Вор у вора
По иронии судьбы, улица 8-го марта в городе начиналась тюрьмой и заканчивалась кладбищем. А ровно посередине улицы дислоцировалась учебная часть, в стенах которой проходили службу начальник штаба «учебки», отъявленный матерщинник подполковник Стецько и командир батальона подполковник Кушаков, известный среди личного состава соединения прозвищем Ивэтом плане – за бытующую в его языке фразу-паразит.
Сейчас комбат по-хозяйски восседал за столом в одной из ротных канцелярий, а перед начальником вытянулся во фрунт настоящий хозяин кабинета – майор Чернышко.
– Ты, Василь, соображать должен, – издалека втолковывал комбат туповатому ротному, – и в этом плане... На какой улице службу бдишь? То-то и оно, а женский праздник на носу. И к нему – в смысле, не к носу, конечно, а к празднику – следует прибыть во всеоружии, то бишь, в готовности сервировать соответствующий стол. У меня же в этом плане двойная нагрузка: законную, чтоб ее, угораздило десятым марта уродиться. До скольких разов предлагал: девятым числом обе даты объединить – накося-выкуси по всей морде, и в этом плане. Любит, баба-дура, шик-блеск, кучу гостей понаприглашать, а предпраздничные заготовки все на мою шею пихает: мол, ты – мужик, добытчик и в этом плане... Короче: на мясокомбинате бывший прапорщик Ильинов комендантом пристроился – вот подвезло-то скотине! – и сейчас там какой-то комиссии аж с самых верхов ждут. Стало быть, надо на территории марафет навести, ящики поскладировать, и в этом плане. Вот, Ильинов десяток солдат на пару дней и просит. Расчет – мясом и на выбор: хошь – свинина, хошь – говядина. Диспозицию просекаешь?
Кушаков плотоядно улыбнулся, представляя, как прямо со сковороды и величиной в половину ее, на тарелку выкладывает румяную сочную отбивную. Халявная еда – дело известное – и в мыслях втрое вкуснее кажется...
Приятные мысли спугнул голос просекшего диспозицию ротного:
– Товарищ подполковник, от мяса, конечно, грех отказываться, но как же учебные занятия? Ну, можно еще прикрыться, что боец, или, край, два у старшины вкалывают – мол, срочная необходимость возникла, но целое отделение? Под какую марку прикажете отсутствие личного состава маскировать?
– Тьфу, тоже, нашел проблему, и в этом плане! – возмутился подполковник. – Троих, скажешь, у меня приятель с городской администрации попросил: сестре вещи перетащить помочь – на новую квартиру, стало быть, переезжает. Еще двоих, значит, директор музея забрал: перепланировка экспонатов, заодно и кости хренозаврам протереть. Мол, даром, что ли, он нас бесплатно на экскурсии-то пускает? Кого-то, значит, в увольнение отправил – вроде бы престарелый прадед-участник войны неожиданно в гости заявился. Ну, про остальных сам докумекаешь, чего в этом плане сбрехать. Навар – пополам...
Произнося последние слова, комбат подумал, что фиг он на самом деле мясо в такой пропорции разделит, ротный и третьей частью вырезки перебьется – получать-то ее на комбинате будет не он.
Чернышко для вида еще поупирался, а потом решительно произнес:
– Лады. Рискнем.
...Через контрольно-пропускной пункт десять рослых солдат, переодетых в подменное обмундирование и защитного цвета ватники, осторожно выводил самолично Кушаков. За квартал от части группу «украденных» для левой работы бойцов поджидал старенький автобус с мясокомбината. Парни оперативно запрыгнули в ПАЗик, и комбат облегченно вздохнул: лиха беда начало.
Часом позже на мясокомбинате появился подполковник Стецько, лелеявший тайную мысль: через того же коменданта Ильинова решить личную мясную проблему.
Старший офицер нетерпеливо озирался, стоя посреди просторного двора. Где же этот раздолбай? Каким он был, таким же и остался. Ух, и подфартнуло каналье, как козлу в огород пролезть... Нажрется спирта и колбасы на дармовщину, а потом дежурные по части жалуются: вечерами трезвонит на служебный телефон и представляется то командующим округом, то главой администрации и мозги полоскает. Да куда эта сволочь запропастилась? Мясо-то, хоть серпом по одному месту, позарез на праздники надо. Но не покупать же, коль есть возможность, с пользой к делу, солдат приспособить...
Вдруг начальника штаба тронул за рукав шинели мелковатый мужичок в новом полицейском полушубке и богатой ондатровой шапке.
