Мыслимо ли, чтобы истина просияла нам  иначе, нежели мистически окутанная
 пестротою священных завес?..
 Дионисий Ареопагит

Всякий знает... То есть, разумеется, всякий интеллигентный человек знает, что, кроме политологии, есть масса наук не менее точных. Как, например: хиромантия, конспирология, алхимия, демонология, теория Шипова-Акимова, онейрокритика и онейромантика, астрология, нумерология, тринитаристика, френология, тео- и антропософия, психотроника, премониция, криптестезия, эзотерика, оккультизм, парапсихология... Уф! Да мало ли еще! И не сосчитаешь... Только в РАЕН – светоче и цитадели отечественного сверхчувственного естествознания – ведают точное количество оных.

Тем не менее, сейчас речь не о них. И даже не о политологии. О чем именно, узнаете чуть позже.
Итак, начнем.

Однажды погожим летним вечером, когда солнце уже заметно клонилось к горизонту, но продолжало питать землю приятным теплом, опушка светлого соснового бора, произрастающего на самом берегу Москва-реки к западу от столицы, явилась местом отдохновения довольно примечательной компании.

Восемь человек – шестеро мужчин и две дамы – сидели в удобных плетеных шезлонгах вокруг низкого садового столика, сервированного дюжиной бутылок тосканского, всеразличной зеленно-овощной снедью и сопутствующими закусками. Неподалеку дымил чудовищных размеров мангал; рядом суетился дюжий личарда в бухарской папахе, черкеске и с опахалом, нужным для поддержания оптимальной температуры горения углей. На заднем плане, за прозрачным, лишенным подлеска бором, виднелся внушительных размеров особняк, являвший собой претенциозный гибрид замков Луары с творениями безумного баварского короля.

Полотно, достойное кисти Фрагонара.

Буколическая умиротворенность окружающего пейзажа вполне соответствовала обстановке: крутой, испещренный песчаными залысинами берег Москва-реки, высоченные корабельные сосны, отливающие серебром и янтарной медью, изумрудная зелень трав – чудный, исполненный непередаваемой поэзии вид! Примечательность упомянутой компании заключалась не столько во внешнем виде ее участников, сколько в пестроте состава. Постараемся представить читателю всех присутствующих по порядку.

В центре, лицом к речному обрыву сидел Майкл Феликсович Кусков - руководитель могущественного медиа-холдинга «Жуй» и главный редактор популярного глянцевого журнала «Parasitus». Стоит добавить, что прославился Майкл Феликсович прежде всего как автор знаменитой теории «Позитивного потребления», и это именно его особняк маячил на заднем плане.

По правую руку от Кускова располагался седовласый муж почтенной наружности; академическая бородка a la Айболит выдавала в нем представителя научного сообщества. И действительно, это был не кто иной, как профессор МГИМО Андрей Борисович Апломбов, непререкаемый авторитет в области истории, религиоведения и, само собой, политологии.

По левую руку от хозяина замка пребывала Юлия Хиросимовна Климович – бескомпромиссная журналистка и отчаянная либертарианка, последовательная поборница идей социал-дарвинизма. Ее симпатичная обезьянья мордашка в ореоле рыжих локонов светилась язвительным интеллектом, не лишенным легкого налета климактерической разочарованности в людях.

Прямо напротив Майкла Кускова и спиной к водной артерии восседал Надёжа Леонидович Медогонов-Гозманидзе, бывший член Правительства и действительный член правления целого сонма госкорпораций. Сразу несколько институтов с загадочными названиями (вроде «Института политико-экономических проектов, физики и регионального законотворчества») числили Надёжу Леонидовича своим президентом, а едва заметное косоглазие нисколько не портило его, лишь придавало определенную двусмысленность взглядам.

Далее помещался Владлен Макарович Телятьев, поседелый в концертных баталиях бард советской эстрады; когда-то – кумир продвинутой молодежи, ныне же – мудрый политик, успешный кутюрье, ресторатор, дизайнер, шоумен и несгибаемый борец с тоталитаризмом во всех его проявлениях.

Рядом с Телятьевым сидел человек ничуть не менее известный – талантливый литератор и бесстрашный общественный деятель Константин Дмитриевич Ропоткин; ни постоянное запугивание, ни травля, ни откровенные угрозы со стороны клевретов режима, ни даже (с его слов) садистские издевательства в секретных застенках Лубянки не смогли сломить его воли. Лишь легкое заикание свидетельствовало о перенесенных им муках.

