда сидит в теплых кальсонах, пьет чай и смотрит новости то из Украины, то из Сирии. А то любуется, соболезнуя, нашими катастрофами, негодует по поводу террора и падения курсов доллара, удешевления нефти. А то, если посчастливится, увидит кремлевских экономистов.

Вечером пришли поздравлять поэта П., а не экономических импотентов, несколько близких товарищей.

В дребадан косой и все же замечательно разговорчивый сын поэта предложил вынести П. Опять под калину красную.

Поэт массивен. И все же, цепляясь колесами инвалидкой коляски за пороги, вынесли зачумленого, проглотившего несколько таблеток корвалола П. под куст.

Сын Богдан старшинским голосом приказал всем пить водку. А шашлык-то ведь остался от прежних поздравлений. Конечно, конечно, зачем жарить новый?! Конечно, близкие тоже поздравили П., не упоминая уже имя соперника О. Хайяма. Глядели на небо, там похотливо рокотали желающие бомбить, кого надо самолеты.

П. опять было пытался что-то прочитать из последнего, написанного. Но сын стал забавлять гостей рассказами об искусстве. О том, что в их таежный клуб прислали рояль, потом за роялем - завклубшу, потом он этой деятельницей культуры якобы овладел. На инструменте.

В обладании женщиной ничего пошлого нет, но вот от рассказа Богдана меня чуть не вырвало

Брызнул дождь. А потом он стал ощутимее. Я почему-то подумал, что «осы простудятся», даже обутые в резиновые сапоги китайского производства. Но, надо сказать, что люди не совсем звери, поэта все же внесли в хату и раздели. Он был уже в кальсонах, а не в полковничьей крутой форме. Люди – не звери. Не оставили поэта под проливным дождем.

Потом в калитку поэта П. кто-то заходил. Оказалось, пытался прорваться молодой человек поздравить с юбилеем. Мне кажется, что это был новый местный поэт. Но его прогнал враз протрезвевший сын поэта, сказав: «Ты пришел долбануть и похавать на халяву, а где твой подарок?».

Парень смутился. Как оказалось, молодой поэт нес П. тетрадку в клеточку со своими виршами.

В это время поэт дремал среди сонма тюльпанов, роз, гладиолусов, орхидей, флоксов, гиацинтов, подаренных ему в обед.

Ему, конечно же, снилось, крохотное кафе в Вентспилсе, где он служил, длинноногая полька-официантка Гразина (в переводе - красивая), которая кокетливо, блеснув глазом, ставила на стол наперсток коньяка. Она не считала П. оккупантом, а так весьма интересным мужчиной.

А что ж нам? Опять – Надежда! Грустный юбилей, как, впрочем, и все юбилеи с пожилым наполнителем.

Может, у Омара Хайяма Гиясаддуна Абдуль Фатх Ибрахим Нишапури на персидском небе всё пошло веселее. «Ложись на чистую траву, с довольным видом пей вино, ведь завтра вырастет трава, мой друг, из праха твоего».

БАЛАЛАЕЧКА БЕЗ СТРУН

За что пьем коньяк «Хеннесси» и сучок из подворотни? Еще двадцать лет назад сказали бы за «День флота» или за Сто лет русской балалайки». Ясно, понятно. Ни за что. Просто пьем. Так природа повелела. Естественная надобность.

День всех влюбленных, День святых Петра и Февроньи, Хэллоуин, День рождения куклы Барби, Масленица, к «теще на блины», День рождения туфельной шпильки, Всемирный день театра, День Сурка, День русской фуфайки, День независимости Африки, День вывода, День ввода, День принятия, теперь вот – до абсурда, «за нападение фашистской Германии на Советский Союз».

Пьем все, что горит, за все что вокруг: за Ивана Сусанина и Ивана Бровкина на целине.

И летят в небо разноцветные огни китайского производства. Как же без салюта в честь… Народ неправильно поймет. Привыкли ведь. Деньги в печку китайского фейерверка отстегивают в местных администрациях вместо того, чтобы построить несколько метров тротуара. «Ходишь в калошах по грязи, но не туда ведь смотришь. На небо гляди. Это ведь романтика».

- Во, блин, как шарахнуло!

- Купила мама Леши отличные калоши!

Детям салюты надоели «Они в смартфон погружены и будут век ему верны»

А взрослые:

- Нехай страляють!

Везде, по всей России.

И стреляют, аж до смертоубийства в некоем черемисском городе!

В парках расставляются столы и мангалы, пряный запах мяты навевает мысль о старом тональном креме «Балет», вздувается сахарная пудра, будто мыльная пена для бритья. На открытом воздухе голосом пожиже «зыкинского» выводят «Ой, Рас-сия- ма-ая- за-ла-ты-е- края-яяя»

Как же, в верхах несколько лет назад объявлен праздник «День России». Чтобы, как у всех! В Америке же есть День независимости!?

Хотя как то понятно празднование Дней рождения. И то сикось-накось. Не именинника надо чествовать, а мать с отцом. Они это задумали. И в сладком обмороке зачали дитя. А если еще праздновать вместо «Дня Эйфелевой башни» - День закладки фундамента собственного дома, то уж это совсем хорошо!

Ворчу? Отнюдь нет. Зверски гениальный, самолюб Сталин, вот где ты прозорлив на века. «Жить стало лучше, жить стало веселее».

На рынке то ли нищие, то ли «дурилы» протягивают руки за копеечками. Рублями! Раззолоченные цыгане им милостыню подают, сам видел. Я не подал. Зажилил. Придумал отмазку. На учебники сыну надо, да вот на «эмблему казачества», на шеврон. Пришивается к рукаву возле плеча!

«Афганцы» у входа на рынок с мощной усилительной аппаратурой наяривают «С водкой в стакане в Черном тюльпане»

Веселенькая песня! Но подают «А, бихь яго знае, могет и всамдель из Кандагара. Ишь рожа то забурелая».

Но и за границей ведь праздники имеются?.. Да, да! День урожая! Когда маис золотой и горох об стену бить можно. А у нас вырастили на гектаре три свеколки. «Бу-бу-бу-бу-бу бу». «Ля-ля-ля-ля-ля-ля!», «Си-си-си!» Ленту ему через плечо. А не это… Гммм… От как выглядит Ванька то Бровкин, прям Филипп Киркоров.

Помню, приезжала к нам в гости американская журналистка двойная тезка писательницы Маргарет Митчелл. Повезли ее в лучшее хозяйство, госплемзавод «Красноармейский». Думаете, коров поглядеть или, как рис долу клонится да вокруг шумит камыш. Не угадали! Американке показывали поселковую картинную галерею. Конечно, гостья восхищалась, а как тут не восхититься. На одну картину не наглядишься. Никак не отойдешь. Девушки возле трактора, в рабочих комбинезонах. В кадре картины, срисованной, видно, с фотографии, красавицы чуть грустны, как на последнем школьном звонке. Может, от того, что нет мужчин?! Куда-то подевались. На бункере зерноуборочного комбайна четко начертано «Девушки – на трактор!»

Потом журналистку повезли обедать в совхозную столовую. Подавали опять же «домашнюю лапшу». Наше национальное блюдо не борщ – лапша. Маргарет сначала отнекивалась, но после третьей назойливой рюмки сама потянулась за четвертой. И ее уже не беспокоил страх набрать лишние 100 граммов. Более того, она стала неприлично разговорчивой. Толмач переводил: «Удивляюсь я русским, они в газетах все больше об артистах пишут, да о спортсменах. Портреты их дают на первую полосу. А у нас в газетах по-старинному фото фермеров! Не то, что там тыкву большую с дом вырастил и тебя на первую полосу. Нет, обычных айовских крестьян»

- У нас по-другому, - толкнул меня в бок поселковый фотограф Володя Беседкин, - У нас вон какая-то блёнденс сына родила, так её во всех СМИ показывают. А сына на горшок усадили, да по телевизору крутят. Почет этим блёденсам!

- А я думала, - балалайку послушать! – Вздохнула опьяненная гостеприимством тезка автора романа «Унесенные ветром». И клюнула губами на ухо переводчику. Оказалось, от российской лапши да водки в туалет захотелось. Простите за подробность. Тайнами тропами ее повели в дворовый сортир совхозной «Третьяковки». Местного музея. Столовский был закрыт на ремонт. Вернулась журналистка с неописуемым изумлением на лице. И даже фигура изображала то самое изумление. Такого не было даже тогда, когда М. Митчелл озирала картину «Девушки – на трактор!»

- Фотограф Володя Беседкин, мягкий, в общем то человек, злорадно проворчал: «Видно «эмжо» -то не убирали. Не успели. Так их буржуев!

Вскоре Маргарет Митчелл по воздуху унесло в Краснодар. Не хотела, видно, второй раз по кирпичикам ходить «до ветру».

Так она и не послушала трехструнный чисто русский инструмент! Жаль!

А мы в детстве, абсолютно, глупые и кристально счастливые, распевали на все лады народом сочиненную песню: «Балалаечка без струн, кто играет тот дристун!»

СЕКТА СЕКСА

«Настоящий мужчина состоит из «мужа» и «чина», - Справедливо изрек великий иронист Антон Чехов. Думаю, что под словом «муж» он понимал один лишь пол. А вот «чин» - это прежде не профессия или должность, а, скорее, умение быть крепким в убеждениях, твердым, независимым.

