Собачий визг в лоскуты рвал свежий воздух ранней осени и нервы…

– Ну нафиг, - сказал себе он. – Не пойду. Только этого мне сейчас не хватало.

Зло ткнув штыком лопаты твердую землю, продолжил копать.

Собака визжала так, будто ее тоже рвали в лоскуты.

Почти без остановки, временами усиливаясь, но не смолкая.

– Не пойду, нафиг. Только месяц прошел…

А перед тем месяцем был другой месяц...

Этот месяц Тамерлан жил по-другому. Каждый день с самого утра начинался по-другому, и проходил по-другому, как никогда. В этот месяц он вставал со своего дивана раньше всех. Больше просто не мог спать, не получалось дышать. Негромко сипя, он шел в комнату, где ночами храпел старший Саша, и забирался к нему в постель.

Старший Саша тогда уже тоже не спал, он просыпался сразу, как Тамерлан слезал с диванчика, слушал сипение, цокающие переросшими когтями по доскам пола медленные шаги. Он помогал немного другу подняться на кровать, потом растирал ладонью теплый ребристый как стиральная доска бок с острой колючей шерстью. Растирал сильно. Тамерлан начинал дышать лучше. Сип сменялся булькающим хрипом, потом исчезал вовсе, пес засыпал. Минут на пятнадцать. Потом снова просыпался, сползал с кровати и шел теперь к маме, поспав рядом с ней, шел к детям – к Марине и Младшему Саше.

В этот месяц каждое утро он здоровался с каждым.

Массив бревенчатого дома никак не глушил воплей, но мешал видеть, что там.

Он вонзил лопату строго вертикально и пошел к калитке.

«Через дорогу на участке сторожа», – понял сразу, как обогнул угол дома.

Так и есть.

Здоровенный детина в форме охранника раскручивал над головой огромную петлю зеленого полиэтиленового шланга и хлестко опускал ее на пустые уже по осени грядки. В этот миг визг усиливался – между грядками вжимался в дно своего окопа нелепый лупоглазый и лопоухий щенок овчарочей масти. Ужас давил и не давал ему двинуться с места.

– Ты чо делаешь? Ты чо дур-рак?

Окрик предупредил удар зеленого бича.

Увидев, кто его окликнул, охранник смутился.

– Прогнать хочу. Пришел тут. Надо прогнать, а то повадится. Лучше не прикармливать, а прогнать сразу.

– Ну, взял за шкирку и вынес за калитку. Чо ты лупишь? Ты чо дур-рак?!

Злоба душила и выливалась хотя бы в легкое оскорбление.

– Ну, я хотел так, чтобы не возвращался, - оправдывался охранник.

Воспользовавшись затишьем, щенок на полусогнутых метнулся к выходу с участка.

Он тоже отвернулся от смущенного еще мучителя и двинулся вдоль забора, надеясь перехватить беглеца.

Щенок нашелся сжавшимся под «Окой» у ворот со стороны улицы.

 - Иди сюда, маленький.

Щенок быстро охотно выполз и прильнул к его ноге.

- Идем, я тебя покормлю.

- Не советую брать, - прозвучал в спину голос оправившегося охранника, - плохой сторож будет. Видели, как струсил?

Тамерлан трусить не умел. Просто не знал, что такое страх. Он не боялся людей, зверей, машин, грома, стрельбы – ничего и никого не боялся, не умел. Если другие собаки при звуках салюта напряженно и целенаправленно тянули хозяев домой, Тамерлан рвался к разрывам. Ему становилось безбашенно весело. Саши, с которыми жил Тамерлан, тоже любили делать салют, а ему не давали. Дважды он все же сумел прорваться в центр веселья.

