Похороны Кузькина были немноголюдными. Делегация от завода «Пропеллер Мечты», которым Аристарх Семенович руководил, верная жена Катерина, с ног до головы в черном (плакала ли она – не понять, непроницаемые очки закрывали глаза), представители общественности и два друга детства, оба – спонсоры его предприятия. И скорбь, приличествующая собранию на кладбищенском мероприятии, на лицах прочитывалась с трудом.

Скучали присутствующие, и душу Аристарха Семеновича, взирающую на происходящее откуда-то сверху, эти скучающие лица удручали необыкновенно. Разве что Катерина несколько раз направляла взор в сторону Борьки Степанова, могучего статью личного охранника Кузькина – и водителя директорской машины, по совместительству. Борька отвечал ей хмурым, слегка осоловевшим взглядом, по поводу прискорбного события он пил горькую несколько дней. Полная рабочая неделя без выходных держала богатыря в трезвом состоянии. Лишившись хозяина он тут же ушел в долговременный запой, явно. Но почему с Катериной переглядывается? Аристарх жил в уверенности, что оба они, и жена и телохранитель, всецело верны ему, как тренированные прикормленные псы. Катерину он завскладом на предприятие зачислил, и ее небольшой поначалу поэтический дар окреп и развился в тихой обители хранилища воздушных винтов, жена круглый год расцветала нежными стихами, наливалась замыслами. Аристарху она напоминала августовскую яблоню, гнущуюся под тяжестью тугих плодов… Но при чем тут Борька? Мужик простой, как мычание. Немногословный. Да и не обман ли душевного зрения? Темные очки скрывали глаза Катерины.

Философский склад ума был присущ Кузькину, и душа усопшего сохранила основу Аристархова мировоззрения в целости: из праха вышел, в прах обратился.

К проблеме пришедшей в негодность телесной оболочки Аристарх относился с серьезностью, теория подробно изложена в обширном научном труде «Прах и пропеллер», где он проводил параллели между вероисповеданиями разных народов мира, отмечая множество онтологических парадоксов. Его докторская диссертация базировалась на коннотации: кремация – начало перевоплощения, и пропеллеры, производимые заводом, тут как нельзя более уместны. Распыление неисчислимых частичек преобразованной материи, подчеркивающее тленность земного существования отдельно взятого индивидуума – способ новаторский, никем до сих пор не продуманный в деталях.

Распыляется прах отслужившего тела. Душа парит и витает. Вопрос: сколько времени воспарившая душа витает над головами живущих? Он склонялся к выводу, что это процесс бесконечный. Но возникал другой вопрос – как может она летать, наблюдая, но не сталкиваясь с душами других витающих обитателей планеты? Тут одно объяснение – Бог. Без его финального вердикта не обойтись, и Аристарх Семенович склонялся к еще одному выводу: существование Бога неизбежно. В какой форме и как? – этот главный вопрос оставался для него неизменно открытым. Но божественное начало он прозрел.

Апофеоз траурного прощания. Согласно подробным предписаниям Аристарха Семеновича, начальник сборочного цеха уже намерен запустить движок, вот-вот заработают гигантские пропеллеры, и содержимое урны унесет ветер. Это главное событие, к которому Аристарх тайно готовился много лет. Тело он считал чем-то вроде капсулы, подлежащей уничтожению.

Но тут пошел дождь. И не простой дождь, нет. Водопадом обрушилась небесная твердь, и пепел Аристарха превращался в мутную слякоть. Главный пропеллер гудел, сражаясь с беспощадной бурей, но моторы бессильны перед стихией. Ливень размазывал прах Аристарха по земле. Как обычную грязь.

И чудо открылось взору – слепящий поток, в котором угадывался божественный силуэт. Нечто вроде голограммы Христа – ниспадающие прозрачные одежды, венец терновый, следы гвоздей на запястьях и ступнях окружены сверкающими ореолами. И воцарилась тишина, нарушенная метафизическим Аристархом не сразу:

– Мне голос был, мне обещано… И уговор помню: не поддаваться новым веяниям, суетному противостоять. Пропеллеры производить, но никаких новшеств! Хранение традиций во имя торжества истины! Сплотить ряды единомышленников, инакомыслящих не допускать!