Сам то писатель был таков до того, как поддался влиянию артистки МХАТа Ольги Леонардовны Книппер. Его прежняя «возлюбленная» Лика Мизинова была лишь сюжетом для небольшого рассказа, как и другая пассия, начинающая писательница Лидия Авилова, обожающе заглядывающая в глаза мэтру.

Настоящим мужчина не должен быть влюбленным человеком, а уж любить кого-то он просто не имеет право. В противном случае он превращается в амёбу, в официантскую гримасу «Кушать подано». Это весьма удобно. Но никаких дивидендов этому послушному мизинчику ждать не стоит.

Может быть, и прав наглый философ Фридрих Ницше, проговоривший: «Когда идешь к женщине, неси кнут!»

Чехов, как и все туберкулезники, обладал пылким нравом, часто пользовался услугами дам легкого поведения. И это его устраивало. Но проруха бывает и на великих провидцев. Этой прорухой, сладким капканом и явилась для него Ольга Книппер, умевшая строить по линейке коллег по театру, а уж влюбленного и знаменитого мужчину она скрутила в бараний рог мигом.

И куда делся Чехов? Миляга Чехов? Острослов Чехов? Циник Чехов? Он просто исчез. Влюбленность или любовь растворила его личность, как медный пятак растворяет серная кислота.

Рослый красавец-мужчина стал выполнять любой каприз своей несравненной и единственный, слать ей цветы и шляпки, выбирать с ней вместе ленту на эти головные уборы. И чтобы скрыть свой пыл от постороннего глаз, он сам стал актерствовать. Не только на капустниках. В жизни.

Да, в черноморской Ялте (есть достаточно воспоминаний) она в конце-концов, эта Ольга Леонардовна, как бы выпрыгнула из известной новеллы, стала «Дамой», а Чехов, тот, которого практичные японцы считают теперь писателем всех времен и народов, трансформировался опять в Чехонте, а затем и в «Собачку». Таков человечий, нелепый нрав. Партнерства в любви не бывает.

Как то на автобусной остановке ко мне подошел мужчина лет сорока. Это был сосед. Сергей. Правда, мы с ним никогда не общались. Мягко, с вежливой осторожностью Сергей уцепил меня за локоть и сказал: «Нам надо поговорить». Я вздернул брови. О чем? У нас с ним ничего общего. Я знал, что он работает холодильщиком на элеваторе. А жена его, Люба, обладательница мужской профессии. Она ремонтирует обувь.

Мы с Сергеем отошли в сторону к синему шиферному забору. Немного помявшись, Сергей сказал:

«Вы, я знаю, писатель, инженер, так сказать человеческих душ… Что там в ваших книгах пишут…»

Я отшутился: «Инженер от слова «душить»

Сосед хмыкнул: "Хотел у вас совета спросить, так сказать, что мне делать?"

Я приподнял плечи, для чего то пошевелил пальцами, щепотью, будто присаливал.

И Сергей резанул, вполне по-современному: «Жена у меня блядует!»

Мне стало совсем неловко, но собеседник уцепил мой локоть другой рукой и произнес уже в другом тоне: «А я её люблю! Чего только я не делал, чего только ей не покупал. Сказала: «Езжай на заработки, на Север, что ж, поехал, язву там заработал, но не одного ласкового слова не услышал от своей Любаши. Грозился развестись, но она лишь усмехнулась: «Никуда ты не денешься»

Сергей откашлялся, выхватил из кармана пиджака сигарету и дрожащими пальцами зажег спичку: «Я и любовников её всех наперечет знаю…»

- Дал бы одному по мордасам! – Это даже не я, а мой рот сказал: - По-мужски! И опомнится.

- Не могу!

- Чего так?

- Она не разрешает, говорит: «Тогда вообще меня не касайся». Я и сник. Любовь зла. Пробовал пить день-другой. Толку никакого, только хуже. Еще пробовал все её прелести представлять, так сказать, в искаженном свете. В дурном. Ее уже слегка тронул целлюлит, и брюшко выпирало очень уж по- мещански, треугольно, как у утки.

Я сдержал улыбку.

- И деньги она любила до ужаса. Я давал. А она тряпок накупит, развесит их по всем углам и сама как в музее ходит, руки за спину, икрами сверкает. Искрится. Пытался я, сосед, вызвать «рвоту» от нее. Дура ведь дурой. Ан нет, как заговорит своим бархатным голосом, бывает такой миг, как блеснет глазом, как все мои «рвоты» будто волной смывает. Еще и сморчком называет, это гриб такой.

Рослый Сергей никак уж на сморчка похож не был. Может быть, внутренне. Хотя все мы когда герои, а когда – трусы.

Сергей почесал лоб, швырнул в траву окурок. И стал глядеть на дорогу. Потом тряхнул своей лысеющей головой:

- Ну вот. Да и совета мне никакого не надо. Буду жить так! Вы уж извините, что остановил.

Он поспешно протянул мне руку, затряс её. Долго, настойчиво… Будто не все еще сказал…И прыгнул опять под крышу остановки, ждать автобус до Славянска-на-Кубани.

А что я мог ему посоветовать: «Купи ствол и застрелись!» Ведь жить в сладком капкане еще хуже. Это сплошной, заполошный ад.

Обувная мастерская Любы находится рядом с Домом быта. Почему-то так. Я заходил в нее, прихватив для отвода глаз свои ботинки с отклеивающимися подошвами. Да, моя соседка Люба, стучит молотком, трет напильником, клеит латки, ничего выдающегося, совсем не похожа на женщину вамп. Правда, на меня, человека пожилого, она взглянула оценивающе, как бы впервые, словно мы и не встречались на лестничной клетке с мусорными ведрами. У нее - желтое, у меня-синее.

Что мне она? Зачем мне она, если любви на белом свете совсем нет. В телесериалах её замызгали, обслюнявили. Да вот в ток шоу настойчиво долдонят, что мы долго не знали секса, что секс – это главная движущая сила общества, что даже злодей Гитлер раболепно, романтично любил свою племянницу, белокурую бестию Гели Раубаль.          

ТРУСЫ С РИСОВОЙ ТЕМАТИКОЙ

- Если хочешь знать, я по происхождению – цыган, - сощурился Николай Михайлович Сенченко.

 И действительно, в этом лукавом прищуре увиделось что-то от «романэ». И вдруг глаза его распахнулись во всю ширь, - Но, если задуматься, я – кубинец.

- Кубанец? – спросил я, надеясь на ошибку.

Синченко отрицательно помотал головой.

- Кубинец!

А что, может и так?! Борода, как у молодого Фиделя Кастро Рус. Френч защитного цвета, брюки подпоясаны широким, видавшем виды, офицерским ремнем.

- И где меня мамка нашла в якысь це у капусти, альбо у кукурузи?!

Николай Михайлович работал в отделе писем районной газеты. А большую часть своей прежней жизни он клал печи в городе Славянске-на-Кубани. Но затянула сельская журналистика, стихи писал. И неплохие. Что удивительно, окончил то он всего семь классов. А в текстах его ну, ни одной ошибочки, ни морфологической, ни пунктуационной. Анна Степановна Сулимова, наш строгий корректор, в спорных случаях правописания всегда консультировалась у него.

И вот, зайдя в свой крохотный кабинет, окна которого выходили на распахнутую дверь местной милиции (так было, милиция была приветливо доступна любому ханыге, не то, что сейчас) поманил меня смуглым пальцем то ли кубинца, то ли цыгана:

- Дывись-ка, Никола, сюда! – И он стал растягивать свои полуофицерские штаны. – А чё у меня есть?!..

Я окаменел.

Он спустил свои «бриджи», так он называл свою драп-дерюгу. И я увидел почти до колена.. Пестрые семейные трусы… И приглядываться не надо. На трусах была изображена широкая ленточка, увивающая желтые рисовые метёлки, вроде той, какой раньше украшали или укрепляли коробку шоколадных дефицитных конфет «Птичье молоко».

- Хочешь такие? Це, це. Дывись, любуйся!

И сама ленточка была не пустая. На ней красовалась надпись: «За миллион тонн кубанского риса!»

- Теперь у меня здесь, самое интимное! - Вполне серьезно заявил заведующий отделом писем. И пояснил: «Жинко моя, Галя, Галя дорогая, работает в швейном цеху! В Славянске. Так им пришла депеша. Немедленно прекратить шить солдатские трусы. И срочно изготовить трусы для кубанской номенклатуры. Ткань вслед за телеграммой прислали. Самого главного краснодарского художника на эскизы посадили. Воттт… Теперь по разнарядке, совершенно секретно, будут вручать лучшим из лучших. Хочешь такие? Э, нет… Галя моя, Галя, Галя дорогая сама их на страх и риск к рукам прибрала. Они, вообще то, подотчетны. Но обещаю, настрочишь выдающийся очерк о рисоводе, достану тебе раритетные трусики! Презентую!