Однажды зимой, когда жили на даче, схватил в зубы шипящую трубу, и она как начнет плеваться огненными шарами – в стенку дома, на крышу, в сторону людей. То-то они орали! А в другой раз Саши запускали огненных жуков, которые шипели и бешено крутились на земле, а потом, громко бабахнув, разлетались в ошметки. Он успел схватить одного, когда тот еще крутился, и бабахнул жук прямо в пасти. Здорово было, только губу немного щипало, но он его все же поймал. И поймал бы еще, вот только жуки с того раза стали бояться его и хитрить. Саши подожгут жука, кинут, Тамерлан за ним, а его там и нет и вообще ничего нет. А бабахает жук где-то сзади.

Кроме ловли огненных жуков, Тамерлан знал еще много игр, большинство которых придумал сам. Он умел крутить вокруг себя поводок с тяжелым зубастым стальным строгачом, которым ловко высекал икры из асфальта на каждом повороте вокруг себя. Он любил выкопать яму, но не просто так, а для поводка, который вместе с ошейником можно было в яму весь запихать, потом вытащить, а потом опять запихать, а потом опять вытащить, и опять, и опять. Еще поводок со стальным ошейником можно было топить в реке у берега, а потом тоже доставать – быстро-быстро, чтобы в уши вода не попала. И еще на поводке можно летать, если его за другой конец крутит Старший Саша, это здорово!

С палкой тоже хорошие игры. Когда они живут в городе, Старший Саша на прогулке кидает палки с горы, а он за летящей палкой несется по склону вниз, а потом найдет, обязательно найдет, и теперь с палкой вверх лезет, даже по льду, и всегда донесет. И так много раз. И еще есть с палкой другая игра, любимая, но тут не просто палка нужна, а большая дубина, толстая и длинная, как Старший Саша, а можно и подлиннее. И лучше получается с ней играть, когда гулять пошли всей семьей. Возьмешь такую палку-дубину в зубы, подождешь, когда семья тебя обгонит и вперед уйдет, разгонишься и нырь между ними. А дубина им по ногам! По ногам! А они кричат, ругаются, а ты им еще! Весело!

Но круглый толстый башмак с ноги машины лучше всего. Шина он называется. Интересно почти, как салют, но по-другому. Она, эта шина, тяжелая и непослушная, зато с ней можно возиться весь день, с перерывами на завтрак и обед, и радоваться про себя каждый раз, когда ты с ней сладишь, ухватишь за край зубами, закинешь, как ошейник, за голову и можешь так бегать. А на даче еще есть шина, которая висит на веревке.

Вцепляешься зубами и крутишься, и качаешься, и рвешь ее, рвешь! Тоже хоть целый день. Потом, правда, после игр с шиной становишься из белого черным, особенно, когда сыро на улице, но как домой придешь, совсем немного еще времени пройдет, и вся грязь сама обсыпается на пол, а ты опять чистый – беленький. Поешь тогда, а потом пора спать. И всем надо тогда спать. И не притворяться, а спать по-настоящему. А то лягут, глаза закроют, а дышат-то не так. Когда спят, совсем не так дышат! Без ругани тут не обойтись, пока на них не наорешь, как следует, не уснут.

Лопоухий щенок, крутясь в ногах, опережая и оглядываясь, уверенно вошел с ним через калитку. На крылечке появился Саша – сын.

– Ты не слышал, – спросил он, – собака орала?

– Вот он и орал, – Старший Саша кивнул на щенка. – Сторож, придурок, его шлангом лупил, чтобы с участка выгнать.

Нерасторопный обычно Саша Младший, расплывшись в улыбке, сбежал по коротенькой лесенке и присел возле щенка. Тот тут же радостно завертелся возле его ног, охотно принимая ласки сразу после побоев.

– Что будем делать? – спросил Саша, глянув снизу на отца.

– Покормлю, а потом видно будет…

– Но он же хороший!

– Хороший, – согласился отец, стараясь не встречаться с сыном глазами.

– Но он же хороший, – настойчиво повторил сын.

– Матери сам звони. Вон бери свой мобильник и звони! Я с ней об этом разговаривать не буду!

