* * *

По ночам здесь кричат электрички, 
пробегая во тьме виадук...
Вдруг откроешь глаза с непривычки
и услышишь глухой перестук.

На окно поглядишь: синевато,
лишь дрожит, потухая, звезда.
И покажется — едешь куда-то,
но спросонок не помнишь, куда.
 

* * *

Не этого хотел, тянулся не за тем,
и вот, стою и злюсь — понуро, дико, немо.
Конечно, ты права, я слеп, я — Полифем,
я даже во сто крат слепее Полифема.

Не страшно ль жизнь прожить, как будто сгоряча?
И не узнать, зачем огонь бежит по жилам 
влюблённых... почему для них горит свеча,
а всё вокруг цветёт и воздух пахнет илом?

Мне света не видать. Передо мною — мрак.
На острове моём нет места милым жёнам.
Всё вышло так смешно, всё вышло так… не так.
И плачу я лицом, навеки обожжённым...


Ариадне

1.
Ты памяти его верна так безоглядно, 
ты навсегда его сумела сохранить
в своей душе... Ты, словно Ариадна,
любимому дала надёжнейшую нить

в земную нашу жизнь, чтобы его в могиле
хоть словом обогреть, от холода спасти.
Меня так никогда на свете не любили,  
я, мёртвому, ему завидую... прости.

2 .
Жить-жить-жить, — скажет птичка
с простотою земной,
и наладится смычка
между жизнью и мной.

Из проклятого круга —
Ариаднина нить...
Что ж, спасибо, пичуга.  
Жить?


* * *  

Я люблю тебя не за что-то,
я люблю тебя просто так.
Ты — моя высокая нота
и судьбы моей тайный знак.

Каждый миг тебя вспоминая,
я шепчу стихи на ходу.
Позвони мне, моя родная,
и я тотчас к тебе приду.

Твои губы, твои ладони,
синих глаз твоих волшебство…
После музыки в телефоне —
чудо голоса твоего!


* * *  

Сквозь гул ненастья,
терзающего листву:
"Настюша... Настя!" —
чуть слышно тебя зову.

Бессмертно слово,
дарующее печаль,
я в окна снова
гляжу, и немного жаль,

что дождь и слякоть,
и улицы так тихи...
Я буду плакать,
читая твои стихи.


* * *  

Длилась июльская ночь, протекавшая втуне,
нудно, как дёготь, ненужное время текло,
дул ветерок, на окне лепетали петунии,
бабочки крыльями тихо стучали в стекло...

Вздрогнул во сне, пробудился и, сжавшись в кровати,
долго лежал, тяжело и устало дыша:
думал о той, пред которой был всех виноватей,
и до краёв наливалась слезами душа…


* * *  

Глупый мир и суета его —
лишь гляжу вослед годам…
Книжка — ранняя Цветаева,  
за неё я жизнь отдам.

А за позднего Иванова
жизнь не буду отдавать,
лишь слезу смахну, и, глядь —
жизнь моя начнётся заново.