Расскажу о поездке на михалковский литературный конкурс. Начать можно с одной вполне мистической вещи.

Жил я подле старинного городского кладбища, где испокон веков торчит церковь. По условиям транспорта периодически ходил через погост. Публиковали меня тогда сложно — начинал хорошо (в один год были опубликованы две крупные вещи), но сменился штат журнала «Урал». Как-то возвращался домой с дружеской посиделки, стало, слегка под турахом. Иду мимо храма. Религиозными устоями не наделен и осенять себя крестом, проходя рядом, считаю отсюда неприличным. Намедни как раз отнес одну вещицу в «Урал», на которую рассчитывал. По случаю игривого настроя посмотрел на купола, да и омахнулся троеперстием: «Господи, хоть ты что ли облагодетельствуй». А на другой день прибежал звонок из Москвы:

— Ваша повесть попала в лауреаты конкурса Михалкова. Можете приехать на торжественную часть и вручение наград?

Ей богу, я и забыл, что посылал некую повесть на этот конкурс — тогда пихал творения куда можно. Страшно подивился. Вспомнил вчерашнюю нелепость и улыбнулся. Ликование, разумеется, звонок дочери — живем розно — сговорились поехать вместе: приглашение еще одному человеку на торжество допускалась, но оплата проезда и проживание — только участнику. Дашка обрадовалась. Уместно, ибо    девица — прототип одной из главных героинь отмеченного опуса, и вообще выходила удачная оказия. Планировалось ее житье у Оли, тоже одна из прототипов, а мне уготована была гостиница в Доме Русского зарубежья, это рядом с Таганкой.

Прилетели, притопали по назначению. Дают роскошный номер с огромной кроватью. Спросили, нельзя ли поселиться двоим. Сколько угодно, притом бесплатно. Прекрасно, три дня Дашка поживет здесь — меня обеспечивали на этот срок (Ольга тогда жила у отца, в стеснении) — я уезжаю, дочь перекочевывает к подруге, они наметили оторваться еще несколько дней.

Ничего особенного в тот день не нарыли, пошатались, вечером я уехал к Жене Тарчевскому, приятелю, подружки пошлепали в театр. На другой день посетили Третьяковку — не бывал, при этом мечтал окунуться в тишину залов давно. В шесть начиналось мероприятие.

Конечно волнительно — я впервые присутствовал на подобном собрании. Именитые персоны — все    семейство Михалковых, Бондарчуки — пафосная обстановка. Забавный эпизодец. Войдя в зал и будучи скромными, уселись на последний ряд — как выяснилось, это места для прессы (потом нас переместили ближе). Перед нами обширный проход. Здесь неспешно, собственно, божественно передвигаются личности. Как раз рядом идет Наталья Бондарчук. Раздается возглас:

— Наташенька!

К ней спешит дама в возрасте, несомненно оснащенная культурными достижениями, но на вид мне неизвестная. Наталия оборачивается и оказывается ровно напротив меня, простите, тылом. Они обнимаются и начинают талдычить. По приезде домой я всем доказывал: пик моей карьеры состоит в том, что я в течении, пожалуй, пары минут утыкался носом в обширный и звездный зад Натальи Бондарчук.

Торжественная часть, я, оказывается, разделил третье-четвертое место, весьма почетно (всего финалистов было тринадцать). Фуршет после официоза, понятно, особенно по душе: шикарные столы, молодой бык на вертеле. Чревоугодие, между прочим, чрезвычайно симпатично сопровождало трио Игоря Бутмана. Помню, относительно осетрины перекинулись забавными фразами с Зурабом Соткилавой.

Вообще говоря, ничего из ряда вон там не произошло. Опишу, пожалуй, один, стоящий воскрешения исключительно ради бахвальства, момент. Помещение достаточное, несколько изобильных столов, — само собой получилось, что часть лауреатов, человек шесть, сгруппировались вместе. К нам подошла женщина — собственно, ко мне. Уже известно было, особа из организаторов конкурса и член жюри. Арзамасцева Ирина Николаевна, доктор филологии, литературовед, член совета России по детской литературе. В общем, вся в регалиях. Симпатичная, молодо выглядящая — приятная    женщина (между прочим, она представила сотрудницу, тоже доктора филолога — той вообще тридцати не дашь).

— Знаете, была удивлена. Ожидала, что автор «Соло хором» молодой человек, столь впечатлительное владение молодежным слэнгом. Выходит, между тем, этакий джентльмен…

Говорила добрые слова... Относительно «джентльмена» — на поездку я одолжился приличным костюмом у племянника, так что очень может быть. Кстати сказать, канал Культура, освещая событие, показал троих — экстравагантную дамочку из Германии, девушку, получившую вторую премию, и меня. Думаю, респектабельный вид и сработал.