Тамерлан признавал, что главный в доме не он. Главный – Старший Саша. Он это доказал – кулаками, палкой, табуреткой. Ну, ладно, пусть он главный, может даже руку на голову положить – ненадолго, и за ушами может чесать – очень приятно, даже может немножко лечить, кое в чем помогать, ну и такое всякое – по мелочам.

 Может даже живот иногда погладить – тоже недолго. Но уж кроме него никаких других старших нет. Родные есть, а других старших – нет. Вообще-то любил он их всех – Старшего Сашу, маму, Марину, Сашу Младшего. Они все родня, как не любить?

 Мама – теплее всех, и даже заступается, когда Старший Саша кричит: «Все! Я убью эту скотину! Завтра отвезу, усыплю!» Это когда он Марину за живот тяпнул. Не сильно тяпнул-то, так – ссадина да синячок, можно сказать, прищемил.

Это потому что все ругались, а он рядом сидел и она тут рядом сидит и не ругается, ну он ее и наказал. Кого-то же надо было, что впустую орать? Вообще-то Марина хорошая – только ей можно рассказать, как ему сложно жить. Когда она вечером приходит, он всегда ей все-все говорит, долго и жалобно, зато честно. Но в тот раз она пришла и все к ней в комнату пришли, и стали орать. А он один рядом сидел. Ну и сорвался – тяпнул. Она расплакалась. А Старший сразу с кулаками и еще больше орать. Но Марина хорошая, плачет и твердит: «Не надо усыплять, не надо усыплять, не надо усыплять». И мама: «Да никого он не усыпит. Что ты его не знаешь? Поорет немного и все». Старший Саша тогда еще весь вечер шипел, не орал уже, но шипел. А он, Тамерлан, ушел в шкаф – спать.

Со Старшим Сашей они ссорились часто. И часто до драки. И Тамерлан знал, что часто он в этом сам виноват, вот только от этого не легче. Даже хуже. Ну, а что поделать. Разве можно вытерпеть, когда Старший Саша сидит на стуле нога на ногу. Ну, его же толстый большой палец тогда так торчит, что нет-нет, да и тяпнешь! Не со всей силы, а только так, чтоб убрал, чтоб не сидел так больше, не дразнил. Кто вообще такое вытерпит! А потом стыдно, так стыдно, что не сдержался. Приходится уходить в шкаф. Рычать. Потом спать. Вот и маме он однажды так палец зубами прищемил, но ей совсем не сильно – не до крови и только один раз.

И еще он сердился на Старшего Сашу, когда он поздно домой приходил. Ждешь- ждешь, а его все нет. Гулять хочется, писать хочется. Дома-то невозможно. Вот он и злился тогда на него до ругани и почти до драк.

– На! Тебя, – Саша Младший передал мобильник Саше Старшему через несколько секунд разговора, едва успев заикнуться о найденыше.

– Вообще тогда не приезжайте! Никаких собак! – услышали оба, пока Старший еще не поднес коробочку телефона к уху.

Дальше было хуже, но Младший уже не слышал.

– Понял? – зло, с побледневшим лицом, спросил Старший, выслушав до конца.

– Понял, – понурился Младший.

Отец шумно перевел дух.

– Но покормить все-таки надо, а у нас, как назло, один куриный шашлык остался.

– Ну и отдай его ему.

– Отдай… Я бы отдал, да он в уксусе, надо приготовить, чтобы уксус вылетел. Идите с ним в дом, пусть пока подождет. Я сейчас приду.

В доме щенок повеселел по-настоящему. Он уже не просто крутился юлой, а разудало плясал у ног Младшего Саши – на задних лапах вприсядку. Смеялись оба. А Старший Саша у плиты, где пристраивал на конфорку куриный шашлык, мрачнел все больше. До тяжких вздохов.

– Как ты думаешь, сколько ему? – спросил Младший Саша.