Конечно, я хотел. Но так и не получил. Любовь виновата. Николай, пережив инфаркт, так уж бывает, влюбился во врачицу. И та часто стала посещать редакционную «келью», где временно проживал журналист-печник. Все у них было: кардиологические знания, грудь шестого размера, стихи в папке с названием «Дело №…», один диван сталинской поры, жаркая печка - грубка.

Поздно ночью ушла врач из «кельи». Перед этим к груди ухом прижалась. И ритм, и тоны у ее пациента были в полной норме. Как у молодого. Но утром Н. М. Сенченко нашли мертвым. Чего тут скажешь. Не он клал эту печку. Угар! Вот Сенченко и… того. Больше всего страдала от кончины не «Галя моя Галя, Галя дорогая», а редакционный корректор Анна Степановна. Человек безукоризненно грамотный, она все же боялась пропустить газетную ошибку. Как без консультанта.

Трусы что? Не довелось в них покрасоваться. Не получил я их. Но я и не научился, как следует играть в шахматы! Да разве на нашей Кубани за чем нибудь успеешь?! Всюду гонки!

Уже трусы с рисовой тематикой всерьез подняли… урожайность риса, уже получили заветный миллион. И на нашей базе проводилось совещание краевых рисоводов. Не подумайте плохого, брюки каждого рисовода не заставляли снимать, но новая мода вышла – всем гамузом играть в восточную интеллектуальную игру шахматы.

Брудастый хозяин самого крупного рисосеющего хозяйства Мусиенко даже в свои владения чемпиона Карпова приглашал. Но тот почему то в шахматы с тружениками сельского хозяйства не играл, а дня два держал в руках бильярдный кий и столько же удочку на пруду, срочно «оживленному» благородной рыбой.

Так вот, приехал из Краснодара такой же справный главный начальник со сладкой фамилией Медовухин. Поставь рядом директора Мусиенко и этого Сергея Федоровича – как две капли, как пара трусов с рисовой тематикой, близнецы - братья. «Кто больше матери истории ценен?»

Медовухин Сергей Федорович бодро спешился и бодро шагнул на ступеньки районного Дома культуры. И там Медовухин увидел бодро курящего молодого человека с большим животом:

- Как фамилия?.. Оболенский? Не из тех ли?

Тогда было модно первым работникам комсомола отращивать живот. А первая пищевая добавка для этого дела не китайский гриб кордицепс, а русская водка.

Живот выпускал облака табачного дыма!

И тут природа преобразилась, зашумел камыш, согнулись деревья, прямо на крыльце стали прыгать шаровые молнии. Они вылетали из глаз тучного Сергея Федоровича:

- Ты комсомолец?

- Да! – робко, но спешно запрятал бычок в борт гэдээровского костюма вождь местной комсомолии. Карман по моде с клапанами.

Карман задымился.

- Но Федорович продолжал метать молнии:

- Вся Кубань играет в шахматы? А ты? Ты?... Ты?.. Оболенский, мать твою!...Наверное, ты из тех…

Без слов понятно… Вождь молодежи уцелел. Костюм выкинул, сам не сгорел.

Однако, районная молодежь спешилась с укрытых овечьей рогожей седел малиновых мотоциклов «Ява» и уселась в роскошном дворце культуры за шахматные доски… Владелец же этого рисосеющего хозяйства Мусиенко пообещал им привезти для раззавода обезьян из Африки…

Но тут громыхнула перестройка… Но… Но… Но…

Но «дух бродяжий» все же остался, заквас прежний, привезенный из-за «чермного» моря. Пошла другая мода - на казачество. Вот уж плача-то женского было! Ведь любой мало-мальский мужчина сразу делался казаком и справлял себе казачье обмундирование «от кутюр». Доставали откуда то, из музеев что ли, сабли, шашки, седла, награды, врученные еще паном атаманом Грицко Потемкиным. И дежурили. А кто там поймет? Шо там такэ, дежурство? Ведь женщины ревнивицы. Местные Ярославны передком думали: «Свихнулся. До б…дей казак вильнул. С саблей ведь!..»

Зигзицами выли. Жаловались атаманам.

Дошло до того, что главный казачий вождь, некий Громыхалов, приехавший награждать лучших казаков, прямо со сцены, отпятившись, бухнулся в оркестровую яму. Хорошо там воды было по колено. Пьяненький трохи. И что? Ни одной царапинки!

Я, конечно, несколько инородец. С Волги. Из татарвы. Или тоже цыган. Но завидую духу и твердой воли именно кубанцев. То они «Кубань в «Шампань» превращают», то диктуют письмо Эрдогану, то пишут американскому доктору Джарвису, чтобы тот дал рецепт хорошего сока, потому как винный виноград вырубили, а лет эдак через пяток вырастит, дай Бог, на этом месте столовый виноград. Молдова! Что робить будем?...

Стлели трусы с рисовой тематикой. Но появились новые, уже не разрисованные, а с личинками муравьев. И муравьи те поселились в чиновничьих шароварах надолго. Вот, к примеру, Краснодар переименовать в Екатеринодар? А почему бы нет! Поставить памятник Екатерине? Мы могем! Это кто там ропщет да тень на плетень наводит. «Спала с конем?» Ну, как сказать… Это, воще – то, по нашему, по -казачьи. Спать с конем! Вот если бы она с конем курила, тогда «атас». Курить никак нельзя, дети кругом.

Победили оптимисты, те, у которых мураши в портках. Поставили памятник Катюше, но скромный. Без коня.

Дети? А что дети. Пусть о ЕГЭ, твою мать, думают, пусть отгадывают, как звали лошадь Вронского и какого колера глаза у этой лошади были.

Немного авантюризма очень нам всем помогает. Немного бреда сив коблз… Вот придумали «Битву хоров»? А почему бы не биться хорами? Замечательная идея: вышли в поле, сели… И запели песню «Бригантина», сочиненную эфиопским цыганом Павлом Коганом: «В Флибустьерском, дальнем синем море, бригантина поднимает паруса!»

В широкой степи друг против дружки: кубанский народный хор и кубинский народный хор. «Бандьера росса, ля тронфеле», «А мой милии варэничкив хочэ». Так и живем, не ждем тишины. Весело. Аж, плакать хочется!

ВМЕСТО ДУЛИ – ДУЭЛИ…

В Китае разрешили понемногу плодиться. Для скорейшего свежевания российской тайги.

В Индии позволили справлять естественную нужду на улице. Индусам стоит позавидовать. Потому как «маленький» домик на наших городских улицах можно найти с трудом. А если какой то прижимистый селянин и отыщет его, то у порога обмочит себе штаны, увидав цену на это определенное природой действие.

Индусы что ли йоги, нет, мы!

Смелые пофигисты рискуют попасть в лапы «ментов», переименованных для красоты слога, в «полицаи».

В России желательно было бы в обязательном порядке ввести дуэли. И стрелять можно позволить во всех подряд. К примеру, фантазеры из разных там комиссии, групп, организованных и не очень, маракуют как обокрасть стариков, которые строили алюминиевые комбинаты и задорно пели песню «Приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам»

Допелись!

Вооружённые до зубов какой то умодробительной экономической наукой бандюги с фамилиями Пупкин, Прикупкин, точно подсчитали, что если сократить пенсионный возраст, то все накопления, перечисленные в темные фонды, потекут в их карман. И тогда - то на эти денежки можно построить себе уже при жизни древнеегипетскую пирамиду или на корню купить легендарный крейсер «Аврору», чтобы поселить там проституток с гарвардскими дипломами.

Куда там Ильфопетрову до наших приколов, у этих Пупкиных полезный бред почище «гвоздя в сапоге» и «фантазий Гете». Еще можно экспроприировать у стариков добавки к пенсиям и выдернуть плоскогубцами вставленные на БАМе золотые зубы. Давали им на рельсах, вот и расплачивайтесь.

А еще бы ввести налог на то, что и пожилые, и молодые мочатся несколько раз на дню. Эх, опоздал! Такое новшество уже есть. И давно стало старым. Взымают с каждого за задымление окр. среды аммиаком. Ведь, выделяя струю, мы еще и аммиак выпускаем. За это 100 рэ в год. Пока. Впрочем, рацуху бы хоть придумали. Ведь струю каждый свою выпускает, объем разный. Счетчики установить да еще и за счетчик слупить немного…

Да, пожалуй, и фарфоровые японцы до этого не докумекали. Куда им! Живут там старики до 90 лет, жуют водоросли, поглощают на спор смертельную рыбу фугу (своего рода дуэль с судьбой), вызывают гейш на дом. А ведь в кино «Легенда о Нараяме» увозили стариков в горы, чтобы там они угасали, спокойно, самосозерцательно.

Минули те времена. И «япону мать» теперь шибко уважают.

Дуэли можно устраивать и на бытовом уровне. Допустим, ваша жена, вместо того, чтобы производить для вас «варэнички», внезапно вильнула налево. Надоело ей лепить скульптуры из теста. И всю жизнь в постели изображать немного распутную скромнягу Эммануэль.

Да, ссс! И вы вместо того, чтобы приглашать на эти самые изделия, гоголевского вкуса, «хлопца», коей крайне заинтересовался верхним и нижним уровнем жены, кидаете ему перчатку. Прямо в мурло. Хоть резиновую для чистки унитза, а хоть старую варежку. Не пьете с ним горилку, не обсуждаете бюджет Госдумы, а перчаткой его - хлесть.