И дан ему ответ – не сказан, а прямиком в душу Аристархову доставлен. Как пакет: «Ты же не Моисей, чтобы с Богом общаться. Какой голос, какой уговор? Соблазн от лукавого тебя по жизни водил, в Книге книг про это сказано. Ты богохульствовал, сам того ведая.

Превратил завод в музейную труху. Да кто ты такой, чтобы о времени судить? В Библии по полочкам разложено – и в иносказательной форме, и в лоб. Делай что дóлжно, и выполняй волю Божью на отрезке жизни, тебе доверенном. А ты? Нечистый убедил тебя в самодостаточности пропеллера, который ни к чему не крепится. Соблазн овладел душой твоей.

Две тысячи лет назад в доступной для понимания форме показано, что модернизировать устаревшее нужно, как бы тяжело это ни было. Остальное притчи и толкования их. Версии и варианты. А ты читал и своё думал. Заблудился. Темная сила тебя от истины увела.

Смотри, что сейчас будет. Гляди, и не отвороти взора своего.

Сияющее видение исчезло, а кладбищенская церемония превратилась в нечто невообразимое.

Прямоугольная могильная плита параллелепипедной формы, потянулась ввысь, превращаясь в обелиск. По мере удлинения мраморного стержня к нему слетались пропеллеры – безобразно огромные, просто огромные, большие и совсем маленькие, даже миниатюрные – присасываясь, они застывали на памятнике безвременно ушедшему директору завода. Черный обелиск теперь высок, как вавилонская башня – и стоит, облепленный пропеллерами, как диковинными мухами, возможно, такие где-то в джунглях водятся. Сплошь облеплен, ни сантиметра свободного не осталось.

Собравшиеся задирали вверх головы, лица мокры от недавнего дождя. Перепуганные люди кричали от ужаса. Шок. Замерли на мгновение в ожидании новых событий, потом, как по команде, бросились врассыпную – люди бежали прочь, не разбирая дорог и тропинок, продирались сквозь кладбищенские заросли, стремясь покинуть место зловещих похорон.

Аристарх Семенович очнулся от наваждения в собственной постели. Мирно посапывала Катерина, уткнувшись в подушку. Ее любимая поза.

Мозг Аристарха разбух от пережитого, в череп будто затолкнули футбольный мяч. Не сразу, только опустошив стакан воды, стоящий у изголовья, он понял, что увиденное было кошмарным сном.

Кузькин силился восстановить картину в подробностях, но лишь отдельные детали вспыхивали флэшбэками. Стоп-кадры мучительного наваждения.

Ерунда какая! – с этой мыслью он задремал вновь. Больше никаких откровений. Сон разума в темноте. Но вот тревожащая тема, будто по чьему-то распоряжению, вернулась. Нет теперь обелисков и пропеллеров, только нескончаемые описания печатались телеграфным аппаратом, клюющим тонкую ленту наподобие швейной машины; бумажный серпантин распрямлялся в нужных местах, и Аристарх прочитывал текст. Нескончаемый поток сознания, вьющиеся гирлянды мыслительного процесса.

Как это началось, откуда Станислав с Николаем взялись? Из детства, где-то «на камчатке» класса сидели, одноклассники-двоечники, Аристарх имена не помнил. Оба – рослые и цветущие мужики, в банях пареные, в битвах уцелевшие. Битвы в переносном смысле, конечно.

Период был непростой, но в целом мирный. Пришли к нему в кабинет, предварительно в приемной подождали, а как же? 20 лет назад.

Аристарх тогда на перепутье – завод закрывать собирались, директор постоянно в министерствах пороги обивал, никакого результата. Да и можно понять. Неразбериха повсюду. Пропеллеры они выпускали в нужном объеме, но овеянные славой самолеты и вертолеты, подводные лодки и аэросани, частью которых они являлись, сняты с производства.

