Я хочу повести разговор вокруг такой картины.
Киреев. Земля отцов. 2012. Холст, масло.
О ней самой можно сказать, что это – произведение прикладного искусства, которое призвано – в данном случае – усиливать чувство причастности к тысячелетней и более истории родины. Потому в облаках видится пахарь, наверно, Микула Селянинович и какой-то князь на коне.
По былине князь ехал собирать дань с городов и, увидев, какой Микула силач, взял его с собой помогать эту дань собирать, а Микула согласился, потому что недавно дрался с тамошними. Но таких подробностей не видно в облаках у Киреева, и можно думать, что князь (как то и было в истории) призван был охранять пахарей от нападений (степняков, скажем) – не зря такое бурное небо на картине.
Что в 2012-м (после мюнхенской речи Путина в 2007-м) было актуально: сколько можно молча терпеть движение НАТО на Восток и размещение систем ПРО вблизи России. Радуга означает богохранимость земли русской, призванной (по митрополиту Иллариону) сберечь православие на земле до конца света. И что можно мыслить теперь вместо православия? – Традиционализм, противостоящий американскому глобализму и горохизации всех государств (России – самое главное) ради подчинения этой мелочи немногочисленному же мировому правительству, англо-саксонскому.
А для чего, спросите, валуны и необработанность земли земной (когда небесную землю, вон, обрабатывают)? – Для выражения русской ментальности. Которую либералы называют недостижительностью. А их антагонисты говорят, что дело – не главное в жизни, главное – настроение сердца. Много ли материального надо для такой жизни? – Немного. – Вот и полно невспаханной земли. И если человечеству в эру Потребления грозит погибнуть от материального прогресса, от перепроизводства и перепотребления, то России предстоит человечеству указать, как спастись – жить по девизу: «каждому – по разумным потребностям».
Такой логичности и политизированности не было, конечно, в голове Киреева, а было что-то, может, подсознательное, что делает (на мой, экстремистский, взгляд) его произведение художественным (если признать, что без подсознательного нет и художественного, что оба слова – синонимы).
Но я такому, прикладному, искусству улыбаюсь.
Тут, однако, разговор становится разговором не о, а около картины, о чём я и заявил сначала.
И чтоб меня понимали, придётся уйти очень далеко. К зарождению человечества и искусства.
Они возникли одновременно. И по теории Поршнева, и фактически: порядка сотни тысяч лет тому назад возникли (130.000 лет первому ожерелью из ракушек и чуть больше, генетика говорит, так сказать, Адаму и Еве, чьи гены дошли в потомках до нашего времени). Возник человек в процесс разделения стада, состоящего из волосатых внушателей и рождённых недоношенными безволосых внушаемых (ещё не людей, т.е. без второй сигнальной системы).
Под управлением первой сигнальной системы существо (внушаемое в нашем случае) действует непреложно. Отдаёт на съедение стаду своего ребёнка. – Как самка не сходит с ума при этом? (Другие животные под действием противоположных воздействий – лишь в лабораторных условиях такое бывает – получают невроз и погибают.) А предчеловек не погибал. Почему? – Он стал находить третий выход.
У людей, которые впадают в первобытное состояние (у некоторых субъектов северных народов до недавнего времени), это называется мерячением (эхолалией). Повторение приказа. Не возражение и не подчинение, а повторение. Оно не мешало внушателю ребёнка отнять, но спасало самку от невроза и гибели. А внушение производилось неординарностью. Скажем, невероятным тембром крика. Из-за имитативности приматов все в стаде могли так кричать, но было нельзя. Уже было идеальное МЫ (стадо). И все всем делились ради него. Но на съедение ребёнка!..
Можно было сделать и иное третье. Тоже неординарное, но не наказуемое, как эхолалия. Не относящееся к жизни. Условное. Например, продырявить ракушку. Если несколько самок в преддверии отнятия детёнышей продырявливали, каждая, по ракушке, а потом одна продевала их всех жилкой, то получалось нечто вообще из ряда вон - ожерелье. Будучи предъявлено внушателю, оно, может, того вводило в ступор, и тогда можно было с детёнышем удрать пока с глаз внушателя. – В итоге, в общем, родилось контрвнушение и МЫ, которые не ОНИ, нелюди. Что означало появление человека. Со второй сигнальной системой (управлением вопреки первой, повелевавшей ребёнка отдать).