Это очень приятно. Но пока опасно. Пока декрета не приняли в гэдэ. И не опубликовали в местных СМИ

С установленными законным порядком дуэлями вы становитесь мужчиной. А не лысым и пегим сморчком. Вы заряжаете дробовик и стреляетесь с обидчиком на берегу древнеказачьей речки «Бей сук». Вас укокошат - хорошо. Бонус патриотизму. Не вас – еще лучше. Ищите теперь партнера по дуэли Прилупкина.

Эх, как бы очистился наш воздух, будь дуэлей побольше! Пахло бы сушеной грушей, курагой и натуральной, без пальмового масла, сгущенкой.

Дуэлей! Дуэлей! Не дулей. Их хватает. А дуэлей! А то ведь, не дай бог, этим фантазерам почитать Александра Беляева «Продавец воздуха» или «Приключения Чиполлино» Джанни Родари, они живехонько станут воздух продавать в трехлитровых баллонах, предназначенных для засолки желтых, опаленных нашим тоталитарным солнцем огурцов. Тшшш!

Дуэли страшно полезны не только для обывателей, но и для самого … Высокого круга… На этом остановимся, потому что детские книги полезно читать. Они научат добру.

Заглядываю в книгу детской писательницы Юнны Мориц, «По роще малиновой». Гоп-стоп! К ёжику на именины шли «по роще малиновой». Да и сам ёжик дуэлянт «с дырочкой в правом боку». Листаю дальше… «Заглянул в окно бандит, а там другой бандит сидит, и глядит весьма сердито он на третьего бандита…» Чур, меня, чур! Китай-Китаем. У нас без всякой генной инженерии расплодилось!.. «А четвертый бандит с пистолетом….»

Для детей пишут так же, как для взрослых. Только лучше. И честнее. Жаль Ю. Мориц. Она может лишиться пенсии, потому что зарабатывает еще поэтическим трудом…

Р. S. Но тут опять по Мориц, из маленькой такой компании, прямо из телевизора «Входит Пупкин Ерофей, всех наук он корифей… «Прознал, видать, про продажу воздуха или по слогам прочитал «Чиполлино».

БЮСТГАЛЬТЕРЫ НА МЕХУ

Авангардисту Самюэлю Беккету было хорошо. Написал он пьесу о том, что кто то то ли сидит, то ли лежит. А вокруг него то ли ходят, то ли стоят. Но главное фразы роняют. Абсолютно непонятные для средних умов. Люди умом чуть повыше восхищаются с в придыхом. А попробуй-ка им скажи, что Беккет, как и наш Василь Кандинский то ли функция, то ли фикция, то ли фрикция, то ли фиг знает что, заклюют. То есть Беккету так было хорошо, что его и по сию пору ставят в театрах да с разными трактовками. Мол, Беккет это наше второе, третье, двунадесятое «Я».

Короче говоря, Беккета я очень полюбил за то, что он ничто. Ничто мы очень-но любим, больше даже, чем президента… международной шахматной федерации.

Думаю, что Беккет и председатель собрания Бекетов близнецы братья. Но наш человек– реалист, а не наш – абсурдист. Это Самюэль таким малахольным сделался от тощей ирландской природы. Начальник всей нашей краевой демократии, к сожалению, стихов не пишет. Но к писательству дело имеет. К примеру, в прошлом году одна из региональных журналисток Р. создала аж две книги о родине этого самого, нет, не Беккета (до Ирландии далеко), а Бекетова. О далеком хуторе Державном, в котором в послевоенное детство без штанов бегал главный законодатель края. Много было соискателей на премию им. просветителя Константина Россинского, переименованную в губернаторскую премию, артисты, хористы-гитаристы, даже, кажись, Самюэли Беккеты местного масштаба, увы, этот грант достался региональной журналистке Р., воспевший тучные ландшафты мини-родины Бекетова.

Есть надежда, что дальше эта Р. , вдохновленная морально и материально, изобразит отроческие годы другого микроцезаря. Или этого же. А что? Имеет полное право. Сво-бо-да тв-ва!

Нам же от «материального» остается лишь первый слог этого воспетого Марксом и Энгельсом слова.

Недавно в библиотеке я открыл книгу, которая называется «Паразитология». Думал о наших чиновниках, опять облом. Не о них, а о, как это покультурнее выразится, о вшах и гнидах.

Оказалось, что слово «паразит» берет свои корни, как и все на белом свете, из Древней Греции. Бесспорно, что в Греции, где все есть, нищих было с гулькин нос. И эти нищие были ужасными лодырями. Они подпирали стены таверн. Заходивший в древнегреческое кафе древний грек должен был взять одного из этих люмпенов для того, чтобы угостить коньяком «Метаксой», накормить чечевичной похлебкой и дать ему потрескать трески.

Прихлебателей тех звали паразитами…

Недавно я провел эксперимент. На дороге Краснодар–Темрюк стоит прекрасная таверна. Называется она «Жучий полог». Или «Жгучий всполох». Хотя злые языки именуют её «Сучий потрох». Я устроился у двери, нарочно расстегнув на рубашке верхнюю пуговицу, и сделав на лице этакую брутальную грусть-тоску. Стою час-другой. Вспоминаю былое. Думы вокруг, как пчелы у улья. Короче, все, как у Беккета. Мимо меня качаются тучные фигуры мужчин, похожих на беременных женщин и вертлявых, хорошо темперированных станичниц. Никто - ни единого человека меня не взял за локоть и не усадил за липкий, похожий на обсосанный леденец стол. Хотя вру. В третьем часу моего стояния, как рояль из-за кустов, явился полицейский и взял - таки.

- Чего вы здесь стоите? Стоять! – строго спросил-приказал человек в полицейском футляре.

- Стою, чтобы… И… Не двигаюсь…

- Я сказал - стоять!

И тут мой бессмысленный язык понес околесицу о Древней Греции и о паразитах…

Ноги же отяжелели. Они понимали. Сейчас забреет в каталажку. Здесь раньше строго было. И я вспомнил, как бывший председатель местного колхоза Латкин велел в кузне выковать медаль «За пьянство!» и прилюдно вешать их на шею алкоголизированого сопящего, неразумного «Хомо»

Это было немного похоже на подмосковную деревню Петрищево. В которой Зо…

Но полицай, помявшись, отпустил мой локоть. Уххх!

Руководитель тот коллективного хозяйства Латкин давно стал предпринимателем, открыл несколько питейных домов в той же станице и, по всей видимости, готов уже не как наказание, а как награду вешать эту табличку на цепи! Это бы приносило доход, как-никак живая реклама!

Однако, раскинув мозгами, я понял, что паразиты здесь имеются и в большом количестве. Это скупщики местной капусты, известной даже в американском дружественном штате Айова. Вилок капусты скупщики накручивают как то вокруг пальца с наперстком, и становится тот кочан золотым. Це – витамин. Вот вам алхимики! Ешьте, новые господа хорошие, витамин «це». Им даже римские легионеры питались. Капусту берут в опт, потом на склад-хододильник, затем - в головной магазин, а потом уже «не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав» укладывают на засиженный мухами прилавок. Вот это настоящие паразиты, вот такие «бюстгальтеры на меху», как бы выразился Владимир Владимирович, увы, не тот, не тот, а Маяковский!

Как говорил некто Ельцин, избежавшей воспитательной медали Латкина: «Барышшшь».

И такие «бюстгальтеры на меху» не только в старинной станице, а везде и всюду, даже в аптеке, где обязательна точность. Гляжу на пачку таблеток от давления, «Валз» называется. Земляки Беккета, ирландцы, наштамповали эти таблеточки по 200 рублей за пачку. А вот «паразиты» накрутили еще 114. Такова беспроигрышная русская рулетка.

Может, все же капустой лечиться? Как никак импортозамещение!..

Иной раз одолевают мечты.

Эх, сюда бы их, полоумных, Маяковского да Беккета, осатирили бы вё подряд.

Но и они бы не получили ни шиша от вышеуказанной премии, потому как страшно далеки они от народа, где-то сидят на Альфа Центавра со своими любимыми паразитами да чаёк с кофейком попивают. А может, еще и шотландское виски. Там ведь нет кузни, выковывающей медали «За пьянство!». Да и писать можно обо всем и не о чем. Какой же это абсурд! Абсурд здесь, на «маленьком желтом карлике» Земле.

Кстати, а что такое «шиш»?.. Моя знакомая, филолог, попыталась что-то изречь, что есть «шиш с маслом», а есть постный шиш. Но вот этимологию не объяснила… Щёки зардели. Покрылась пеной, как Венера Милосская и скрылась то ли в путине, то ли в паутине.

СТРАСТИ ПО ИВАНУ

И фотографий нет. Нашли какую-то пожелтевшую, с расплывами. На снимке при известной доли воображения можно увидеть лицо с морщинистым лбом и острыми скулами. Иван! Знать, дал жару этот русский Иван с пулеметом, раз наградили его и орденом Славы, и звездой Героя.