Нужно перепрофилироваться, приспособиться к меняющимся обстоятельствам. Нужно деньги зарабатывать. Страшное словосочетание: маркетинговые исследования. Нужно повернуться к рынку лицом. И смотреть мужественно и твердо в это рыночное лицо, непонятное Аристарху напрочь. Слова неведомые, новые, и все суета сует. Пустые хлопоты.

И тут Николай и Станислав. Коля и Стасик. «Не паникуй, Кузькин, мы твою головную боль вылечим. На госдотацию перейдешь. Дотация небольшая будет, но деньжат подкинем. Тебе и ремонт нужен, перелицуешь фасад, осовременишься. Сократись по полной, но производство держи. Не знаешь, куда пропеллеры девать? Да сделай музей! У каждого приличного музея есть обширное хранилище. Теперь понял?»

Аристарх понял. Понял, что помощь ему окажут, но в тонкости лезть не должен. Он и не посягал. Коля и Стасик бравые ребята, служители добра (вот подумал так в полудреме, и тут же хохот услышал за плечом, оглянулся – никого, пусто…).

Спокойная жизнь ему гораздо больше пó сердцу. Завод выполняет план, готовые пропеллеры загружают и выгружают, директор применением не интересовался. Освоены три разновидности винтов, не больше. Конкуренция велика, другие предприятия выигрывали тендеры, счастливчики уносили заказы в хищных лапах, по-птичьи сжимая когтями бумаги. Зачем ему толкаться в унизительной давке, зачем?

Аристарх Семенович не суетился, он человек с призванием. И развернулся, действовал, ночей не досыпая.

 Проводил научные конференции на тему «Движущиеся части коллективного сознательного и бессознательного в имманентной ретроспективе теории воздушного винта». Любители паранормальных эффектов собирались на симпозиумы по столоверчению; для приехавших с детьми устроили развивающую комнату имени А.С. Пушкина «Гармония, поверенная алгеброй». Катерина организовала фестивали поэзии «Ось вращения» в заводском музее. И брифинги для журналистов в столовой-кафе, больше напоминавшей ресторан. На фестивали съезжались литераторы и критики, на конференции прибывали теоретики промышленного производства, и еще какие-то люди, некоторые на собственных самолетах, для чего понадобился аэродром. Небольшой. И гостиница, тоже небольшая – надо ведь где-то размещать гостей!

Аэродром и гостиница – идея Коли и Стасика, строительство шло быстрыми темпами. Жизнь завода «Пропеллер мечты» кипела. По территории сновали колоритные господа, рекомендованные друзьями детства (пропуски им Аристарх подписывал, не всматриваясь в фамилии). Два цеховых помещения переоборудовали в соответствии с нуждами спонсоров. Что-то они собирались делать. Какая разница? если бурлит заводская жизнь. По обыкновению, он в бумаги не вглядывался, доверял и не проверял. Не до того.

Главное – грандиозный музей завода. История славного предприятия в пяти просторных залах! «Наш реликтовый Эрмитаж», – говорил Аристарх с нежностью.

Фотографии на стенах, сделанные в то время, когда воздушные винты еще не были «произведениями искусства» (определение Аристарха Семеновича), а бодро крутились и вертелись. Шумели движители, вмонтированные в корпуса летательных аппаратов, и не только. Какие это были корпуса, сказка!

Центральную часть занимали гиганты – винты разных лет выпуска с пояснительными табличками. Сам Аристарх увлекался миниатюрными макетами, это его страсть, и слово «хобби» тут не подходит, поскольку не передает степень увлеченности. Он вырезал лобзиком! И некоторые поделки его, снабженные батарейками, даже вращались! Техническое чудо, настоящий пропеллерный рай.

«Реликтовый Эрмитаж» пополнялся новыми экспонатами, его посещали гости симпозиумов, конференций и фестивалей, проводимых на заводской территории, это обязательное мероприятие, включенное в программу. Сотрудники музея в отсутствие экскурсий не сидели без дела, составляя подробные описания каждой единицы уникальной коллекции.

