– Вот эта улица, – сказала Валентина. – И дом, в котором жил Довлатов, тоже где-то рядом. Может, этот, кирпичный? Запомнить!

Я жадно смотрел на всё, что было вокруг столба с указателем "Sergey Dovlatov way". Прямо над ним была стрелочка с более понятным местным людям названием "63 dr.".

То есть это угол 108-й и 63-й. Банк. Пиццерия. Ресторан "Салют". Овощной магазин. – А вон две тётки разговаривают, они русские, - уверенно сказала Валя. - Иди, спроси у них про Довлатова, они тебе всё расскажут.

И она уехала по делам. А я пошёл к двум дамам в чудесном возрасте "слегка за шестьдесят", который может легко растягиваться до 80, а то и дальше. Одна была маленькой и довольно полной, в старой пляжной шляпе со слегка обвисшими полями. Другая – высокая, под метр семьдесят пять, худощавая и с железными зубами.

Метрах в пяти от них я услышал, как первая говорила:

– Ну всё, пойду. Надо ещё с собакой погулять, суп сварить...

– Добрый день, дамы! Вы говорите по-русски! Можно отнять у вас минуту вашего бесценного времени?

Они повернулись, как по команде. Но смотрели вполне доброжелательно.

- Вот, - начал я оправдываться, - приехал посмотреть на улицу Довлатова, а в каком доме он жил, не знаю. Может, вы мне поможете?

- Аня, ты знаешь? - спросила высокая, сверкнув зубами.

- Да где-то здесь, рядом. Может, и в этом, - дама в шляпе повернулась к кирпичному дому.

Он возвышался над банком, возле которого мы стояли.

- Спа... - начал было говорить я.

Но она безжалостно закончила:

- А может, и нет.

 Высокая посмотрела на меня внимательно, сделала небольшую паузу, а потом спросила:

- Вы не помните, в каком году умер Довлатов?

Внутри у меня всё похолодело. К такому экзамену я был не готов.

 - Э-эээ-ээээ... - начал я осторожно.

Она повернулась к подруге:

 - Аня, ты помнишь?

(В этот момент я уже открыл рот, чтобы наугад ляпнуть: "В 98-м вроде?")

Но Аня меня опередила:

- 1991-м. Нет! В 92-м! Точно!

- Ты что! В 92-м моя Ирка переехала!

- И его уже не было? - недоверчиво поинтересовалась Шляпа.

- Не было, - уверенно сказали Железные Зубы.

- И мы тогда ещё Пашу похоронили...

- В 91-м?

- Ну, да!

- Боже, как летит время!..

- Ой, и не говори!

- Значит, в 91-м...

Тут они вспомнили обо мне.

- А вы корреспондент, что ли?

Я немного подумал и согласился.

Им понравилось.

Железные Зубы снова проявили инициативу:

- Помните, как он писал про семейные пары: "Каждая женщина держится в этой жизни за своё говно (это слово она произнесла бесшумно, одними губами, но очень выразительно), потому что чужое ещё хуже" - помните?

Я вежливо улыбнулся и сделал вид, что киваю.

- Я мужу так говорю. Ему не нравится, - сообщила она доверительно.

Я не знал, что говорить, поэтому продолжал улыбаться.

- Ой, я люблю Довлатова, - продолжала высокая, - у него столько всего!.. С памятью у меня, правда, совсем плохо стало. Раньше по полстраницы могла цитировать, а сейчас даже названия рассказов вспомнить не могу, - и она вздохнула, загрустив.

Зато мне эта тема оказалась близка.

Я жизнерадостно подхватил:

- Это же хорошо - каждый год можно перечитывать, как в первый раз!

Дама молчала.

Тут напомнила о себе вторая:

- Дочка-то его, Катя, уехала в Москву, не захотела оставаться. А жена тут живёт. Всё в той же квартире. Только я не помню, в каком доме...

- Ничего, - сказал я бодро. - Похожу тут, порыскаю, порасспрашиваю...

- Вас всё равно в квартиру не пустят. Это же не музей. Живые люди всё-таки живут, - назидательно произнесла пухленькая Аня.

- Ладно, пойду.

- И я пойду, - сказала высокая, чьего имени я так и не узнал.

- Удачи вам!

Я обошёл весь квартал.

Дома стояли в лесах, подобраться к подъездам не представлялось возможным.

По крайней мере, моего ума найти путь не хватило.

Мемориальную табличку тоже не нашёл. А потом начался такой ливень, что я едва успел спрятаться под козырёк у входа в банк.

Я смотрел на дождь, на бегущих мимо людей, на проезжавшие машины, на вывески на английском языке, на деревья, которые Довлатов, наверное, видел совсем маленькими, когда их только посадили, - и думал: может вот это всё вдохновлять на творчество?

Или писательскую мысль питает только ностальгия? Стоял и печально пытался всё это осмыслить. И тут вернулась Валентина. И дождь закончился.