Рядовых войны редко баловали такими высокими наградами, чаще награждали генералов. Но тут, видно, деваться некуда. Он со своим пулеметом, как сказано в наградном листе, «обеспечивал переправу через Южный Буг на 2 Украинском фронте». Лапидарный стиль Указа надо по-человечески расшифровать так: переплыл со своим оружием, засел за кустиком для успокоения нервов, а не для защиты и, забыв про все на свете, про семью, про себя, про, извиняюсь, Родину, в безумном раже стал строчить по Фрицам. Иван  - по Фрицам!

Это потом, остыв, он думал о роскоши кубанской степи. И про то, какие все же сладкие на Кубани помидоры. Он считал помидоры не овощем, а фруктом, на ранг выше какой-то там капусты.

И надо же уцелел Иван Туфтов, обеспечивая переправы через все европейские реки. Вернулся домой. И ему обрадовались – дали трактор. На этом - то тракторе пахал и сеял, стучал гаечными ключами по заржавевшим гайкам.

Но негоже Герою быть беспартийным. И его приняли в коммунистическую партию. Иван не отнекивался, и выполнил это, заполняя корявым почерком документы, как обыкновенный приказ: надо, значит надо.

- Ты, Иван, должен быть примером!

- И задачей! – Буркнул Туфтов, незлобливо, почти равнодушно.

По стране тень Сталина суживалась, как шагреневая кожа. И все хотели быть братьями. И еще хотели «услыхать соловья на рассвете». Иван тоже хотел услышать эту легендарную птичку. Но соловьи не попадались. Голубей полно, воробьи повсюду чирикают. А над вспаханным полем летают то ли вороны, то ли грачи. Бог их поймет.

Но вторая его мечта сбылась в полной мере. Он сколько хотел, столько и сажал этот сладкий кубанский фрукт - помидоры. Для себя, для детей малых. Только и здесь его азарт взял, как на войне, у Буга!

Он стал эти помидоры, это заморский фрукт выращивать в большом количестве. И, надо честно сказать, «обогатиться хотел» - то есть купить дочкам по «пальту» и по туфлям. И стал потихоньку с соседом вывозить помидоры на Донбас, шахтерам. И брать за это деньги у тех, кто под землей в страшных условиях уголек долбит. Надо же! Брать деньги. Пресса то и дело с завидным упорством рождала статьи с заголовками: «Захребетники», «Капустники», обличающие тех, кто после основной работы занимался частной практикой выращивания частных овощей. Совестили: « Лучше в совхозном хоре петь по вечерам песню «Мы сурового времени дети» на слова Добронравова.

Что ж, от Добролюбова до Добронравова – один шаг.

Кто-то донес, нет, это были далеко уже не сталинские времена, на Туфтова. Герой и «захребетник».

На заседании бюро райкома партии он понял всю свою ничтожность, хоть и пытался мямлить, что у него трактор и комбайн, что он дочкам на туфли заработает  - и всё, и не будет больше. Герой войны испугался.

Иван видел, что на соседнюю станицу Ивановскую, как в танковой лихой атаке, двинулись трактор «С- 100», бульдозеры, чтобы с корнем вырвать не только капустные кочаны, но и порочное желание купить туфли дочкам или насос «Каму». Или совсем уж немыслимое преступление – машину «Жигули».

Его предупредили на этом заседании, смилостивились.

И как же быть?.. Вопрос решала русская национальная традиция. Водка с излишками помидорной продукции. Нужно было всю свою плантацию съесть самому. Эх, разломишь помидорчик, а он серебрится на изломе. Красота. Вскоре от красоты стало воротить. Иван с морщинистым лбом и острыми скулами, конечно же, уступчив, но не попадай ему «вожжа под хвост». А она попала. Не сдался Туфтов, и на второй сезон утыкал свой огород помидорной рассадой. Жена, дети выли и тоже стали твердить «захребетник». Вот ведь как! А в районе опять недовольны коммунистом Туфтовым. Опять вызвали на бюро.

Белую рубашку он купил на вырученные «преступные» деньги. Оделся. Ботинки нашел, густо намазал гуталином. Поехал на автобусе в районный центр.

Там опять стали песочить. И вовсе не Фрицы там сидели, а нарядные, тоже в белых рубахах с галстуками люди. И песочили они вполне доброжелательно. И казалось, им это занятие нравится. Потому что один член бюро даже улыбался. Он был молод. И походил губами и бровями на их ротного Василия Ивановича Арбузова. Чуть было морока совсем не нашла, чуть было Иван не спросил того молодого на каком фронте он воевал. Сдержался, головой мотнул.

До него костили пожилого, с седой прядью экскаваторщика. Его лишили членства в партии за то, что он свой членский билет не хранил как следует, и дочка этого «виновника» ножницами вырезала из билета силуэт вождя, для того чтобы приклеить его в свой «девчоночий альбом».

Ну, если за это…

Долго совещались члены бюро. Ведь исключить из партии Героя Советского Союза – не так просто. За это наверху по головке не погладят. Дали Туфтову строгача. И он уже точно поклялся бросить это грязное дело с помидорами… И сказал сам себе: « Сам сейчас все повыдергаю». Но человек слаб, даже если и герой. Рядом с райкомом стояла в скверике стеклянная, модная по тем годам, чебуречная. В ней продавалось дешевое вино не разлив и чебуреки. Выпив два стакана темного сладкого вина «Портвейн» и съев два темных, пережаренных в третьем масле чебурека, Иван Туфтов на автобусе поехал домой. Пока качался по кочкам он в порвейновом упоении то радовался, а то плакал: нет, не видал он соловья на рассвете, Дочке Кати туфли купил, остроносые, модные. Потом, уже размягченный потужил, за Бугом в одном бою он скосил 20 немцев. А у них, видно, тоже дочери были. Потом подумал о помидорах. И дергать их как то не хочется…

Но куда девать? Съесть – не съест. Соседям раздать? У них свои…

Уже рядом с домом Иван ощутил внутри себя зябкую пустоту. Так уже было. И эта пустота подсасывала. И она сбила хмель от портвейна. Знобило. Он уже знал, что делать. Что, что? Показать всем фигу на постном масле. И тот дурманный кураж, другой хмель, как тогда за рекой Буг, вернулся. И он шагнул в этот свой сарай, где было сумно, где висели сыромятные поперечники, которыми жена носила траву для коровы Дочки. Тяжелое бревно под потолком, брус, в средней России – это называется «маткой». Мелькнуло в голове: «умру коммунистом!». Поперечник хорошо пролазил под «матку», под шифер крыши. То, что он был короток, это не помешало.

Был у Буга, теперь у Бога. Может там услышит соловья на рассвете.

В ДРЕМЕ

Есть малая родина, есть большая. А вот средней нет. Не придумали еще. А, может, надо свой край или область считать средней родиной. Вот будет счастье для новых педагогов, еще не очухавшихся от завышенных результатов единого государственного экзамена.

Как бы я не копался в себе, я никак не могу понять, что это – родина. Может быть, это язык, на котором разговариваю. Но вот на Кубани и в Вологде говорят по иному, нежели в Московии. Я с трудом понимаю яркого писателя из Архангельского края, автора исторической прозы.

Нет, что то здесь не то. Возможно, надо все делать по географическому принципу. Родился я в селе Верхняя Маза, в 40 километрах от купеческого города Сызрань. Да, так проще. Понятно оканье, слово «чай» врассыпную по всему разговору, простота нравов, известная нечистоплотность в домашнем хозяйстве, не привередливость в пище.

Южная Россия по-прежнему потаённо и с наслаждением балакает, то бишь угощает компотом из русского и украинского языка. Здесь хлебосольны, но осторожны, чисты во дворе и дома и весьма привередливы в пище. Если уж борщ, то непременно с чесночком, толченым в старом сале.

Я уехал из своей Мазы (что за слово такое, похожее на мызу, польское именье и на «мазу» тюремный жаргон, означающий везение) давным-давно. Отрубил от себя свою покосившуюся избу, еще с полатями, на которых зачинали детей мои предки, и на брусе которой качалась моя зыбка. Теперь, рассказывает мой земляк Володя Инчин, в ней проживают узбеки. И это непостижимо моему уму. Зачем из центральной Азии ехать в средневолжское село? На какие такие заработки, если тут по - прежнему не сводят концы с концами, по-прежнему хлещут водку-самогон и загибаются от этого уже в сорок лет? Загадка, равносильная загадке мироздания.

Я уехал, оторвав себя от розово-бордовых венчиков душицы, родника винный, от Большой и Маленькой Дубровки, куда мы с дедушкой ездили за сеном. От, хочется сказать, родных звезд. И ведь не только я укатил на чужбину. А большая часть мазинцев тоже рассталась с «оканьем», и междометием «чай». И я, и они ностальгируют по баньке с соломой в предбаннике. Мылись семьями, не различая полов. И кум куме спину мочалкой тер, не испытывая сексуального чувства. Не для этого в баню пришли.

Знаю сочинского поэта Виталия Серкова, который также укатил со своего вологодского села, служил в армии, добился сочинской прописки. Теперь живет в южной столице и тоскует по Вологодчине. В стихах его сквозит эта ностальгия. Думаю, она вполне честная.

Давай-ка и я буду честным. Уезжая откуда-то навсегда, мы повергаем в смерть всех близких своих, друзей и врагов, в смерть. И хоть реально они там существуют, для нас, меня в т.ч. они – покойники.