– Да пойди-пойми. Не то два не то три, у него же рахит, вон грудь килем и по бокам вдавлена.

Щенок и впрямь был глубоким рахитиком, тощим и ко всему пучеглазым, будто на веки шкуры не хватило. Зато уши болтались знатные, когда парень закидывал голову, стараясь глянуть людям в лицо, они раскрывались у него над спиной двумя капюшонами. А усы ему кто-то подстриг, так что редкие черные жесткие щеточки топорщились на конце морды с обеих сторон ­– совсем, как у мыши.

– Не поймешь, два или три. Может, два с половиной. Недоросток, – Старший Саша присел возле щенка, коснулся его спины, и тот сам тут же завалился на бок, норовя перевернуться кверху лапами, да острый хребет дистрофика мешал выполнить угоднический переворот. Заглянув в безопасную пасть, Старший Саша добавил:

– И по зубам не поймешь – недокормыш. Давай ему хоть макароны отдадим, пока уксус из куры выходит.

Голые макароны щенок всосал словно пылесос – небольшой, но мощный. Всосал и успокоился в позе сфинкса подле камина. Маленький такой, дохленький, но сфинкс.

Когда выходишь из дому с крупным белым бультерьером, на тебя оборачиваются, на тебя смотрят. Тебя тут же узнают все соседи по подъезду, скоро тебя знает весь дом. С тобой здороваются и вежливо уступают дорогу.

Неважно, какое у тебя авто и во что ты одет, главное, рядом с тобой Тамерлан.

Незнакомые мужчины подходят и заводят разговор о собаке, о породе, о силе.

Он ладно скроен и крепко сшит. Одного взгляда на него, ну, или его взгляда, хватает, чтобы почувствовать уважение. Или понять, что лучше почувствовать. Неуважения Тамерлан не прощал, наказывал.

Вот у Тамерлана были зубы. Острые как ножницы, стригущие все. Один их удар перешибал рукоятку граблей. На них можно было летать, вцепившись в поводок. Ими можно было заставить себя уважать. И Тамерлана уважали. За силу, ум, красоту. За благородство и достоинство. Ну и за зубы тоже. Следы его зубов остались у каждого любимого. Кто помечен ими, тот свой. Старший Саша аж в трех местах – от большой любви.

Своих он наказывал только любя, а потому аккуратно. Только для уважения. Он же не дурак, чтобы своих, как грабли. А ему и за это доставалось от Саши Старшего, непременно и основательно. Потом мирились.

Хорошие у Тамерлана были зубы и стерлись в пеньки.

Но даже с тупыми пеньками вместо зубов он был непобедим.

Однажды они со Старшим Сашей поехали на дачу – любимое место, где мир красив и не бывает скучно, просто некогда. Конечно, пошли купаться.

Тамерлан задержался наверху крутого склона к пруду, присев по привычке под березой полюбоваться красотами. Год назад он видел все на другом берегу – деревенские дома, людей, кусты и деревья, видел ровную полосу вытянутого водоема и, уже на этом берегу, тропинку средь высоких елей к пляжику и мосткам. Теперь все расплылось мутными пятнами.

Четкими остались только запахи.

- Тами, ко мне! Вперед!

Саше не терпелось забраться в воду. Момент выдался удачный. На берегу никого, кроме одинокого рыбака – по пояс в осоке у тростника с кувшинками.

Сбежав по тропинке под еловыми лапами, быстро разделся, трусы на плавки поменял еще дома, покидал одежду на единственную скамеечку, привязал Тамерлана к вербе и скорее на мостки. И в воду, подняв много брызг.

На середине пруда обернулся.

Тамерлан спокойно сидел под вербой на привязи. Так всегда. Не привязать нельзя. Мало ли… И Тами привык.

Но тут он увидел! Увидел и сразу поплыл назад. Как же так? Ведь он весь берег осматривал!

Из высокой осоки у поваленной в воду березы в направлении Тамерлана выдвигался здоровенный черный пес. На взгляд, раза в четыре крупнее.