В седьмом шезлонге возлежал некий таинственный господин в бархатной полумаске. И хотя данный атрибут со всей очевидностью свидетельствовал, что таинственный господин находится на нелегальном положении и явно желает сохранить инкогнито, читатель имеет право знать (при условии соблюдения строжайшей секретности!), что это был... – мы можем рассчитывать на вашу скромность? – сам Касьян Кимович Осьминогов! Главный Координатор внесистемной российской оппозиции, бессменный сопредседатель сразу нескольких политических партий и фондов, подпольный государственный деятель международного масштаба, отзывающийся на конспиративную кличку «Гроссмейстер».

И наконец, последний шезлонг занимала несравненная... Впрочем, вряд ли это уместный эпитет для особы духовного звания... Так вот, в последнем шезлонге устроилась монахиня, да не просто монахиня – целая игуменья N-ской обители матушка Ксения, в миру – Оксана Север. Да-да, та самая Оксана Север, которую мы с вами еще столь недавно знали как блестящую теле- и радиоведущую, журналистку, актрису и вообще общественную деятельницу самых провокативных (в хорошем смысле!) взглядов. Случившийся некоторое время назад душевный перелом заставил былую светскую львицу отречься от суетного мира и уйти в монастырь.

Но, конечно, даже там, под сенью «крыл ангельских» она осталась верной себе – месяца не прошло, как послушница не только приняла постриг, но и превратилась в настоятельницу. Теперь целые легионы тусовочной элиты северной нашей столицы толпились, томимые духовной жаждой, на набережной Карповки, осаждая стены N-ского ставропигиального женского монастыря. Каждая уважающая себя представительница beau monde стремилась попасть к матушке Ксении Питерской за советом и наставлением.

Ну вот, с описаниями вроде бы покончено... Да! Еще какой любопытный момент: окажись здесь, на поляне, сторонний наблюдатель, первое, что ему бросилось бы в глаза – это поразительная воздержанность присутствующих в еде и употреблении горячительных напитков. Несмотря на несколько откупоренных бутылок чудесного «Santa Cristina» урожая девяносто первого года, все – даже дамы! – пили исключительно минералку, «Perrier» и «San Pellegrino». Создавалось впечатление, что участники пикника готовятся к некоему важному мероприятию, оттого и стараются не затуманивать мозг алкоголем, а желудок – не перенасыщать яствами. Ибо известно – пищеварительный процесс не способствует мыслительной деятельности, и даже самая приятная пища, принятая сверх необходимости, как говорил классик, производит в желудке боль, икоту и чревовещание.

В ту самую минуту, когда начинается наше повествование, между участниками пикника происходил оживленный обмен мнениями по поводу текущей политической ситуации, и говорил как раз Владлен Телятьев:

- На самое святое покусились! На собственность... Собственность, господа, еще никто не отменял! О людях они, видишь ли, вспомнили... Население может хотеть что угодно. Это никого волновать не должно – земля-то чужая!

- Все это уже было, – печально вздохнул Апломбов. – Австрия. Тридцать восьмой год. Аншлюс. Обезумевшие от шовинистического угара толпы. Попустительство Запада...

- Ага, один в один, профессор, – кивнула Климович. – А теперь еще и наших отстреливать принялись. Лучших людей, соль земли! Того и гляди, «ночь длинных ножей» учинят. Кровавая гэбня! Людоеды!

- Должен сказать, соседи, – как бы цинично это ни прозвучало, – но каждая такая смерть объективно приближает победу демократии, – философски заметил Медогонов-Гозманидзе.

Майкл Кусков саркастически хмыкнул.

- Разумеется. Когда гэбэшники нас всех перестреляют, вот тогда сограждане, может, и очнутся... Дикая страна...

- Родина генетического отребья, – проворчала матушка Ксения.

- Отбросы цивилизации! – пролаял Осьминогов.

- Н-н-некрофилы, – констатировал К. Ропоткин.

- Маниакально-депрессивные психопаты, – пробормотал Медогонов-Гозманидзе.

- Агрессивно-послушное быдло! – подхватил Кусков.

- Разровнять бы эту дурацкую страну подчистую, – мечтательно изрек Телятьев, – и построить на ее месте что-то новое. Вот просто раз-ров-нять...

- Верно меркушь, фраерок, – согласилась Климович. – Или на части поделить к чертовой матери. Глядишь, в некоторых из них и нормальная жизнь началась бы. Как в Прибалтике.