– Товарищ подполковник, так это вы – Кушаков с «учебки»?
– А в чем, собственно, дело? – вопросом на вопрос ответил Стецько, нутром почуяв неладное при одном только упоминании фамилии комбата.
(Стецько с Кушаковым во время оно вместе заканчивали военное училище, и каждый из офицеров хорошо представлял, чем «дышит» его бывший однокашник. Друг друга они ныне люто ненавидели: комбат считал, что начштаба зажрался, поскольку не желает на равных общаться с бывшим соседом по койке в курсантской роте, а начштаба заявлял, что комбат всячески подрывает его авторитет, постоянно напоминая о совместных годах учебы и выставляя Стецько исключительно в невыгодном свете).
– В том, что вы вот сегодня десять человек нашему коменданту выделили для хозработ, так желательно, чтобы и завтра их же прислать. А то пока технику безопасности пройдут, да пока приноровятся, то-се... Лучше тех же, – был ответ.
– Да-да, – сразу просчитал комбинацию комбата энша. – Я-то как раз и подъехал проверить насчет ТБ. Чтоб никакого травматизма и прочего...
– Без проблем, – засуетился мелковатый. – Сейчас вас к ним и провожу. Абсолютно мирный труд.
Узрев складирующих деревянные ящики нескольких солдат, Стецько подошел к немедленно принявшим строевую стойку воинам и поинтересовался:
– Але, герои! А с какой вы роты, мать вашу так!
– С четвертой, товарищ подполковник, – ответили привычные к матерщине рядовые.
– Понятно. А ну, блин, военные билеты сюда, живо!
Начштаба сложил в стопку десять истребованных краснокожих книжечек. И собрался, было, поднимать скандал: забирать «украденных» солдат и затем назначать служебное расследование по факту использования труда военнослужащих срочной службы в корыстных целях. То, что сам старший офицер ранее собирался договариваться с тем же комендантом предприятия на ту же тему, значения уже не имело. И здесь Стецько тронул за рукав шинели мелковатый.
– Товарищ подполковник, так вы мясо когда забирать будете – сегодня или завтра?
Начальник штаба молниеносно оценил открывшиеся перспективы и объявил:
– Хрен с ним, давай сегодня... – И уточнил: – Сейчас.
...Употребив поднесенный щедрой рукой стакан разведенного спирта, Стецько с трудом дотащил до своей служебной машины огромный пакет со свиной вырезкой. Второй пакет, с вырезкой говяжьей, волок мелковатый.
– Так, значит, товарищ подполковник, договорились? – на прощанье еще раз напомнил он. – Тех же людей, к тому же часу...
– Об чем разговор, твою мать! – легко пообещал удачно затарившийся старший офицер.
Везя мясо домой, начштаба смакующе предвкушал, как будет готовить разгромный приказ о наказании ротного и комбата, решивших «подработать» натуральным продуктом за счет рабского труда подчиненных.
И подготовил. И немедленно представил на утверждение командиру полка. И подполковник Кушаков в тот же вечер схлопотал «строгач» по служебной линии. Комроты от наказания удачно отвертелся, написав в объяснительной, что «людей забирал старший начальник, а куда и зачем, мне не объяснял, я же обязан был выполнить приказ».
...Уже после объявления взыскания, оплеванный и пышущий злобой комбат ворвался в кабинет энша.
– Ну, какое ты дерьмо и в этом плане, я еще на первом курсе училища понял! – заявил Кушаков подставившему его однокашнику. – Ладно, черт с ним, с выговором, но ты хоть половину-то мяса отдай!
– Это какого еще мяса? – скорчил непонимающую физиономию Стецько.
– Такого! Которое ты домой увез – специально у твоего водителя узнавал!
– Хех! Нашел, кому верить: солдату! – усмехнулся Стецько. – А вот я, первый заместитель командира части, честью офицера клянусь, что ничего с мясокомбината не вывозил! Вопросы?
– Кушаков зашелся в многоэтажных ругательствах, завершив их привычным: «И в этом плане!»
– Пшел к такой-то матери из кабинета! – не остался в долгу стукач. – Пррриказываю!
Бывшие сокурсники материли друг друга отчаянно и долго. Затем комбат хлопнул дверью кабинета и ушел, плюясь ядовитой слюной.
После этого случая Кушаков дня три приходил и уходил из части через задние ворота автопарка, прячась от мелковатого мужичка с мясокомбината, скандалившего на контрольно-пропускном пункте и все пытавшегося прорваться к командиру части. Однако подполковник Стецько строго-настрого запретил дежурным по КПП пропускать незваного гостя на территорию «учебки».