Кане-корсо, распознал Саша, подплывая к мосткам. Кобель, черт бы его побрал! Как же так!

Он выскочил на мостки, как пингвин на льдину, поскальзываясь, засеменил по темным доскам к берегу. И вот он уже там, и кане-корсо в двух шагах, а Тамерлан сидит на попе под вербой, выставив розовые пятки и свесив голову на шее с лошадиным изгибом. Конек-Горбунок, только беленький.

Ставшего на пути Сашу Старшего черный богатырь отодвинул плечом – как бы не заметив. Зато Саша заметил, как бугрятся и перекатываются под гладкой шкурой плотные мускулы.

Пес немного подсел и пригнул голову, глядя на цель исподлобья.

Тамерлан щелкнул пастью у своего плеча, пытаясь на звук поймать надоедливое насекомое. Мухи и комары досаждали ему.

С низким рокотом рыка корсо бросился и подмял.

Залитый кровью Тамерлан, разорванный бок и шея, гонка по тряской дороге на пути в ветлечебницу – все промелькнуло у Саши пред мысленным взором. На секунду мир превратился в видения и вернулся к реальности.

Кане-корсо боком лежал в траве, тихонько поскуливая, Тамерлан деловито сопел возле большой головы противника.

Из кустов выскочил тот самый одинокий рыбак. Матюгнулся, подбежал и влепил пинка под ребра черному псу.

– Чо ты лупишь его, - совсем спокойно сказал Старший Саша. – Мой держит. Давай разнимать.

Они долго тянули собак за задние лапы в разные стороны – Тамерлан весь висел в воздухе. Лапы у Саши в руках, шея на поводке на дереве, зубы на губе канне-корсо, растянувшейся черным полотном.

– Ничего, это ему наука, – бормотал рыбак, не выпуская лап своего пса и отвешивая, несильные, правда, пинки под черное брюхо.

Дома Тамерлан получил большой кусок свежего сырого мяса.

– Говорят, ваш Земфирчика наказал? – обратился к Саше при встрече на вечерней прогулке хозяин соседского боксера Джерри.

– Ну да, – Саша догадался, что Зефирчик и есть тот самый корсо.

– Очень хорошо, а то он тут всех собак в поселке подрал.

Пока уже готовый шашлык остывал, они собирались. Старший Саша хотел вернуться в Москву пораньше, по возможности без пробок, ну, или с меньшими пробками. Завтра с утра на работу.

Но вот и остывший шашлык щенок, тряся ушами, заглотил вслед за макаронами.

– Поехали, – сказал старший. – Давай его в машину.

И уже в спину быстро уходящему с щенком на руках сыну:

– Но ты должен меня поддержать. Понял?

В машине щенок скоро уснул. Он свернулся ливерной колбасой на заднем сидении и тихонько засопел. Глаза его закатились, но так до конца и не закрылись – кожи на веки все-таки не хватало.

Возможно, это было его первое путешествие, а может быть, ему уже довелось блуждать по лесам, но на машине его вряд ли катали.

Тамерлан много путешествовал. Он ходил с Сашами в байдарочные походы – сидя между ними в двойке «Таймене» сплавлялся по рекам. Мерз в палатке морозной ночью после оверкиля, когда у неопытных еще Саш промокли все вещи, а высушить их мешал непрекращающийся дождь со снегом. Он грелся у костра, ел походную пищу и запомнился всем походникам их компании, заслужив уважение каждого.

И на машине Тамерлан тоже много поездил. Машину он больше чем любил, он ее почти обожал. Это был его второй дом, а на даче – дом в доме.