Мой товарищ Володя Инчин в телефонном разговоре оповещает, что умер Гена Брыкалов, который учил меня фотографии и ловко пил водку из футляра от объектива-телевика, ну и что с того сообщения. Жаль! Но ведь он для меня давно мертвый. Скончался Валентин Серяков, с которым мы ездили взглянуть на домашнего волка в село Соловчиху. Та же история. Умер Витя Тудаков, с которым возле бани, включив магнитофон «Астру», в плавках одних мы танцевали «Не надо печалится, вся жизнь впереди…». Теперь она оказалась сзади. Для него, для Витьки сейчас. Для меня…

Ушел из жизни мой двоюродный брат Жека, тоже опаленный водкой. А ведь какая силища была в его мышцах и жизнерадостность в его глазах, называемых нашей обшей бабушкой Дуней «лупозенными».

Да, я бесконечно убиваю прошлое. И пытаюсь выстроить из черепков этого прошлого что-то новое. Но новое есть новое, оно чужое. И знать мне, никогда не вернуться на так называемую Родину, ни на малую, ни на среднюю, ни на большую.

Если я, ополоумев, возьму билет в Мазу, я получу там лишь разочарование. Никто меня не знает. А если кто-то смутно помнит, то так же смутно предложит выпить водки в посадке, в лиственной растительности, обрамляющей Мазу. Заикнусь о цветах лазорьках-пионах, за которыми я в детстве ходил в степь вместе с Колькой Чембаровым и Костькой Кудряшевым, в лучшем случае получу в ответ туманную улыбку.

Мои земляки – в дреме. Они не древляне, дремляне. Они дремучи.

 И в моей теории, и в реальности ни Кости, ни Кольки давно уже нет в живых.

Средней родины просто нет, как бы я не выдрючивался в начале главы.

Большая Родина?! Это географический атлас с зубчиками и цветовыми пятнами. Это – те самые люди, которые не слазят с экрана телевизора, не буду конкретизировать. Это – бывший колхозный завскладом, который, когда было можно, хапанул сколько возможно, а потом купил итальянские зерноуборочные комбайны «»Алаверда». Сдает их в аренду. У него широкий двор с высоким домом, цветник и садовница в нем, бывшая учительница начальной школой. Он помыкает ей, как хочет, учит блатному, «деловому» языку.

Большая родина – это рой кинофильмов, снятых на бандитские деньги, героизирующих преступные авторитеты. И дети. Пока зомби. Они почти уже не разговаривают друг с другом, а если и общаются, то глядя в экран гаджета (вслушайтесь в подсказку «Гад ж это»). Тема общения – игра или фильм из тех же смартфонов и телевизоров. Это моя большая Родина?!

Конечно, остались еще те люди, которые помнят утонувшую страну с вывихнутым сознанием, страну без гласности и ускорения, государство, населенное комуняками, осмелевшими построить себе особняк из четырех комнат, получившими за это выговор по партийной линии, страну песни «Не надо печалиться…» , которую сейчас из-за творческой импотенции продуцируют различные группы и солисты, виляя голыми пупками.

Большая Родина – это страна катастроф и уже генетического страха перед будущим с монстрами ЕГЭ, с боязнью потерять работы и из-за этого ублажающими рыгающими финской водкой плоть своего босса. Мы по-прежнему сильны и танки наши быстры. Ползут в праздник по Красной Площади танки «Армада» и, кажется, мы, сами зазомбированные гордимся этим и сжимаем кулаки.

От отчаянья можно только плакать и драться. А за что драться-то? За большую или малую родину? За детей и внуков, поверженных в виртуальный мир? За веру с новыми попами-политруками? За любовь, про которую все почему то стали говорить, что это красивая часть сексуального влечения? За профориентационный многосерийный фильм «Проклятый рай», показывающий, как раньше сталелитейные будни, так сейчас будни элитного публичного дома?

НАШЕ НЕ ВСЁ

Это от деспотизма: Пушкин – всё и больше ничего. Хотя надо отдать должное этому замечательному человеку, потому что он родил для нас язык. До него русского языка и тем более литературы не было. Были лишь одни Херасковы. Но категорически умоляю – не читайте Хераскова, а тем более Хемницера. После прочтения сочинения вышеназванных авторов, вас постигнет пародонтоз и депрессия с суицидальным синдромом. От острой зубной боли попадете к стоматологу. Но, прочитав калькуляторный ценник дантиста, вы никуда не денетесь от смирительной рубашки.

Читайте Пушкина, который не всё! Но вот в одной «Капитанской дочки», как в каком-нибудь шоколадном батончике, много чего. Тут и любовная драма, и история с разбойником Емелькой Пугачевым, сказка, легенда, и авантюризм высшей марки, и хэппи-энд с добродушной, потерявшей любовный пыл и обрётшей вторую «девственность» Екатериной Великой.

И можно «энциклопедию» немного почитать. «Евгения Онегина». Ets! Жареного? Клубнички? Пожалуйста! Интересна эротика в этом романе в стихах – сон Татьяны Лариной, что-то там с национальной гордостью великороссов, медведем, происходит. Но эротика не детальная, как у современных авторов, учащихся сему не у натуралиста и чудака Баркова, а в патологоанатомическом театре.

В «Евгении Онегине» - куча приколов. Один из которых - немыслимая теперь, невыразимая верность его героинь. Патриархальная, домостроевская верность («но я другому отдана») мужу.

Наверное, прав критик Дмитрий Писарев, назвав Татьяну «кисейной женщиной». Эх, в «Останкино» бы её на телевизионный топ-шоп, заклевали бы до смерти. Одни останки бы остались. Но не надо! Довольно милая девушка, хоть и чудачка. А Пушкин своих женщин делал таковыми, садомазохистскими, из-за своей, мягко говоря, распущенности. Все уже знаю, что его «Амбарный журнал», деликатно названный «Донжуанским списком» насчитывает около полутора сотни женщин, большая часть из которых чьи то жены. К примеру, Пушкин в младые лета ехал к нам на Кавказ, потом в Молдавию, как сопроводитель графа Воронцова за саранчой следить и приватно ластился к супруге этого самого графа. И это считалось ссылкой?!

Конечно, Пушкин велик своей простотой, доходчивостью языка и образной системы. Учился он этому не у Жуковского, как многие считают, а у Дениса Давыдова и Ивана Баркова, автора «Луки Мудищева»

Но Пушкин тоталитарен, как все среднерусское, северорусское, южнорусское.

А вот в нашем крае и гению не очень то повезло. Был он здесь проездом, три раза пописал в трех населенных пунктах, в том числе и в недалекой от меня станице Ивановской, черкнул три строчки о казаках. Теперь их везде цитируют, как нечто глубоко потрясное. Вроде «Монолога» Гамлета из Шекспира. А пострадал Пушкин, опосредствованно. Помню день и час, когда творческая интеллигенция края сбилась возле краевой библиотеки имени А. С. Пушкина, чтобы «освятить» камень: «Здесь будет открыто второе крыло библиотеки им. А. С. Пушкина». Бла-бла-бла, бла-бла- бла! Только и слышалось. В таком роде. Шутили на открытии этого серого каменюки: «Не хватит бобла». Как в воду глядели скептики. Время быстротечное. Кто - то упер памятный камень себе в огород. А на этом месте выросло преогромное, крылище кондора краевого суда. Что бы сказал на это наш Пушкин? «Мой дядя самых честных правил»? Да фига с два их исправишь. И дядь в том числе. И не поймешь с двумя детекторами лжи - где «честные», где «бесчестные».

Век сейчас другой. В девятнадцатом рыцари на рапирах дрались, а сейчас из - за облака расстреливают людей будь то в Сербии, будь то в Сирии. Казнят и то с помощью башенного крана, а закапывают в могилу экономичным экскаватором. Разве всех на дуэль вызовешь, да тебя судьи те сразу же укорот сделают. Но с реверансом. К чему нам пристройка библиотеки, когда посевная на носу.

Никто не одна вошь не заступилась за библиотеку.

Н да. А мы: Пушкин, Пушкин! Да вот в каменистой Шотландии, если хотите, 25 января – день рождения Роберта Бернса сделали национальным праздником своей страны. А мы тут свои праздники рассовали по всем углам и называем их по разному, то ли день освобождения от поляков, то ли от шведов, то ли еще от какого- то «ханбатыякучума».

Кроме нефти и глины, у нас много национальных запасов поэзии. Любой какой-нибудь пиит Бенедиктов, о котором слыхом не слыхивал нынешней старшеклассник, даст фору европейским поэтам первой величины. Всяким их Китсам. Мало ли у нас было Верленов с Бодлерами, да возьмите хоть поэта-бомжа Александра Тинякова, он так о падали расскажет, что пальчики оближешь.

Много было. А стало? Никто не подсчитывал.

Я же вот хорошо знаю, что на Кубани всех же писательских личностей по одному. 1 гол. прозаик, 1. гол. поэт. 1 гол. композитор. 1 гол. художник. И т.д. Иметь по 2 гол. не позволяет внутрисистемная инструкция. В Москве, допустим, там «каждой твари по паре». Допустим 2 прозаика (Пелевин Виктор – Прилепин Захар) Один из них ходит в черных очках. И, говорят, что его в лицо никто не видел. Другой лыс. На вручении национальной премии подкидывал пачку долларов, как грибоедовский чепчик. Хватит об этом, от зависти всё.