- Эх, кабы знать, каким макаром этот кровавый режим скинуть, – задумчиво проговорил Телятьев. – Как поднять массы, заставить людишек очнуться от летаргического сна, от любоначалия их дремучего.

- Сегодня и узнаем, – ответил профессор Апломбов.

- Поскорее бы уж! – заметила матушка Ксения. – А не пора ли нам, кстати, закругляться?

- Ну что ж, и правда пора, – не стал спорить Кусков, выбираясь из шезлонга. – Вон, темнеет уже. И дождем пахнет. Того и гляди, ливанёт.

За ним и все остальные стали подниматься, разминать затекшие от долгой неподвижности члены, и недолгое время спустя гуськом потянулись к виднеющемуся за деревьями поместью.

***

В сгущающихся сумерках замок производил мрачное, если не сказать – зловещее, впечатление. Да и погода в самом деле начинала портиться: из-за леса наползали тяжелые сизые тучи, в которых уже что-то глухо ворчало и посверкивало. Все яркие цвета и краски поблекли, а самые очертания вычурного строения – столь веселящие взгляд днем – смотрелись теперь сурово и бесприютно. Нарядные каминные трубы, бесчисленные шпили, целый лес конических башен и башенок, несколько рядов выступающих над покатостями черепичной крыши окошек-люкарн с высокими и тоже богато декорированными тимпанами и навершиями – все они скрадывались стремительно разливающейся темнотой, теряя привычные и приобретая какие-то новые, уродливые формы...

Даже местность вокруг поместья выглядела в этот час уныло, безрадостно и дико; казалось, на многие километры окрест нет ни иного жилья, ни селения. Неизъяснимый страх наполнял душу каждого, кто находился в такое время поблизости. И всякий путник торопился тогда поскорее уйти прочь, боясь оглянуться, осмотреться по сторонам... А ведь нельзя сказать, что замок стоял где-то на отшибе или в глухомани. Совсем недалеко, рядом даже, находились Подушкино и печально знаменитое Успенское, где, говорят, каждую осень черти давят, а после сбрасывают с моста пьяных путешественников...

Но довольно о замке и окрестностях! Члены нашей компании уже давно собрались внутри, в обширной парадной зале на втором этаже.

Зала имела прямоугольную форму и была столь длинна и высока, что углы ее терялись в таинственной мгле, а глаз тщетно старался бы рассмотреть узорный орнамент на крестовых ребрах стрельчатого свода. Южную стену украшал мегалитического вида камин. Колпак его покоился на двух выдающихся вперед гранитных косяках и доходил до самого потолка. От нижней части колпака выступал широкий карниз зеленого мрамора, на котором стояли различные безделушки, в основном – фигурки ацтекских божков.

На каменном полу самого камина виднелся стальной таган с котлом такого объема, что в нем, кажется, поместился бы буйвол. В центре помещения находился большой круглый стол красного дерева; он был совершенно пуст, если не считать двух серебряных канделябров о три свечи черного воска каждый. Эти свечи, да еще тлеющие в зеве огромного камина угли и составляли единственное освещение залы. Узкие остроконечные окна с частыми переплетами были составлены из цветных стекол, отчего и днем солнечные лучи пробивались сквозь них с определенным трудом. На стенах, обшитых дубовыми панелями, висели темные драпировки и неразличимые сейчас портреты. Расставленная вдоль стен массивная антикварная мебель придавала помещению дополнительную мрачность.

Семеро друзей сидели вокруг стола и выжидающе ели глазами хозяина поместья, Майкла Кускова. Тот задумчиво поглаживал обтянутый кожей переплет толстого как алтарное Евангелие фолианта.

Наконец, оторвавшись от этого увлекательного занятия, он заговорил:

- Господа! Мы собрались здесь сегодня, дабы выяснить, долго ли продержится нынешний человеконенавистнический режим. Доколе нам еще стонать под игом тоталитарного государства? И, главное, что нужно сделать, чтобы приблизить его крушение. Раньше всякие прогнозы по этому поводу носили сугубо гипотетический характер. Но сейчас... Сейчас – иной расклад! – Кусков осторожно щелкнул ногтем по черной коже фолианта. – Сегодня мы во всеоружии! Вы в курсе, что на последнем аукционе Sotheby's в Мельбурне мне наконец удалось добыть необходимый артефакт. Знаменитый гримуар Амальриха Бенского. Вот он перед вами! – Кусков с благоговением погладил книжный переплет и массивные бронзовые застежки. – Так что на сей раз мы имеем возможность обратиться к могущественным силам. К силам, которые сумеют дать ответы на интересующие нас вопросы... Сам я не слишком поднаторел в проблемах палеографии и черной магии, да и латынь помню через пятое на десятое. Но с нами профессор Апломбов! Потому и осечки случиться не должно...