Экспериментальная лаборатория разрабатывала чертежи, новинки отправлялись на музейные витрины или полки хранилища, инвентаризацию Катерина проводила ежемесячно.

Иногда голос сомнений приставал к Аристарху с непотребными речами – зачем ты гробишь завод? Оглянись вокруг! Остановись! Ты же производишь детали к машинам, которых не существует!

Но Аристарх, поразмыслив, неизменно цитировал классика: – А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая штука! – Шутка, поправлял его внутренний голос. – Вот-вот, шутка и есть. Не отвлекай меня, сомнения уводят от истинного пути на ложный. – Аристарх Семенович во власти нового замысла, в музейном зале начинается показ кропотливого собирательского труда «Пропеллер на конверте».

Ядро коллекции – изображения воздухоплавательных аппаратов с движителями, выпущенными заводом. И бонусная часть – марки разных стран и народов со сходными изображениями. Рекламный отдел придумал съезды филателистических обществ, эксперты признали монотематическое собрание почтовых знаков самым обширным в мире.

Прекрасное воплощал, сущее увековечивал, суетой не жил. Качественную продукцию выпускал. Как это «никому она не нужна»? Как это «людей с новыми идеями» не допускал?

А зачем ему чужие идеи? У Аристарха и своих полно.

Но где-то, где-то – вот читает он бесконечную ленту, вылавливает фрагменты, и злое предчувствие томит, – где-то допустил ошибку. Непонятно пока, но допустил.

И не исправишь, поздно.

«Время твое истекло. Мене, текел, фарес. Исчислил Бог царство твое. И положил конец ему. Ты взвешен на весах, и найден очень легким. Разделено царство твое и отдано. Время твое истекло. Истекло», – дудел в самое ухо внутренний голос, и прокралось в ночной сумбур подозрение, что голос неправедный с толку сбивает. Аристарх отмахивался от него, как от зудящего слепня, мотал головой в разные стороны, но в ухе дудело-не унималось, теперь уже голосом Катерины:

– Время вставать, Арик! Ты весь в поту, очнись! – Жена пыталась вывести из полуобморочного состояния, низкие грудные ноты тревожны.

Аристарх очнулся. Родная и милая Катя. Добра и заботлива, как обычно.

– Здравствуй, Катенька! – с трудом просипел Аристарх. Измучился за долгую ночь, червь сомнения исполосовал его душу вдоль и поперек. Прополз, и оставил смердящий след.

В машине, по дороге на завод, он то и дело всматривался в каменное лицо водителя. Было что-то у них с Катей или нет? И спрашивать бессмысленно, только дураком выглядеть. Как же на работу теперь добираться, ведь дума об измене истóчит и разъест. Изнутри.

Изнутри донеслось: тебе и на работу не надо больше ездить, забудь. – Молчи, призрак ночных кошмаров – отмахнулся Аристарх от голоса, задавил, как комара надоедливого. – Уволить Борьку придется. Ничего не поделаешь. А ведь профессионал, жаль.

Приказ об увольнении Степанова готов.

Вызвал Бориса, он ведь постоянно рядом – в приемной или в кабинете. Всегда при Аристархе Семеновиче, неотлучно.

Кузькин подписывал документ, и руки его тряслись. Объявил о решении, отметил недобрый Борькин взгляд, и подумал: а ведь долго он простецким парнем прикидывался! Угрюмость в нем тяжелая, раньше не замечал.

Секретарша внесла поднос с чаем. Прихлебывая из стакана, Аристарх Семенович раскладывал перед собой материалы очередной конференции с участием ведущих филателистов мира, два-три часа вчитывался, а дальше… дальше смешалось все. Иногда – какая пошлость! – потихоньку ущипывал себя, реакция кожных покровов ощущалась, и это было единственным подтверждением того, что он не спит.

Откуда ни возьмись, возникли незнакомые люди в серых костюмах, они попросту вломились в кабинет, опрокинули его лицом на стол, заломили руки Аристарховы за спину, трясли перед ошалевшим директором завизированными бумагами, потом Николай со Станиславом, перебивая друг друга, выкрикивали что-то неприятное. Он половины слов не разобрал, но некоторые фразы повторялись: «Да как ты мог это самостоятельно решить? Крыша от безделья поехала? Столько времени поили-кормили, марки собирали, чего тебе надо было? Жил, как у Христа за пазухой. За наш счет!!» И часто идиотом его называли. Обидно.

