На тревожную ночь в отечестве

Стал я спать безпокойно и плохо.

Снится плеск пересохшей реки,

Снятся строек заброшенных грохот

И заводов умерших гудки, -

Запрещенные при Маленкове,

Чтобы нам не насиловать слух. –

Нет во снах моих плоти и крови

Лишь трусливо мятущийся дух,

Лишь предатель Победы железной,

Переметчик небесных Начал

Суетится во снах, безтелесный,

Мародерствует по мелочам.

Taк ли прежде со мною бывало?

Помолился - и тотчас уснул:

Хоть во чреве китовом  вокзала,

Хоть почетный неся караул.

Развенчались державные скрепы,

И во снах моих,  – где ни приляг, -

Детсадов обезчещенных лепет

Городов обезточенных лязг.

На 28 января/ 10 февраля 1837 года

Доктор Арндт – подносит йод.
Наташа – морошку,
И в уста ему сует
Золотую ложку.

Задичал весенний сад
Ганнибальской мызы.
.......................................
В щепоти его зажат
Край Господней ризы.

На пребывание в Санкт-Петербурге

Расскажи мне, мой друг, – что владело тобою во сне?

Это многое значит.

Что встревожило-встретило бедное сердце – извне,

Почему оно плачет?

Извнутри сохраняет, чтоб нам не смущаться двоим,

Плод Едемского древа.

Он теперь затаился под шелковым спудом твоим:

Как положено, – слева.

Если вдруг прикоснуться к нему и шепнуть: «Отрави...»

Он ответит: «Не трогай».

Нам с тобою предложено вместе отведать любви, –

Перед дальней дорогой.

Это стоит усилий?  – Да разве я знаю? Молчи,

Притворись иностранкой.

Наше лучшее черное мы надеваем в ночи –

И летим над Фонтанкой!

Где плывут, одурманены дымом заморской травы

Колоннады и своды,

Петербургские звери – крылатые смирные львы

Ниневийской породы.

ИЗ СОНЕТОВ

На хамсин во Святом Граде

                                                        О, грады, гдѣ торги...
                                                                      Михайло Ломоносов

Так солон прах во Иерусалиме,
Так золотой хребет его щербат,
Что ни шербет в зеленом каолине,
Ни кофе тяжкий – нас не отрезвят,
Но жажду подчеркнут неутолимей.
Вот – погасает слюдяной закат:
Не видят гор ни кади, ни аббат,
Ни фарисей в молебной пелерине.
 
Коснись камней  – и высохнет рука.
Глава дурная,  – ком известняка
С гашишною цигаркою в провале
Пустого рта: «А ну-ка, покатись!
По Городу, где верх  – под самый низ,
Где жизнь и смерть мы равно потеряли».


НА КОНЧИНУ И.А. БРОДСКОГО: New York Underground Transportation Authority

Скажи мне, кто ты есть  – неладный мой сосед:
Бакинский сутенер? Пекинский побродяга?
Ростовский каннибал?  – Ты спишь, ответа нет,
И застит лик тебе газетная бумага.
Усталость  – нам от Господа Живаго
Блаженный дар:  – кто сатанинский свет
В очах смирит?  – кто голову пригнет
Жестоковыйному? И ты устал  – во благо.

Взгляни: вот ефиоп играет на ведре,
а пьяный папуас в обильном серебре
и рваном бархате  – ему внимает с плачем.
Вот где б тебе, Поэт, проехаться хоть раз.
Но ты в иную даль, в иной подспудный лаз,  –
чистилищным огнем, скользишь, полуохвачен.

На разговоры о родимой сторонке                                                                                                    

                                                         Где эта улица, где этот дом,

                                                        Где эта барышня...

Разве меня тяготит  мертвая верности ноша?

Нет. Надоело терпеть собственный жалобный вой.

Я – никуда не вернусь.  Ты – никуда не вернешься.

Лучше смолчи. Не позорься. И не мотай головой.

– Мы изолгались дотла. Мы закоснели в обмане.

– Ты на меня не серчай, я-то тебя – не виню.

– Ты мой погост – осквернил, речку мою – испоганил.

– Трупы твоих тополей сгнили во мне по корню.

Ночью мешают заснуть звуки притворного плача:

Сердце рыдает и врет, будто готовится в путь.

Барышню звали – не так,  улицу звали – иначе,

Дом был снесен под шумок. Перекрестись – и забудь.

На 9 Мая: эпитафия  

Громъ побѣды раздавайся,

Веселися, храбрый Россъ!..

Еще немного – и мы здесь никого не застанем

В живых. Но тайну сию велику Единый ведает Бог:

Се, Росс, веселый и храбрый, -  вышед на поле брани,

Принял он бой неравный – и победил. Как мог.

Се Росс – и его победы гром, вдали замирая,

Не оскорбляет слуха соседского, ибо сроки прошли.

Се Росс – и его могила, черная и сырая.

В ее головах – чекушка. В ногах ее – костыли.

А на груди у Росса – медали, медали, медали.

А на плечах у Росса – пара солдатских погон,

Или штаб-офицерских? Майора ему не дали:

Он победил, встряхнулся  - и тотчас же вышел вон.

Теперь его не догонишь. Да если кто и решится,

Да если вдруг и догонишь – то все равно не возьмешь

И не поймешь его, дерзкий:  се – Росс, кавалер и рыцарь.

Стой, где стоишь, злополучный! - Да и решится кто ж

Настичь его, уходяща? Кто возомнит, что достоин

Взойти во смоленское пламя – и выйти на невский лед? 

Се – Росс, врагов победитель, христолюбивый воин

Глядит на тебя, потомок, и в морду твою плюет.