- Верю, ждет нас удача, – торжественно проронила преподобная Ксения. – На святое дело идем, Рашку из беды выручать.

- Заграница нам поможет! – эхом откликнулся Осьминогов.

- Согласен. Но хочу предупредить всех... Особенно вас, матушка!.. С настоящего момента и до конца церемонии воздержитесь от упоминания имени... имени сами-знаете-Кого. И не просто всуе, а вообще!.. Убедительнейшим образом прошу! Магические процедуры – вещь весьма хрупкая. Это вам не над налоговой декларацией колдовать. Одно слово, одно единственное слово может напрочь разрушить, разорвать всю цепь заклинаний. Да и творятся они с помощью совсем иных – можно сказать, противоположных! – сущностей... Думаю, всем ясно, о чем я толкую?!

Присутствующие согласно закивали.

- А теперь... – Кусков посмотрел на часы, потом перевел взгляд на профессора Апломбова. – До полуночи еще далеко, так что, уважаемый Андрей Борисович, самое время просветить нас относительно некоторых особенностей грядущей церемонии.

- Ну что ж, друзья мои, извольте. Я с превеликим удовольствием, – ответил седовласый профессор, откашливаясь и поудобнее устраиваясь в кресле. – Гхм... Поскольку нам с вами предстоит ритуал, восходящий к средневековым магическим практикам, начать, вероятно, следует с того, как же, собственно, в те времена выглядела картина видимого мира. Логично? Ну вот и хорошо. Вот и славно. Для этого обратимся к одному из самых загадочных ученых XII столетия, к мессеру Гонорию Августодунскому...

- Почему «загадочному»? – живо прервала докладчика Климович.

- Главным образом потому, что о нем ровным счетом ничего неизвестно.

- А! В самом деле, любопытно, – разочарованно протянула Климович, сморщив и без того сморщенную рожицу.

- Да, почти совсем ничего. Кроме его сочинений, разумеется, – продолжил Апломбов. – Они-то как раз очень известны. Плодовитейший, доложу вам, был схоласт. Чего только ни понаписал. Но – успокойтесь! – мы станем опираться только на два его труда. Всего лишь на два. Хотя нельзя не признать, что среди прочих эти – едва ли ни самые объемные... Я разумею сейчас основополагающие трактаты Гонория «Об образе мира» и «Элюцидарий»... Итак, что же такое Вселенная по Гонорию? «Mundus dicitur quasi undique motus». «Миром называется как бы всестороннее движение». А что более всего склонно к движению, да еще и всестороннему? Шар, друзья! Да, да, именно шар! Таким образом Универсум – есть шар, содержимое коего аналогично внутренности яйца: капля жира, находящаяся в центре желтка, – Земля, сам желток – это сфера воздуха, наполненная испарениями и приблудными духами, белок – эфир, скорлупа – небо. Наглядно? Ну вот...

- Прости, Андрей Борисыч, что прерываю твои экзерсисы о содержимом выеденного яйца, – встрял склонный к скептицизму Телятьев, – но зачем нам вообще эта космографическая тряхомундия? Нельзя ли ближе к телу? Как говорили у нас в архитектурном институте: побольше кирпичей, поменьше раствора!

На сей раз вместо ученого мужа ответил хозяин замка:

- Не тупи, Макарыч! Иначе ничего не получится. Уж поверь мне, отставному историку-медиевисту. Лучше сиди тихо, да ума-разума набирайся... Пойми, старик, нужно попытаться влезть в шкуру интеллигента XII века. Нам всем нужно. Магия – штука тонкая. Абы кому духи являться не станут. Оттого, кстати, материалисты дальше собственного носа и не видят.

- То есть, если я правильно понял, ты хочешь сказать, что покуда мы не вживемся в образ какого-нибудь средневекового мракобеса, пока не станем мыслить как он, гримуар не подействует?