Люди в штатском непонятные речи вели. О преступных элементах, которые обосновались под крышей пропеллерного завода, о производстве наркотиков, торговле огнестрельным оружием, притонах в подвальном помещении, публичном доме в верхнем этаже гостиницы. Что, куда и кому доставляли самолеты, взлетавшие с заводского аэродрома?

Аэродром вас не смущал, и ничего странным не казалось? Занимались музеем и научными разработками? Все для отвода глаз!

– Я искренне верил в правильность моих идей! Я никогда не врал! Я честен… – лепетал Аристарх Семенович в крайней растерянности и неудобстве, поза у него неловкая. Да высвободите мне руки, я вздохнуть не могу! – хотел он воскликнуть в знак протеста, но не получалось. Его никто не слушал, и обрушивались беспощадные слова:

– Гражданин Кузькин, вы не понимали, что происходит? Да за кого вы нас держите? Не притворяйтесь, вы же не маленький. Вы верили, что занимаетесь штамповкой воздушных винтов, которые некуда крепить? Вас ничего не смущало?

– Я не маленький! Я директор завода! Друзья помогали нам, мы помогали им. Не могут они плохое замыслить. Они добрые люди, смиренные! – Но тут он осознал, что давным-давно не интересуется истинным положением вещей. Интуиция последних дней скреблась, подсказывала, что творится неладное, но его разрыв с реальностью – к тому моменту – был чересчур велик. Да, Николай и Станислав деньги всегда для него находили, но охрана традиций не так дорого и стоила!..

– Друзья ваши в итоге сухими из воды выйдут, банковские счета на ваше имя, и подпись на документах ваша!

– Какие счета? На каких документах? – никак не мог взять в толк Аристарх, разве могли ему друзья липу подсовывать? Он им верил! Верил! Он и сейчас верит!

«Мене, текел, фарес» – вспомнилось библейское. Фрагмент предутреннего видения. Суровый приговор. За что?!!

Когда его собирались вывести из кабинета, Аристарх почувствовал, что не может дышать. Камень вместо сердца, он тяжелеет и ширится, клонит к земле. Кузькин упал, и объяла все темнота.

…Но вздохнуть удалось, и вернулось зрение, обоняние, слух. Он на полу в собственном кабинете, мягкий персидский ковер ласкает затылок, ноют и жгут освобожденные от наручников кисти.

Один, унижен и покинут. Нет, вокруг суетятся люди в белых халатах, откуда-то сверху донеслось: «Машина реанимации задерживается, на дороге пробка»…

Он пытался спросить, но только сипение из горла. Лицо Катерины склонилось над ним, но не вздохнуть. Наконец, получилось, и он выговорил еле слышным шепотом единственный вопрос, что мучил его:

– Катя, скажи мне… у вас с Борисом что-то было?

– С каким Борисом? Арик, ты о чем?

– Охранник мой…

– Ангел-хранитель он твой. Хранил и наблюдал. Но обиделся и взбунтовался. Перестал хранить. И сдал тебя, куда следует. По полной.

Мы чужие с ним люди. Тебе одному верна, Аристарх. Всю жизнь. Мне дана единственная любовь. И это как стихи, – сейчас станет декламировать, он это угасающим уже сознанием понял, но хорошо, пусть, – и Катерина завыла над ним, ускоряя и замедляя темп. Как ласковы переливы контральто в прощальном речитативе!.. – То ли чудо, то ли чушь, то ли – судьба. Ты спроси, я промолчу, боль – груба. Я не выкажу, глаза о-пу-щу, удержать уже нельзя – от-пу-щу.

Она отпустила его руку, которую во время чтения стихов прижимала к груди, с глухим стуком рука Аристарха Семеновича шмякнулась на ковер. Безвольно.

И он умер.