каста
 

Где саду цвесть – белеет остов,
а мы краснеем для контраста,
лазутчики из девяностых,
нас – каста.

Неприкасаемая свора,
в напрасной нежности жестоких
солдат, не вынесших фавора,
не стойких.

Так высоты все ниже градус,
и будто нет звезды позорней,
чем та, что выпала на радость
в наш лепрозорий.

Лечить отпетых нет причины,
и что в сердцах не налабай ты,
мы – сто пудов – неизлечимы,
нас килобайты.

В анамнезе – сто строчек в ворде
за тех, кто не успев наспамить,
за скобки вынесен – подводит
нас память.

Мы все еще online – на случай,
когда забыв про чад и жен их,
провайдер свыше свистнет
лучших
из прокажённых.
 

там, где нас нет

там, где нас нет, и не было, наверно,
где даже сны – пиратский фотошоп,
и воет ветер в брошенных тавернах –
там хорошо.

где нас уже не будет – там, где мы
в нелепых позах,
не лишенных шарма,
взлетали с арендованной кормы,
карманную прикармливая карму.

и уплывали в ночь неправым галсом,
где рыбы мрут от съеденных монет –
о, как же ты блистательно ругался,
что счастья нет.

верстая стих запальчиво запойный,
смерть прогибалась радугой-дугой –
ты про меня, пожалуйста, запомни
другой, другой.

на расстояньи наши взгляды вровень.
так хорошо, что дальше – не сослать,
а то, что мы одной бродячей крови –
так не со зла.

мело во все пределы по полгода,
бросались тени замертво на снег –
ты глянь, какая выдалась погода
там, где нас нет.

что ты знаешь

Что ты знаешь о жизни заснеженных тех городов,
где секундная стрелка годами стоит, как влитая,
и короткая память не стоит напрасных трудов,
и хрипят самолеты, с саднящего поля взлетая. 

У остывшей земли на краю без причины не стой –
прибирает зима в ледовитом своем фетишизме
выживающих чудом в местах отдаленных
не столь.
Что ты знаешь о жизни?..

Родом из отмороженных окон – куда нам таким?..
И тебе не понять,
постояльцу нарядных бульваров,
отчего так бледны одолевшие брод седоки
и не смотрят в глаза, отпуская своих боливаров.

Что ты знаешь о жизни, немногим длиннее стишка,
где случайным словам
в изувеченном ветром конверте
до последнего верят и крестятся исподтишка –
что ты знаешь о смерти

искрометных свечей, позабытых у пыльных икон,
где Господь раздает векселя в неизвестной валюте
и все так же один – налегке по реке босиком
отправляется в люди.

Русский лес

                       Дмитрию Мельникову

Русский лес не кончается, края ему и конца
не предвидится, брат.
Сколько иней не стряхивай с веток –
всей не выпить воды с помертвевшего было лица
нашей черной земли, полной белого-белого света.

Будто ссохшийся бинт, ей нейтральная жмёт полоса,
и разрозненный хор не сливается, сколько не мучай
изможденные связки, и нечисть ползет по лесам
под прогнувшийся купол.
Но много нас в чаще дремучей.

На накрытых полянах – секретик под каждым кустом,
золотые слова, из-под стекол пустившие корни
в целлулоидный мир, где так трудно сказать о простом
где так просто молчать, год от году смурней и покорней.

Но ведь должен же кто-то. Попробуй потом, залатай
эти чёрные дыры,  кто дёрнется – заворожат их
не русалки, так лешие. Нужен шальной золотарь
в это долгое странное странствие без провожатых.

Русский лес не кончается. Крепче затягивай жгут
горизонта, который завален, когда не – зарезан,
и ступай, помолясь, – видишь, листья опавшие жгут?..
Это наша земля – там, где света хватает. За лесом.


солёный снег

земля моя, впитавшая молитв
и горя на четыре жизни впрок,
куда ни наступи – везде болит
не ближний свет,
нелёгкий хлеб,
тяжёлый рок.

куда ни посмотри – везде метель
и, колокольчик как ни дребезжи,
из года в год всё та же канитель,
и эту тоже надо пережить.

когда ни оглянись – петляет след,
а ты всё ищешь
свой последний путь,
не запираешь дверь на шпингалет.
и кто-нибудь придёт когда-нибудь.

спи, родина, набату вопреки,
детей своих растерянно обняв –
два  берега у каждой есть реки.
мы встретимся у вечного огня.

и я приду. нам есть, о чём молчать
глаза в глаза в наш суетливый век –
всем тем, кому не спится по ночам,
кому всё снится твой солёный снег.
 

горловка

выводя из себя, не держи меня за руки, брат.
дай ладоням запомнить податливый сумрак белёсый,
перебрать поименно сугробы напрасных утрат
и смотреть, и смотреть, как метель обнимает берёзы.

поклониться родным, между делом, сходящим с ума,
и чужих не забыть, хладнокровно шагающих рядом.
зарекаться нет смысла – пусть будут тюрьма и сума,
лишь бы выстоял дом, изувеченный шалым снарядом.

тише, девочка спит, что есть сил обнимавшая мать,
на покрывшейся коркой земле, обернувшейся адом.
здесь, по слухам, война – вот и некому их поднимать,
обескровленных птиц, на лету искалеченных градом.

отпусти меня к ним, безмятежно не помнящим зла,
я смогу рассказать им,
что пропасть совсем не бездонна,
что и с той стороны было видно, как нежно несла
мирно спящую дочь на слабеющих крыльях мадонна.

перемирие, брат, фейерверк завершает концерт,
лишь бы нам не забыть это пение их горловое…
песня – тоже тоннель, свет опять обещали в конце.
сколько долгих веков с непокрытой стоять головою

любой ник

небо пасмурное всё ближе –
не о том ли сто лет мечтала?
то ли ветер карнизы лижет,
исповедуя вкус металла,

то ли скоро весна и снова
станет некуда торопиться.
что терять мне, живое слово
подбирающей по крупицам,

на подмостках чужого века
присягающей, как иконе,
письмам мёртвого человека
не ушедшего от погони.

у беспамятства нет девайса,
неформат в ледяном офсете.
как теплее не одевайся –
всё равно попадаешь в сети.

без раздумий беру любой ник,
даже думать боюсь – что ищем.
тот ещё мне соловей-разбойник
с точной рифмой за голенищем.

что просить у тебя, всевышний,
принимай потихоньку меры –
были, были, да вот все вышли.
если только немного веры?

нет, конечно, я не про счастье,
что давно уже не по силам.
научи меня не прощаться,
даже если я не просила.


стружка

эти тени под глазами эти медленные руки
нам не сдать зиме экзамен
нас не взяли на поруки

и не в жилу божья помощь
мало в детстве нас пороли
позывные и пароли растеряли не упомнишь

скоро сказка станет басней
вот и вечер смотрит волком
с каждым выдохом опасней на снегу хрустящем колком

наши горы наши горки
мы застряли в средней школе
не пойму о чем ты что ли этот кофе слишком горький

обнимающим друг дружку
выжить бы не до блаженства
здесь мороз снимает стружку ради жести ради жеста

ветер бьётся взвыл и замер
как в предчувствии разлуки
эти тени под глазами эти медленные руки

побелеет дом наш дачный
память снега все острее
круг вращается наждачный все быстрее все быстрее