- Не совсем так. Подобной степени слияния со средневековым разумом все одно не выйдет. Но нам надо, по крайней мере, постараться понять, как мыслил человек той эпохи, как видел сложную механику Вселенной... А главное – проникнуться страхом перед Мировой Предустановленной Гармонией. Ибо страх, по Тертуллиану, есть начало всякого знания.

- Майкл Феликсович абсолютно прав, – вновь взял слово Апломбов. – Коли мы собрались окунуться в атмосферу темных веков, надлежит почувствовать некоторое сродство с тогдашними обывателями. Иначе говоря, устрашиться, убояться и вострепетать... Доступно излагаю?

- Т-т-трансцендентально, – проронил Ропоткин.

- Ежу понятно! – хмыкнул Осьминогов.

- Всё, профессор. Усекли. Продолжай, дорогой, – вальяжно подытожил Медогонов-Гозманидзе.

И Апломбов продолжил:

- Итак, фундаментом Универсума по Гонорию являются четыре первоэлемента: воздух, земля, вода и огонь. Земля – самый тяжелый элемент – занимает нижнюю часть мира. Ад помещен в центр земли; его представляли в виде бутыли с узким горлышком, но широким основанием; там – озеро окончательной погибели, полное огня и серы, на дне коего таятся Эреб – обитель пламенных червей, а равно Ахерон, Стикс, Флегетон и прочие loca penalia inferni, схроны для нечистых духов и погибших душ. Неприкаянные же души и некоторые демоны, что прокляты, так сказать, не бесповоротно, обитают в воздухе. Там они в муках и корчах ожидают Судного дня... Таким образом все в Мире теснейшим образом взаимосвязано, подчинено самой восхитительной гармонии и ничто не исчезает бесследно... На этом, собственно, и зиждется действие магии. Да, именно на этом... Но не только. Не менее существенны и еще два фактора – этимология и определенный порядок действий...

- Это еще что за звери? – поинтересовалась Климович.

- Терпение! Сейчас расскажу.

- Прекратите прерывать профессора! – распорядился Кусков.– Давай дальше, Андрей Борисыч. Гони лошадей, время дорого.

- Ну-с, далее. Касательно этимологии. Во времена Гонория считалось, что коль скоро всякой вещи присвоено имя, дабы отражать ее природу, то и саму эту природу можно познать, отыскав первоначальный смысл обозначающих ее слов. Причем не только познать, но и использовать. В частности, в магических практиках. Что нас с вами главным образом в настоящий момент и интересует... Так вот, примеров таковых этимологических толкований можно привести множество. Я этого делать не стану. За неимением времени. Напомню лишь, что Средневековье – не единственный носитель данной традиции. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитого Жозефа де Местра, уже в XIX веке размышлявшего над шедеврами типа: «cadaver = caro data vermibus», «покойник = плоть, отданная червям». Да что там XIX век! И в нынешнее время есть добросовестные исследователи, весьма плодотворно удобряющие эту ниву. Взять, к примеру, знаменитого нашего литератора М.Веселуху. Помните, как смело, как умно и, я бы сказал, лихо управляется он со всеми этими «Ра», «Ар» да «Ур»? Помните? Ну как же! Слова с указанными частицами восходят, по его убеждению, к языку наших пращуров-ариев, а потому несут безусловный сакральный смысл: Ра-дость, к-Ра-сота, Ра-й, х-Ра-м, ц-Ар-ь, па-Ра-зит, па-Ра-ша, Ра-зврат, т-Ра-ктир... Ну и так дальше. Прониклись?

- Прониклись, профессор, – откликнулся Телятьев. – До печенок прониклись! Только не просек я, что за ответ и на какой такой вопрос мы получили?

- То есть как? – Андрей Борисович ажно поперхнулся. – То есть что тут непонятного? Все ж очевидно предельно. Каким образом действуют заклинательные формулы гримуара! Вот на какой вопрос! Я ж вам битый час объясняю: необходима идеальная совокупность по меньшей мере трех условий: соответствующей подготовки сознания или, иными словами, достижения своеобразного «диаболопатического» состояния личности, проникновение в тайны этимологии и определенный порядок действий...

- Темен ты, брат! Темен и бестолков, – с усмешкой бросил Телятьеву Кусков.

Владлен Макарович насупился.

- Не сочти за обиду, Макарыч, но ты артист, следственно – глуп! Артисту, старик, и положено быть глупым. Ничего не попишешь, эдак уж природа распорядилась. Это не я, это Тарковский сказал. Так что не куксись и рож не строй, а то смотреть страшно... Лучше слушай, что умные люди-то говорят.