Его местом в машине был багажник «Нивы», открытый сверху, чтобы не исключать общения с теми, кто ехал в салоне. Большую часть любого пути Тамерлан сидел, глядя на догоняющие и отстающие автомобили, различал за стеклами лица людей, обычно улыбающиеся, когда его замечали. Скалил зубы на надоедливые щетки, которые сновали туда-сюда по стеклу в непогоду. И так плохо видно, а тут еще эти мечутся. Он их наказывал, когда достанут, пытался схватить, бил по стеклу зубами, иногда они затихали.

В салон Тамерлан не рвался, ему хватало багажника, где он сам себе хозяин и кроме глупых щеток не с кем ссориться. В салоне все же Тамерлан ездил, но редко, только когда они путешествовали с Сашей Старшим вдвоем, и то не всегда. По правде, там его всерьез интересовало только одно место – за рулем.

На остановках, когда те, кто ехали с ним, уходили, чтобы вернуться с сумками еды, он всегда оказывался за рулем к их возвращению. Сидел и серьезно смотрел вперед. Садитесь, поехали.

Вернуть Тамерлана в багажник Саше Старшему стоило много хлопот – немного меньше, чем извлечь бультерьера из багажника по завершению поездки. В Москве, если на Тамерлане не было ошейника с поводком, приходилось делать петлю из поводка и накидывать ее на мощную шею, как аркан. Просто так надеть ошейник и вытащить себя из машины Тамерлан не давался, сам не выходил и не поддавался на уговоры. На даче же его никто оттуда и вовсе не извлекал. Просто багажник оставляли открытым, и Тамерлан сидел там, сколько ему захочется – спал, наблюдал жизнь вокруг, когда хотелось размяться или есть, выходил наружу.

А в последний месяц его в багажник еще и подсаживали. Ему даже настойчиво рекомендовали салон, где укрывали теплыми одеялами на большом заднем сидении, и он там спал вечерами, но днем в открытом багажнике на улице ему все равно нравилось больше. Мама только привешивала к краю открытой двери покрывало, чтобы Тамерлана не пекло солнце.

Щенок проснулся, когда руки Саши Младшего выгребли его с нагретого места в машине. На этих руках он миновал пугающее незнакомыми запахами, звуками и диковинным окружением место. Такого он никогда не видал, не слыхал, не чуял, и скорее ошалел, чем испугался. Потом они оказались в доме, а потом с обоими Сашами в тесной, но светлой комнатке, которая подрагивала, и за стенками ее что-то иногда щелкало, а где-то вверху над потолком постоянно тихо гудело. Но скоро одна из стенок раздвинулась, и тут Саша Младший опустил щенка на пол.

Они прошли через трое дверей и два коридора. За последней дверью оказалось жилье. Щенок вбежал туда радостно и сразу до дальней комнаты. Там он увидел Марину.

– Надеюсь, он мальчик? – спросила она.

– Мальчик, – подтвердил Саша Старший.

– Уже хорошо.

Вышло не совсем хорошо. А если честно, совсем нехорошо, для щенка уж наверняка. Пропадет. Так думал через полчаса Саша Старший, сидя за рулем по пути на дачу. «Один белый другой серый», – бормотал слова песенки. От бессилья и нелюбви к себе из глаз текли слезы, он их размазывал тыльной стороной ладони, но не стыдился. Все равно никто не видит. Даже щенок на заднем сидении опять заснул, хотя и расстроился, когда так быстро покинул жилье.

– Не буду! Я не буду смотреть ему в глаза! ­– отчаянно категорично отрезала на Сашину просьбу жена, старательно отворачиваясь, чтобы даже случайно этого не случилось. Тем все и кончилось и даже помощь от Саши Младшего: «Но он же хороший!», – тоже не помогла.

На дорогу был выдан полиэтиленовый пакет весом в полтора щенка, там кости, обрезки – куски мяса, курицы, сыра…

Когда машина подкатила к дачному дому, давно стемнело. Щенок спал. Не став его будить, Старший Саша ушел в дом, прихватив пакет с обрезками. Пока в кастрюле готовилась собачья похлебка, свил под домом «гнездо» из старой телогрейки, уложив ее на кусок туристического коврика и приладив стенки из пенопласта. Потом остужал похлебку в огромной миске, омывая в раковине ее стенки струей холодной воды. Установил плошку под домом у фундамента рядом с «гнездом». Перенес щенка к еде, и когда тот влез в нее по уши, потихоньку, но бегом, вернулся в машину.