...А ругаться мелковатый умел, как выяснилось, не хуже самого начальника штаба.
Почему процесс не пошел?
В учебный полк, на вакантную должность командира роты, из Дальневосточного военного округа прибыл подполковник Ронькин. До перемещения старший офицер служил заместителем командира ракетной бригады по тылу, но, по слухам, оказался козлом отпущения в расследовании по поводу крупномасштабного присвоения войскового имущества. Впрочем, по неведомым нам причинам, военная прокуратура быстренько квалифицировала должностную халатность фигуранта как дисциплинарный проступок. И с рук на руки сдала штрафника начальству: наказывайте, мол, своей властью. В итоге главного бригадного тыловика с понижением в должности перевели из непрестижного округа… в курортный, южный.
К исполнению новых обязанностей Ронькин приступил рьяно. Утром, представленный комбатом личному составу роты, сразу пообещал в кратчайший срок вывести подразделение из отстающих в передовые. И тут же засел в канцелярии, где к вечеру перелопатил все имеющиеся там бумаги, оставшись крайне недовольным ведением ротной документации. А когда солдаты и сержанты ушли на ужин, принялся один на один беседовать с командирами взводов.
Первым аудиенции удостоился лейтенант Заступин. Задав ему ряд общебиографических вопросов, Ронькин ошарашил подчиненного предложением написать рапорт о переводе в Дальневосточный военный округ.
– А за что? – обидчиво спросил, оттопырив нижнюю губу, лейтенант. – Чем
Чем это я вам сразу не угодил?
– Ага-а! – радостно протянул Ронькин, воздев к потолку мясистый указательный палец. – Стало быть, на дурничку надеемся? Всю службу по тылам да по югам отсидеться, балду прогонять?..
– Это я-то балду гоняю? – еще больше возмутился Заступин. – С утра до ночи в казарме, ни выходных, ни «проходных»…
– Молчать! – насупившись, прикрикнул на него ротный и открыл тетрадь энциклопедического формата в красном ледерине и с золотым тиснением по нему: «Приказы». – Приказ министра обороны номер… от девяносто восьмого года. Быстро!
Комвзвода наморщил лоб, но, конечно, ничего не вспомнил: приказ издавался, когда лейтенант еще учился в начальной школе.
– Ага-а! – торжествующе протянул и почти уткнул палец-«сардельку» в грудь подчиненному Ронькин. – Ни хрена не знаешь? Дармоед! Гнать из армии в три шеи! Вон, блин, из кабинета!
Следующим в канцелярию постучался лейтенант Опенкин – и через пять минут выскочил из нее под аккомпанемент аналогичных «похвал».
К тому времени тертый жизнью капитан Барбачев уже успел выпытать у Заступина детали «задушевного» разговора и в канцелярию вошел готовый к нему.
Капитан спокойно разыграл с Ронькиным все тот же испытанный ротным вариант «индивидуальной беседы», бесстрастно выслушал, что он, взводный со стажем, есть «дурничный балдежник», без которого «армия только облегченно вздохнет», и попросил разрешения задать вопрос.
– Ну… – снизошел до соблаговоления начальник.
– Вот лист бумаги и ручка. Можете по памяти нарисовать схему фильтрации горючего на складе ГСМ авиатехнической части?
– Чего-о? – изумился ротный. – Да на фига она мне нужна? – и пренебрежительно отбросил граненую авторучку, скатившуюся со стола на пол.
– Да по должности знать положено, – подстроился под лексикон подполковника Барбачев, настойчиво возвращая авторучку на чистый лист. – А какие анализы ГСМ производятся на полевой лаборатории ПЛ-2М? А чем октановое число отличается от сортности в маркировке авиабензинов? А…
– Молчать! – рявкнул ротный и бухнул кулаком по столешнице. – Ты мне лапшу на уши не зависай! Число, сортирность какую-то удумал! На хрена, говорю, они мне сдались! Главное – воинская дисциплина и уставы!
– Насчет этого ничего против не имею, – быстро согласился Барбачев. – Однако смею напомнить, что по должности вы – старший преподаватель, тире – командир учебной роты. Стало быть, все вопросы курса подготовки будущих лаборантов ГСМ обязаны знать назубок! Как же иначе нас, взводных, проверять будете? Знание основной программы, методика, контроль перспективных наработок, наращивание учебно-материальной базы?..