Словом, чтоб она меня не переоценила, я резко предложил выпить, завуалировав фокус под «тост с пожеланием подопечным». Тут же нагрянули прочие лауреаты. Матрона свойски толкнула наставления, ее принялись окучивать. Однако прежде чем отчалила, визитку протянула мне, и позже получилось несколько взаимных добросердечных посланий. Во всяком случае, именно ее стараниями, подозреваю, состоялась моя первая публикация в Москве, в журнале «Русская жизнь», хоть высылал рассказы на общий адрес. В общем, я к тому, что соваться надо везде.

Пройдусь здесь. Меня приглашали достаточно: в Германию, Австрию, Украину, Италию. Но. В Италию, например, поездка намечалась сугубо коммерческая — я даже не помню, как на меня вышли — да, с приличными людьми (Ерофеев, Рейн), с посещением могилы Бродского и переводом произведений на итальянский язык (оплата своя). В общем, для меня неподъемная. Германия и Украина — недурственно было бы съездить, но тоже накладно. А вот Австрия — страшно жалею, что не получилось.

Во-первых, Вена, во-вторых, доступно по цене, сам оплачиваешь только дорогу (повторюсь, Михалков компенсировал все затраты). А главное, в тот раз, судя по репортажам, собрался приличный народ: редакторы столичных журналов, иные личности на слуху. Четыре или пять дней кучкования, очень полезная штука. Я не успел сделать заграничный паспорт — тогда процедура была долгой — локти кусал.

Это, несомненно, моя беда, зажатость — нужно лезть во все дыры. И были возможности. Может, через писательство и выпрастываюсь?

Вообразите, пригласили как-то на местную презентацию. Рекламировали номер журнала, где был опубликован фрагмент моей повести «Мой милый Фантомас». Думаю, схожу, посмотрю что за зверь — презентация. Центральная библиотека, солидный зал, народец. Сел далеконько, практически никого не знаю. Встают поэты, стихи читают, прозаики что-то говорят, в общем, выходят все. Дошло дело до меня.

— Выступите?

Я отрицательно замотал головой. Поднимается Сергей Беляков, литературовед, зам. главного редактора «Урала»: «Я скажу пару слов». Он ко мне благоволит. Человек хоть и относительно молодой, но авторитетный: лауреат двух самых престижных премий России, «Большая книга» и «Золотой Дельвиг». Вхож везде. Захар Прилепин, скажем, прочит ему в будущем статус первого критика России. И попер. В жизни обо мне так лестно не говорили.

Я приподнялся: «Спасибо». Плюхнулся. Передо мной сидели три дамы явно из среды. Одна обернулась:

— Да что же вы, право, это ж звездный час. Скажите что-нибудь.

Я, весь красный, вжался. Еще какие-то авторы журнала говорили свое. Беляков:

— Ну, сейчас чай. Прошу к столу.

Люди не успели подняться, я уже позорно смылся. Дурак дураком.

…В общем, вернемся — вполне добротное торжество, не более. Где-то в одиннадцать за нами заехала Ольга, повезла катать по Москве — у нее свое авто — упаковали награды (огромный букет цветов, статуэтка, пара хорошо оформленных дипломов — Михалков, надо полагать, любит все обставлять солидно — собственно, когда Никита Сергеевич выступал с заключительным словом, упомянул, что хочет из уважения к памяти отца — то, что он его истинно чтит, очевидно — сделать мероприятие престижным). Ночная Москва чудесна. Помнится, прикупили еще винца, с Дашкой в номере добавили.

Следующий день получился наиболее запоминающимся. Ближе к полудню спонтанно собрались на кухне — гостиница представляла собой с десяток номеров на одном этаже, вместительная кухня с холодильником и доступом к чаепитию и прочему приватному чревоугодию. Горячо обсуждали вчерашнее, фуршет, как водится, сблизил, обменивались адресами и делились планами. Шибко интенсивна была уже упомянутая немка, бальзаковская где-то штукенция обильная словами, непосредственная и вычурная. Вообще, она русская, окончила когда-то Литературный институт, и давненько замужем за Германией. При ней присутствовала московская подруга приятных особенностей, что фигурировала еще вчера и сегодня уже прибыла для освоения свободного времени — суббота.

Выяснилось, что парочка вечером намеревается посетить ради танцев Нескучный сад — вроде бы, вспомнить былое. Резко один из лауреатов, озорной дядя моего возраста из Подмосковья, мы с ним уже достаточно пообщались, выразил готовность оказать сопровождение и подмигнул мне. Естественно, я спешно промямлил что-то соответственное.      