Уезжал быстро, не оглядываясь.

«Один белый, другой серый»...

Слабенькая мыслишка крутилась у него в голове, но он старался в нее не поверить.

Под глазами у Саши Младшего легли синеватые тени, как всегда у него от расстройства.

– Отвез?

Саша Старший кивнул.

Попили чаю на кухне и легли спать. Завтра на работу. Уснули быстро – под корвалолом. Старшему даже показалось, что он только-только заснул...

– Вставай! Вставай! – уже расталкивала его жена. – Вставай! Так нельзя поступать с собаками. Езжай за ним, может быть, он еще там…

– А куда ж он от жратвы денется. Я ему все сразу сварил. Пока не съест – не уйдет.

– Ну, давай же ты скорее! Мне Тамерлан приснился.

Тамерлан старел – у него сточились зубы, он почти ослеп, но сила долго оставалась при нем. Ослабел он быстро и неожиданно.

Случалось, он болел и раньше, но так как в этот раз после укуса клеща – никогда. Силы чуть было совсем не покинули его, ноги уже заплетались. Тамерлана повезли к врачам-ветеринарам. Сделали укол. Потом воткнули в лапу толстую иглу, и через нее в него по капле вливалась прозрачная жидкость. Утром ему стало немного полегче, он впервые за последние два дня сам покинул свое место и пришел к Саше Старшему. Тот еще не вставал, и помог подняться на кровать Тамерлану. Он лег боком Саше на ладонь и уснул. В комнату заглянула Марина:

– У-у-у, как вы лежите, – протянула она.

А Саша Старший приставил палец к губам.

Потом они пошли гулять, и Тами сам смог подняться на большой холм без Сашиной помощи.

Лечение, хоть и начатое с опозданием, все-таки помогло.

Тами поправился от пироплазмоза, так называлась болезнь, которую занес ему клещиный укус, но полностью силы так и не вернулись. Его опять повезли к врачу и оказалось, что у Тамерлана рак. И жить ему не больше недели.

Но он с этим не согласился, Тами прожил еще целый месяц. Тот самый другой последний месяц, который он провел на даче среди семьи. Он не сдавался, радовался дням и даже играл понемногу до самого последнего.

А в самый последний день встал, вышел из дома, погулял по участку, вернулся, лег в свое дачное кресло и умер.

Когда это случилось, с ним рядом были Саша Младший и Марина.

Чарли, так назвали щенка, уж больно походил он нелепостью рахитичной походки на героя-бродяжку Чарли Чаплина, сумел за ночь съесть все, что было в миске. А может быть, ему кто-то помог. Кто-то взрослый и страшный.

Когда Саша Старший заглянул под дом, щенок с отчаянным визгом бросился в дальний самый темный угол подпола. Но на: «Иди сюда, маленький», – сразу вернулся и долго жаловался, рассказывая про одиночество в ночи.

Он стал прибавлять в весе день ото дня и быстро расти.

– Господи, кого вы притащили, – сокрушалась мама, закрашивая зеленкой розовые пятна не то лишая, не то экземы на округлившемся уже пузике собаки. – Что из него вырастет? Это же кошмар.

 – Он хороший и очень красивый, – возражала Марина, на кровати которой проводилась оздоровительная процедура.

Щенок лежал на спине, раскидав уши по подушке, и, свернув на бок шею, согласно косил на Марину карим выпуклым глазом.

Чарли вырос большим, совсем как ВЕО – восточная европейская овчарка. А скорее всего он ВЕО и есть. Впрочем, какая разница.

2014 – 06. 06. 2015