И так, в противоречии, родившись, людям навсегда впоследствии стало хотеться иногда своё сокровенное (даже подсознательное) испытать. А испытать означает условностью на себя подействовать, но такой условностью, которая очень похожа на жизнь. Что и есть искусство. Теперь его называют неприкладным. В отличие от прикладного, более ясного, для чего оно: скажем, для усыпления ребёнка (колыбельная), для усиления любовного чувства (любовные песни), для усиления патриотизма (картина «Земля отцов»)…
Теперь понимаете мою улыбку? – Прикладное искусство как бы ниже достоинством, чем неприкладное. Усыпить младенца можно и без колыбельной – покачиванием. Усиления чувства любви можно вызвать, например, разлукой («Что вам дано, то не влечет»). Усиления патриотизма можно достичь учением истории. А испытать что-то, сознанию ещё не данное, можно только произведением неприкладного искусства.
Это как разница между просто полётом самолёта и фигурами высшего пилотажа, или как отличие эстрадной музыки от симфонической. – Эстрада постигается сразу, а симфония… Почитайте «Крейцерову сонату» Льва Толстого. (Причём парадокс: в произведениях своих он художник, а в словах вне их – морализатор или выступает за теорию искусства как заражения [что есть признак прикладного: известно, чем заражать].)
Мне кажется, что упомянутое «ниже достоинством» сказывается и в некоторой детскости у Киреева. – В чём я её вижу? – В цветах. Автора хватило, чтоб нарисовать каждый – отдельно. Пусть даже ему пришлось всего лишь для каждого цветка один раз прикоснуться кисточкой с жёлтой краской к прежде положенному красочному слою, изображающему траву. Где-то 10-12 тысяч раз ему пришлось торкнуть. Но вытерпел. Не шибко ж они по тону отличаются друг от друга. То же относится к зелени трав: ближних, дальних и очень дальних, - одинаковая она. Потому что он рисует не натуру, а то душевное в себе, что он хочет внушить зрителю.
Такое же можно увидеть и в подобной по духу картине:
Киреев. Стена. Оборона Смоленска. 2013. Холст, масло.
Выражается давно, собственно, открытое: побеждает – дух. Ещё Лев Толстой открыл.
А за 30 лет до него (да не понят был) – Брюллов, в картине «Осада Пскова польским королём Стефаном Баторием в 1581 году» (1839). – Именно для такого выражения у Киреева русские всё больше просто стоят. Причём одинаково: левая нога и левое плечо вперёд. А копья – как створки полураскрытого веера: в центре – вертикальные, и чем правее – тем более наклонены вправо. И – наших больше: победа будет не только духовная.
Я вспоминаю, как шести-семилетний я, дитя войны, рисовал атаку наших на фашистов: стволы орудий всех танков на земле и корпуса штурмовиков ИЛ-2 в небе были параллельны друг другу. – Неудержимость, мол.
Но иногда одинаковость очень даже уместна.
Киреев. Над суетой. 2013. Холст, масло.
О чём он хотел этим сказать? – Конечно же – о превосходстве российской цивилизации над западной, более погружённой в эру Потребления.
Так лёгкость прочтения образного смысла меня, например, даже слегка коробит. – Теряется помнящаяся по произведениям неприкладного искусства та мучительная недопонятность, которая лишает покоя, пока тебя не озарит, что зачем, когда перед тобою было произведение неприкладного искусства.
И вот тут брезжит очень нехорошая тенденция. Прикладное искусство более доходчиво. Как эстрада по сравнению с классической музыкой. И масса склонна к более лёгкому. Так надо ли патриотам России уповать на более доходчивое? Они, мол, патриоты, за народ. – Увы, такие тенденции наблюдаются. – Вот против них и хочется выступить.
30 декабря 2016 г.