Хотя, если верить «Дневнику кубанского школьника», кто только не считается кубанцем: Маршак, Пастернак, Маяковский, Сельвинский и примкнувшие к ним А. П. Чехов (здесь, о радость, он познакомился со своей  будущей женой Ольгой Леонардовной Книппер) и В. Г. Короленко (здесь была дача его брата). И на даче той вольготно писались «Дети подземелья»

А вы говорите Пушкин – это наше все. Какое там все!

Армия русских поэтов, имя им «легион». Но возьмем в руки тирсы, не путать с персями! Возьмем сосуды «Чашу мне наполнил мальчик пьяной горечью Фалерна, так Постумия велела, председательница оргий». И нальем бокалы, и «сдвинем их разом, да здравствует музы, да здравствует разум!»

Как это все - таки современно! Так и хочется воскликнуть: «Пушкин – наше всё!» Да, уж это давно сделал Федор Михайлович Достоевский, который тоже стал нашим всем. Он, проиграв в карты, придумал такого симпатичного «Идиота», коего и днем с огнем не отыщешь в жизни. Так князь же, Мышкин же из Швейцарии прикатил, где и сейчас, круглые идиоты, напрочь отказываются от дармовых денег! Правительство предлагает каждому. И каждый швейцарец отказывается. Не заработал, мол.

Кисейные все.

ВОТ ТЕ КРЕСТ

 Михалыч и вправду голубей завел. И сделал он это тогда, когда ему жена изменила. Мало того, что изменила – призналась в этом.

 Работяга Михалыч, взяв свой рашпиль с долотом, ушел от жены жить в сарай. Переоборудовал его. Поставил печку – буржуйку, накидал тряпья на настил, похожий то ли на банный полок, то ли на тюремную шконку.

И рядом поставил будку с голубями, уж точно смахивающую на охранную вышку исправительно-трудовой колоний.

Конечно, запил, бросил работу, стал похож на сухого, черного, продубленного самогоном, куревом да солнцем алкаша. Впрочем, бухал он не всегда, а с перерывами. Сядет на валун возле своей коморке-камеры, курит, ждет кто к нему придет с бутылкой смаги или с паленой водкой. А таких – пруд-пруди. Не в кафе же идти, коли хочется залить тоску-кручину, а к Михалычу. У него и курить можно, и посуда имеется. Два стакана да одна треснутая тарелка.

Самым частым «гостем» у Михалыча был некий Крест. Почему святым словом называют воров да бандитов, наверное, это одному Богу и известно. Как говориться, наш человек одной рукой крестится, другой - задницу чешет.

Объединяло Креста и Михалыча то, что они когда-то сидели. Часто такое горе, невзгода, негатив сводит души вместе. Так большая война, горе русского народа, объединила всех. Порой кажется, что война дается человеку во спасение. Не будь её, чтобы с нацией стало. Не было бы по ком-то убиваться, а чем – то, кем-то гордиться.

Крест работал на бойне в полукилометре от халупы Михалыча. И часто приносил в ведре ворованные там свиные или говяжьи почки. Часть почек продавали на выпивку, другую, немного вымочив, жарили. С Михалычем вдвоём.

- Вот опять ревут! – поднимал вверх палец Крест, чуют сегодня секир-башка. Под ножик.

Под ножик – это для красного словца. Губили скот электричеством.

Михалыч вздыхал:

- Они и раньше поняли, когда везли. Эка дорога вся обдристана. Хоть бы кузов крепкий делали. А то г… расплескивается.

Разговор этот, как присказка.

Крест вспоминал тюрьму и своих знакомых. Кто как жил, кто как умер.

А у Михалыча тема одна, стерва - жена. «Да, зачем она призналась то в этом, чтобы мне насолить. Теперь вот одна. Ну, и живи, толстей»

Жена его с круглым, пухлым лицом и соломенными волосами большей частью сидела дома у телевизора. Выходила лишь в магазин за хлебом. И ее считали чокнутой. «Что то у нее с головой», - незлобливо комментировали каждый ее поход в магазин соседи.

- Дура! – Итожил Михалыч, - Она дура и есть. И очередному «гостю» в тысячный раз рассказывал, как застал ее с механиком из гаража. Этого не было, но Михалыч привык и уже верил в того гаражного ловеласа.

Если «гостю» надоедало слушать, то он подходил к голубиной вышке и таращил глаза наверх. А там ворковали голуби и откидывали назад свои атласные головы, будто были они модные художники. Вроде Ника Сафронова.

Часть водки Михалыч прятал у себя в каморе. Для чего? Порой к нему забредала женщина с выпирающим, будто беременная животом, Валька-Ханыжка. Михалыч угощал ее водкой и хамсой. Все время покрякивал. Сам пил немного, для компании. Валька-Ханыжка раздевалась молча, после третьей рюмки. И так же без слов ложилась на шконку. И так же молча, выпив четвертую стопку, убиралась.

Михалыч неплохо владел топором. И его часто звали подтесать, что либо. Или просверлить. Опять же за дешевое угощение или за малые деньги. Таких людей, владеющих плотницким топором, сейчас мало. Поди  найди. А найдешь, так обдерут, как липку.

«Хозяева» наниматели, чтобы чем-то занять Михалыча уговаривали его сойтись с Раей, с женой.

Но тот решительно мотал головой. Даже сердился. Такое не прощается.

Крест умер возле магазина. Он пошел с внуком покупать тому жвачку, а себе «может пива». На скамейку возле магазина присел и за сердце схватился.

Михалыч, когда ему сказали о смерти Креста, почему то заключил: «Да, значит, надо еще чего то ждать. Оно одно за другое чепляется».

И добавил совсем уж некстати: «У каждого свой крест!»

Как в воду глядел. Внезапно во сне умерла его жена. В гробу она потеряла свою рыхлость, твердо сжимала губы.

А Михалыч к этому гробу подходить не стал. Сидел на своем гладком валуне, раскачивался. У него была расстегнута до пояса серая рубаха. Михалыч был трезв. И когда я подошел к нему, он посмотрел на меня совершенно ясными и умными глазами: «Колёк, жинка умерла. Колёк, жинки не стало!»

Так жаловался мне, так вопросительно смотрел, будто я её куда то спрятал и вот - вот достану из кармана ключ и верну рыжеволосую Зою.

Голубей к тому времени у Михалыча уже не было. Он их распродал за бесценок. За стопарь водки. Вышка пустая. Из её крупных щелей выглядывали обрывки стекловаты, которой Михалыч когда то утеплил своих питомцев.

- Колёк, что делать. Нет её уже…Не будет её…

ПЕНДЕЛЬ ОТ МЕНДЕЛЯ

Австрийский генетик Георг Мендель, конечно же, не первооткрыватель. Русский народ давно сочинил то ли пословицу, то ли поговорку о том, что яблоко от яблони недалеко падает. Но потом спели частушку «Эх, яблочко, куда катишься…»

И дети укатываются от современных родителей. Но чаще всего мать их «укатывает». Или отец. Никакой большой войны нет, а сирот все больше и больше с каждым годом. И заботы о них все прибавляется, и прибавляется. Жалостливые и восторженные восклицают при сём. «Правильно государство делает, не бросает дитё на произвол судьбы!»

А вот задуматься о том, что дитё брошено люмпенами на это, как говорят у нас на Кубани, «тяму нэ ма е».

То бишь открыто для этих «люмпенов» звучит манок: «плодитесь и размножайтесь». И что чада их непременно получат от милостивого государства социальные пособия, а на закуску, когда достигнут совершеннолетия, «лакомый кус», жилье, благоустроенную квартиру. Конечно, «люмпен» «люмпену» рознь. Существуют больные, которые но могут преодолеть кризис безработицы по известным физическим причинам. Но их мизерно мало. В основном это алкоголики и наркоманы и примкнувшие к ним девицы легкого поведения.

Использую их же лексику. Им теперь лафа. Родил - сдал. Родил – сдал. Моральные качества, инстинкт материнства? Так они давно ампутированы, в том числе и такими «гуманными» законами. Уже поговаривают об общероссийской акции и в пилотных городах создают специальные «бэбибоксы», в которых такие вот калеки-мамаши могут складывать плоды своих утех. Для того, чтобы этих детей воспитывало государство? Для выращивания янычар? Для разделки на органы?

Мрачно, скажете. Но, к сожалению, самые мрачные прогнозы, на зависть покойной Ванги, сбываются довольно скоро.

Однажды мне пришлось побывать в спецшколе для детей с умственными отклонениями. Замечу, не даунов. Просто с отклонениями в развитии. Что я там увидел? Я увидел в этом роскошном здании страну, воспетою утопистами Сен-Симоном и Фурье. О дивный, новый мир! Все классы оснащены современным медийным оборудованием, компьютеры самого последнего поколения, звуковая и звукозаписывающая аппаратура, столовая. И тоже не хилая. Меню – из пяти блюд. Залы отдыха, тренажёры, душевые кабины с пятью вариантами душа. Педагогов здесь больше чем детей.