– Ну, ты! – перебил, мало что уловив, подполковник. – Не умничать мне тут! Не боги горшки!.. Надо – и нарастим, и освоим!
– Ну и мы давние приказы освоим, – с улыбкой пообещал капитан. – Сами знаете, как их обычно доводят до нас: в части, касающейся…
Больше в тот вечер Ронькин с командирами взводов не беседовал. Может, подустал, а может, и еще по какой причине.
Весь следующий день ротный лазил по солдатским тумбочкам, заглядывал под матрасы, ревизовал кладовую-каптерку, копался в комнате для умывания, а особенно долго – в туалете. Вечером же, в канцелярии, победно орал на командиров взводов, утверждая, что:
– Рота погрязла в грязи!
– Честь подразделения обесчещена нечищеным оружием!
– Налицо наличие отсутствия присутствия дисциплины!
– В казарме беспорядочный беспорядок!
Наконец подытожил разнос:
– С завтра все прибываем в подразделение до подъема, а убываем после отбоя. И никаких выходных и праздников до тех пор, пока не выведем роту из отстающих в передовые!
Робкий ропот тут же был пресечен ударом кулака по столешнице и грозным рыком:
– Молчать, блин! Я в роте хозяин!
После затянувшейся паузы «хозяин», поморщившись, добавил:
– Эх, и дураки же вы все, непонятно чем набитые! Ведь для вашего же блага стараюсь!
Наутро офицеры роты были в казарме кто в полшестого, кто в пять сорок. И только сам Ронькин заявился к восьми утра и со следами затянувшегося возлияния на лице. По этому поводу он сразу же недвусмысленно выразился: «Старшим в задницу не заглядывают!» – и вновь принялся играть роль инспектирующего, присланного в подразделение с целью разгромной проверки.
Минули сутки, двое, трое. Офицеры роты, про себя и меж собой костеря начальника-деспота, продолжали приходить в городок ранней ранью и разбредаться по домам в ночь. Вечерами лейтенанты и капитаны слонялись друг за другом по пустой казарме: пока рота отужинает, да полтора часа свободного солдатского времени, да просмотр теленовостей… Короче говоря, уже на четвертый день возникла идея «употребить». Остограммились… Жить стало легче, жить стало веселей! А следующим вечером взводные «употребили» на удивление много (чего в подразделении отродясь не случалось) – и тут перед самым отбоем в роту с внезапной проверкой приехал полковник – командир части.
Эх, как же громил он несостоявшегося передовика!
– Суббота, десять вечера, – а у него полная казарма пьяных офицеров! Вы что, товарищ подполковник, совсем офонарели? Это и есть «новые методы работы», о которых мне недавно соловьем разливались? Идиот! Тупица! Уровень ефрейтора!
Ронькин стоял, вытянувшись в струнку, и тупо пожирал глазами начальство.
– Да я, товарищ полковник, – попытался было оправдаться он, – честное слово, в упор не понимаю, как оно так вышло. Хотел же как лучше… Ну ничего, сейчас вы уедете, – и на физиономии старшего офицера проглянуло нечто звериное, – я им всем такого покажу!
– Я т-те, дебилоид, покажу! – И полковник нещадно выматерился, едва не подпрыгнув от полноты чувств. – Тебе и ефрейтора чересчур много! Кретин! Туподум! Чурбан-задэ! Звони в автопарк! Вызывай дежурный автобус! Офицеров развезти по домам, чтоб еще по пьяни никуда не угодили! Сам останешься здесь! Лично контролировать отбой!
– Есть! Так точно! Понял! – угодливо-готовно выкрикнул Ронькин.
…На следующий день подполковнику было объявлено серьезное взыскание: предупреждение о неполном служебном соответствии, и он временно прекратил процесс выведения подразделения из отстающих в передовые. Но никто в части уже не сомневался: вскоре горе-ротный, в своих попытках реабилитироваться, обязательно придумает еще что-нибудь дубовато-разэдакое, а со временем точно доведет подразделение до полного развала.
И ведь довел. Всего за полгода. После чего был уволен как бы по сокращению, и теперь, не в силах усидеть дома, на пенсии, очертя голову кинулся в политику, где на всех углах бьет себя кулаком в грудь, яростно восклицая:
– Я – истинный патриот российской армии! Через то от нее и претерпел!
Самое интересное, что в части Ронькина сегодня вспоминают добрым словом, потому что на освободившуюся должность комроты прибыл офицер, по сравнению с которым подполковник для подчиненных был просто отцом родным.