- Да. Ага. Вот я и говорю... – забормотал Апломбов, стараясь замять возникшую неловкость. – Порядок действий, он, друзья мои, крайне важен... Крайне... Взять, к примеру, хотя бы сам ритуал, который должно применять даже при простом открывании гримуара. На сей счет имеется недвусмысленное положение устава клюнийского ордена. Оно касается как раз подобных случаев. То есть правил работы с книгами некошного, так сказать, содержания. «Сначала осените манускрипт крестным знамением; потом трижды плюньте через левое плечо; затем совершите три оборота посолонь и напоследок трижды коснитесь пальцем своего уха, как делает лапой собака, когда оную тварь беспокоят гниды либо воши, ибо любого неверующего вполне можно сравнить с этим нечистым животным». Во-от. Ну, крестить мы ничего, разумеется, не станем. Не та ситуация. В остальном же прочем – очень полезные рекомендации! Гримуары, ведь они, знаете ли, весьма опасны. Что-то не так сделаешь, обмишуришься где-то – и пиши пропало...

- А с чего вы решили, что к нам в руки попал именно нужный гримуар? – обеспокоенно спросил Осьминогов. – И что подействует он надлежащим образом? А не как-нибудь эдак... катастрофично? Кто такой вообще этот Амальрих?

- Надо признаться, о нем мы знаем немногим более, нежели о таинственном Гонории Августодунском, – ответил Апломбов. – Известно, что родился он в местечке Бен Шартрской епархии, умер между 1205-1207 годами; преподавал логику и философию в Парижском университете во времена Филиппа-Августа и еще при жизни был объявлен папой Иннокентием III опаснейшим ересиархом и чернокнижником. Вскоре после кончины Амальриха Церковь постановила разрыть его могилу, останки выбросить на поругание, а затем сжечь. Вот, собственно, и все. В чем именно состояла его вина, достоверно не установлено. Однако последователи ересиарха образовали по смерти учителя секту амальриканцев или тюрлюпенов, вроде бы придерживающуюся пантеизма эриугеновского толка, также удостоились осуждения со стороны Церкви и благополучно канули в Лету. Стоит добавить, что до сих пор считалось, что никаких трудов Амальриха не сохранилось. Так что имеющийся у нас экземпляр воистину уникален! Майклу несказанно повезло... Правда, слухи о том, что Амальрик оставил аколитам некий таинственный манускрипт, в коем будто бы изложил основы своего чернокнижного мастерства, ходили издавна. Но большинство исследователей полагало, что рукопись спалили вместе с прахом самого магистра... И вот, эдакая удача! Не сожгли, оказывается. Целехонек!

- А интересно узнать, – вступила в разговор матушка Ксения, – мы намерены вызвать какого-то конкретного духа? Если да, то кто это должен быть?

- Увы! – вздохнул профессор. – Нам неизвестно достоверно, какими возможностями наделен гримуар. Сохранилась легенда, будто сам Амальрих мог с его помощью призвать практически любого демона или покойника, чья эктоплазма не успела еще распасться на элементалы... Думается, что в нашем случае имеет смысл обратиться не к какой-то конкретной личности, а непосредственно к самому духу, самому дэймону демократии. Да-да! Согласно Ямвлиху, Макробию и Артемидору не только у каждого человека, но и у каждого мало-мальски значимого явления есть свой собственный персональный дэймон.

- Эка! Получится ли? – усомнился Осьминогов. – Все ж таки это вещь такая... эдакая... эфемерная! Каждый по-своему ее понять и трактовать норовит... Я про демократию.

- Риск, конечно, есть, – не мог не согласиться профессор. – Ну так ведь у нас же не одна попытка в загашнике. Не выйдет с дэймоном, перейдем на личности.

- У нас, стало быть, нечто вроде спиритического сеанса намечается? – спросил Медогонов-Гозманидзе.

Андрей Борисович снисходительно улыбнулся.

- Можно сказать и так. Но никаких блюдечек и стуков! Никаких планшеток и гадательных досок. Гримуар, благодаря содержащемуся в нем комплексу заклинательных формул, позволяет напрямую взывать к нужным сущностям. Без посредства разных там медиумов и прочей рутины.

- Решено! – подвел черту под дискуссией Кусков. – Пора приступать. Время близится.

Продолжение следует...