Увидев моё угрюмое лицо, «экскурсоводка» педагог тоже помрачнела: «Что то не так? В праздники детям мы бутерброды даем с лососиной икрой».

- И музыку им крутите.

- А как же, не только попсу. А и Генделя.

Я вспомнил, что была когда то идея включать для дойных коров Иоганна Себастьяна Баха. Говорили, надои повышаются.

Месяца три назад, видимо, под воздействием Георга Фридриха Генделя, эти вот детки, наевшись красной икры, разобрали шифер у меня на гараже и пытались вынуть из «шестерки» магнитолу. Но не успели. Вот какая тяга к классической музыке.

А почему мрачное лицо было у меня? Просто я вспомнил обычную, рядовую школу, которая находится в полукилометре от специализированной. И нищую обстановку в ней, и вонь от очень дешевой рыбы, пропитавшей все вокруг, вспомнил спортплощадку, со снарядами сваренными из строительной арматуры, этакий прикольный "Kettler” Еще на ум пришел двухэтажный дом рядом с моим домом, отделанный с блеском из современных композитных материалов. В дом тот с помпой не так давно вселяли совершеннолетних сирот. И что? Гудит тот дом день и ночь, как мощный трансформатор. Обкидан бычками от сигарет да пробками от пива. Да, и половина жильцов в ней уже не сироты. Те ухитрились продать свое дармовое жилье, чтобы по «чечески» пожить, оттянуться. И стать новыми поставщиками новых сирот.

Не завидую жильцам, купившим недорого квартиры. Они еженощно подвергнуты нравственному террору слушать рок-балладу группы «Ленинград» про о…ительные штаны и лабутены. Скажешь «выключи», так сирота в галошах с красным нутром тебя заткнет, а не свой ворованный телефон.

Но мы о музыке. И о том, что Гендель с Менделем ничего такого не видели. И кажется, уже не увидят.

А ведь под музыку Вивальди и Генделя довольно неплохо получается. Государство у нас чрезвычайно гуманно и никак не может со всем своим неразворотливым аппаратам щелкнуть по носу этому конвейеру, превращающему народ в быдло, путем такой вот селекции.

Интересно, что бы на это сказал монах Гендель? Не все ведь изучено? И какие там «тараканы» еще заведутся в головах наших «домоправителей». Какой небесной манной будут они осыпать эту новую генерацию дегенерации. С какой еще новой идеей понесутся миндальничать с подростками, а в перекурах придумывать новые штрафы для обогащения жирующих инспекторов дорожного движения.

На рынке ищу складной ножик. Подхожу к женщине-торговке разной мелочью:

- А складные ножики у вас имеются? В турпоход собрался.

- Неее! Давно не беру для продажи, - трясет головой продавщица. - Как-то взяла на оптовой базе десять штук. Так восемь из этих ножиков дети своровали. Покрутят-повертят и в карман. Никто им не внушает, что воровать нельзя.

По этому поводу вспомнилось мне давнее-давнее. Детство. Мой сосед Костя Кудряшев, десятилетний мой сверстник, курил. Но не на виду. А на речке, за кустами. Однажды пошли мы с ним в кино по бережку речки Мазки. Костя вытащил из кармана папиросу, похлопал по карманам, спичек нет. Но вдали, навстречу двигался взрослый дядя Вася Чембаров. Не знаю отчего, но Костя осмелел: «Дядь Вась, спичек не найдется».

- Сейчас получишь! – довольно громко и равнодушно отвечал мужчина, не так давно пришедший с фронта, бывший танкист. А теперь тракторист в колхозе.

Встретились малец Костя Кудряшев и дядя Вася.

- Так спичек тебе надо, огонька?

- Ага!- робко уже выдавил Костя, роняя папиросу.

И тут же, в мгновение ока, от дяди Васиной оплеухи он бухнулся в речку. С берега - в реку.

Костя все понял. И даже прокричал в след танкисту-трактористу «Спасибо, дядя Вася!»

Тогда никто и слыхом не слыхивал о ювенильной конституции, призывающей за то, что отец не дает чаду денег на презерватив, сажать папаню в тюрьму на полгода.

А Костя Кудряшев стал потом пехотным офицером, служил в Заполярье. И курить, вроде бы, бросил.

А сейчас: «Эх, яблочко, куда котишься!»

Именно - «котишься»

ШТАНЫ ПОЭТА ФЕРГЮССЕНА

Сам психически больной Гоголь воскликнул: «Много на свете всяких глупостев».

Может, и хорошо это. Именно на глупостях мир и держится. На их энергии. А не на серьезным. Антон Павлович Чехов поддакнул Николаю Васильевичу: «Серьезным человек может быть только в гробу».

Одна из таких глупостей: замораживание богачей до той поры пока не откроют рецепт вечной жизни.

Что ж, кровь некоторых чудаков и стала лягушачьей, но нет даже путного лекарства от рака, изобретателям которого посулен памятник из золота в полный рост.

Пока же в полный рост, изжив последний срок, укладываются туда покойники, где «культурненько и пристойненько, где удивительная благодать».

В каком фантастическом фильме увидал Владимир Высоцкий этакую идиллию. Русское кладбище даже у нас, на более чистой, нежели в средней полосе Кубани, представляет из себя аналог мусоросвалки. Конечно, в определенные дни, по весне, народ всем гамузом очищают могилки, а потом лихо на них поминают близких своих. Но уж летом – дудки. Живое - живым. Едут на море, фотографироваться на фоне верблюда с обезьянкой в руках.

И кладбище, как очень живое существо, живет своей жизнью. С мощных тутовых      деревьев в июле капают черные ягоды. Землю по-стахановски роют кроты. А на поверхности земли снуют прыткие, зеленые ящерицы.

Последние пристанища зарастают репейником, бузиной, стелящимся вьюнком. И, самое главное, повсюду здесь приторно сладкий запах, набирающей силы ядовитой травы амброзии.

Философ Кант ходил по прибалтийскому побережью и выдумал свою идеалистическую философию. Но лучше бы ему попасть на наш российский погост?!.. Уж осенью она даст жару.

Господи, как жалки и ничтожны хомосапиенсы! Вот здесь в этой могиле лежит бывший главный врач нашего района Юрий Михайлович Ж. Умер он от рака костей. Я помню его обаятельную улыбку. Его хлебосольство. Помню, как мы, молодежь, веселой компанией забрели в его коттедж. И он, уже больной, радушно угощал нас «Рижским бальзамом» на сорока травах и вяленой осетриной. Мы говорили ему ободряющие слова и, главное, верили в них. Но, увы, давно нет Юрий Михайловича. А над его костью шумит какая-то сорная луговая овсяница, будто Ж. был когда то нападающим «Спартака».

А вот еще свежая могила бывшего спортсмена Вячеслава Д… Был он отважным человеком. В предзимье ездил под Новороссийск купаться в море. Но все в руце божьей. И Бог его прибрал. Что то со спиной. Долго лечился, ездил в «Каширку», что то вставлял в позвоночник. И я помню, что первый свой компьютер я купил с помощью этого Вячеслава, руководителя спортивного общества. Это он дал мне транспорт, чтобы поехать в Краснодар за редким для той поры персональным компьютером. Теперь на его могиле – та же «поруха».

И так всюду. На дорогих мраморных плитах написано «Помним, скорбим». А в самом деле и не помнят, и не скорбят. Откупаются от покойников дорогими изгородями, плитами из мрамора, виньетками, другими ритуальными прибамбасами. Тут тоже тщеславия хоть отбавляй, полная ярмарка. Может быть, мне, воспитаннику романтической литературы, это не по нутру именно из за того, что я – идеалист, как Эммануил Кант. Но ведь и я сам то не очень слежу за крестами и надгробиями своих близких. Все сам себя оправдываю: «Потом, потом, никуда они не денутся. Потом возьму кисть, покрашу, подождет».

Европейские чистые, как шахматные фигуры, могилы, крематории с колумбариями – не выход из положения. Надо по православной традиции своих покойников укладывать в свою землю. И пусть наш российский червь обгложет близкого человека, который любил и целоваться, и «петь в клозете». Жил, волновался, негодовал. Делал подарки, подличал, безумствовал, гладил детей и сам порой становился ребенком. Пусть! Ведь душа улетает на небо, к Богу!

Шотландский поэт Роберт Бёрнс, получив первый гонорар от первых своих стихов, поехал путешествовать по своей живописной стране. И первым делом посетил могилу своего учителя Фергюсона, написавшего «Оду собственным штанам». Однако, могилу Бёрнс увидел в полном запустении. Недолго думая, великий шотландец истратил свой гонорар на памятник Роберту Фергюссону и на обустройство его последнего пристанища!

Что ж, великие, классики правы, рассуждая о чудачествах не только русского народа, но и всего рода человеческого в целом. И Чехов прав, говоря о серьёзности в гробу, ведь после того, как он сказал «Ich schterbe» («я умираю») в немецком городе Баденвайлере, его гроб приставили к ящикам с моллюсками, которые везли в Россию для жирующей буржуазии.

Но более всего прав «проклятый поэт» Роберт Фергюссон. Хвалебной песни достойны только офигительные собственные портки, заботливо укрывающие ноги и яйца от злодейской стужи.