Недурно осветить распорядок дня. Нас с Дашкой ждал на обед для ознакомления отец Ольги — земляки, дань вежливости (сам он, военный, давно живет в Москве, без семьи) и прочее любопытство. Ольга меня, конечно, интенсивно живописала, она даже как-то писала обо мне сочинение на тему «Мой герой». Тут безусловно сработало то, что я существовал один, следовательно при приятелях, Дашка с подружкой частенько заглядывали. Вне сомнения, их юная психика была впечатлена моим образом жизни, паче разномастной публикой, характерной для тех лет. Вечер тем самым образовывался свободным, ибо девицы отчаливали по своим делам.

Итак, что-нибудь часа в два прибыли. Отец Ольги — улыбчивый, радушный, с авторитетом (пузцо) товарищ немного младше меня. Макс, соученик с которым Ольга укатила в Москву, я его знал — с ним здесь и жили. Милая беседа, Анатолий, хозяин, пылил анекдотами. Я разогрелся — как всякий зажатый человек, при катализе становлюсь порой уместно словоохотливым, тем более люди свои. Словом, часам к шести освоился совсем и, поведав о вечерних наметках, Нескучный сад, предложил подполковнику присоединиться. Свободный и субботний человек артикулировал «почему нет» — молодежь, упоминал, осуществляла собственное продолжение.           

Чтоб не затягивать здесь, просто скажу, в результате дамочек наших мы не нашли. Однако мой вояка, не привыкший отступать, грозно изрек:

— Витюха, не хори — мы им еще покажем.

Отдать себя в руки человеку с авторитетом — что более могло угодить моему невзрачному существу, даже если придется какое-либо показывать. Имел место звонок к некой знакомой с приказным пожеланием снабдить место действия соратницами на двух персон.

Вполне очаровательный контингент, уютная двухкомнатная квартира. Анатолий умело хлопал шампанским. Через час зашла соседка, обрадовалась подполковнику, его здесь знали, и вскоре квартира населилась еще и соседями. Прекрасный тем самым вечер — русский человек на субботу особенно широк. Заполночь я проводил соратницу — два чудесных квартала. Случились по обыкновению приятные — поскольку необязательные — слова, что в любом возрасте греют сердце. В общем, звезды пели весну, чувствовалось, дышалось и тэде.
Однако сколь многажды сказано и как фундаментальна для нас следующая формула — не жили красиво и неча…

Дело в том, что вход в гостиницу осуществлялся не через парадное Дома Русского зарубежья, а в дверь из проулка. Каждый житель получал магнитный ключ. У нас, понятно, с Дашкой ключ был один. Сложилось так, что поутру дочь бегала прикупить что-то для мэйкапа и забыла отдать отмычку мне — уже оговорено было, что появится она только поутру. К тому же в гостях я оставил невзначай телефон, следствие того, что сам изложил пожелание внести в него совместный портрет и прочие доказательства гремучей жизни — о, мое вечное фанфаронство! Сунулся в парадный вход, он, естественно, случился закрыт. Швах.

Впрочем, насмотрелся на ночную Москву вдоволь. Под чекушку, вырученную в ночном магазинчике, даже снабдился дополнительными чувствами и обнаружил в башке рифмы. Залихватски прикорнул на скамье — дико повезло с погодой.

В номер угодил где-то в девять. Дрых. Дарья, конечно, повеселилась. В двенадцать освободили жилье — мой самолет уходил часов через пять — дочь переселялась к Ольге. Погуляли, пообедали, расстались.

Я притащился в аэропорт. Сгрудились в зале регистрации, выяснилось, что рейс задерживается.

Простите за натурализм, но после нескольких дней возлияния у меня происходит несварение. В зале регистрации удобств нет, а из зала не выпускают. Ну, думаю, отец воевал — неуж я такой малости не осилю. Собрал, где давали, волю. Что-то с ней делал. Однако зачем-то тянуло выть.

Рейс отложили в очередной раз. Воля вернулась на свои места, я остался один на один с недугом. Все это совершалось где-то часов пять. В общем, унизительно пришлось молить людей в форме: я, дескать, лауреат… Москва, как много в этом звуке!

Когда прибыл в аэропорт Кольцово, довелось за полночь. В этот час автобусы не ходят. Доехать на такси стоило за тысячу, я же все деньги отдал Дашке, ибо не знал, что будет такая коварная задержка рейса, рассчитывал на общественный транспорт. Эту ночь тоже провел на скамье. Притом Урал отнюдь не Москва. Я относительно погоды. Словом, премии даром не даются.