Я приехала в Москву утренним поездом. На перроне клубился туман, кричали носильщики, летали под крышей голуби, потревоженные гудком тепловоза. Приехавшие в одном поезде со мной пассажиры поразили меня своей целеустремленностью: они знали, куда и зачем им надо идти, некоторых встречали родственники либо знакомые. Меня никто не встречал. За спиной остались четыреста километров и крошечный городок, где я родилась, провела детство, часть юности, и возвращаться туда я не собиралась.

– Посторонысь, дэвушка.

Переполненная тележка с едва заметным из-за баулов носильщиком, гремя по мощеной платформе, проследовала мимо.

Прикосновение тумана было холодным, зубы начали выбивать дробь. Я вскинула на плечо небольшую сумку, в которой - все мое имущество, и быстро пошла вверх по платформе, туда, где маячила толпа пассажиров.

Увлекаемая толпой, спустилась по гранитной лестнице в подземный переход, освещенный желтыми плафонами. Отстояв длинную очередь, купила билет на метро. Красный, с черной полоской и надписью "Московский метрополитен". Мой первый билет на метро!

У турникета я замешкалась.

– Проходите, – торопили сзади.

– Прислоните к желтому кругу, – посоветовал кто-то.

Я послушалась. Загорелся зеленый кружок. Я сжала билет в руке, как какую-то драгоценность: ведь это был мой первый билет на метро.

Створки разошлись в стороны, пропуская меня на эскалатор, а вместе с тем - на новую дорогу, как я надеялась, дорогу к счастью.

Но в тот момент я вовсе не думала о счастье, так как уже была счастлива. Многолюдье просторного, залитого светом зала поразило меня. В детстве, гуляя по лугу, я расковыряла муравейник и заворожено смотрела на суету потревоженных муравьев. Они, совсем как люди в этом зале, спешили на работу, тащили свой груз, сталкиваясь друг с другом.

– Слышь, дай на пиво.

Муравей-вырожденец, муравей-трутень. Глаза мутные, щеки залило красным, от грязных лохмотьев вонь; все шарахаются от него, опасаясь даже краешком одежды коснуться бомжа.

Я отшатнулась, и – спешно – туда, в арку, за которой синеет бок подошедшего поезда. Не оглядываясь, нырнула в вагон.

"Следующая станция – Смоленская".

Пока поезд, погромыхивая, полз по темному тоннелю, я во все глаза рассматривала москвичей. Красиво одетые, с задумчивыми или улыбчивыми лицами, они завораживали меня. Моск - вичи! Удивительное слово. Точно наименование восточной сладости. Сколько раз в родном городке я слышала разговоры о Москве и ее жителях. Почти все они были сдобрены неприязнью, за которой, как за ширмой, скрывалась остро отточенная зависть: "Вот бы туда!". Кое-кто, такой же отчаянный, как я, однажды покупал билет в один конец и - ни слуху ни духу.

"Слышь, дай на пиво".

Я вздрогнула: так отчетливо и объемно прозвучал в голове голос бомжа из людского муравейника. А вдруг и он когда-то сошел на перроне, одержимый смутными надеждами, молодой и наивный, с одной лишь твердой убежденностью: не возвращаться обратно? Да, так оно и было. Так было с ним и может быть со мной. На мгновение перед моими глазами возникла женщина в обносках, с лохмотьями волос на голове, с распухшим синеватым лицом. Узнав в этой женщине себя, я вскрикнула.

Старушка в розовом пальто испуганно посмотрела на меня.

– Извините, – пробормотала я.

Глядя на бегущую за окнами поезда черноту, я поклялась, что пойду на все, чтобы не стать той женщиной в обносках.

Поезд замер, стукнули отворившиеся двери, я вышла на перрон. Оглядевшись, шагнула к близстоящей женщине и произнесла, как заклинание, как молитву:

– Подскажите, пожалуйста, как мне выйти к МГУ.

Это было желтое приземистое здание, показавшееся мне невзрачным не в последнюю очередь потому, что напротив него виднелась башенка и зубчатая линия Кремля. Я была в самом сердце страны. Всего сутки назад я стояла рядом с обшарпанным одноэтажным строением, серым до тоски, под крышей - деревянная табличка, вещающая всем и каждому: "Вокзал. Город Изюминск". Немного в Изюминске я видела изюму. И вот теперь в каких-то сотнях метров от меня лысеющий, но все еще привлекательный мужчина решает судьбу страны и ее граждан, в том числе и мою. Пожалуйста, будь добр ко мне, господин Президент!

Замечтавшись, я едва не наткнулась носом на постамент памятника, стоящего во дворе Университета. Михаил Васильевич Ломоносов.

"Что может собственных Платонов, и быстрых разумом Тевтонов российская земля рождать". Строчки запомнились со школы, а еще рассказ нашей учительницы о юноше Михайло, не захотевшем рыбалить с отцом в студеном море и отправившемся с попутными подводами в Москву.

"Почти как я", - я невольно засмеялась. Было приятно осознавать, что путь мой - не Голгофа, а протоптанная миллионами подошв дорога, идти по которой уже не так одиноко и страшно.

В приподнятом настроении я вошла во вращающуюся дверь.

Боже мой! На мгновение мне показалось, что я вновь очутилась в метро. Площадка перед турникетом, загораживающим вход на мраморную лестницу, была полна людьми. Здесь толпились юноши и девушки приблизительно одного возраста со мной, у некоторых были сумки, почти такие же, как у меня. Кое-кто был с мамой или папой.

Сидящий перед монитором охранник красен, как отварной рак, и время от времени утирал платком выступающий на лбу пот.

– Не толпитесь, – крикнул он. – По одному.

Невысокий парень с зародышем бороды на подбородке протянул охраннику паспорт. Тот взял документ, словно рыбу-пиранью. Этот человек был явно чем-то раздражен. Через мгновение стало понятно, чем именно. Откуда-то сбоку к нему подошел мужчина в такой же форме, с надписью "Security" на груди, бледный, как стена больницы.

– Где ты бродишь? – недовольно пробурчал краснолицый. – Погляди, какой наплыв, до ночи не успеем.

– Успеем, – беззаботно отмахнулся его напарник, опускаясь в кресло неподалеку.

Теперь дело пошло быстрее: толпа редела, пропуская на мраморную лестницу все новых счастливчиков. Наконец, очередь дошла и до меня.

– Ваш паспорт. А сумку оставьте здесь, – сказал бледнолицый, окинув меня мгновенным взглядом. – Деньги и ценные вещи возьмите с собой.

Деньги - две синие бумажки - и аттестат я взяла с собой, с легким сердцем присоединила свою сумку к ее собратьям, горкой возвышающимся на широкой скамье.

Охранник вернул мне паспорт, в который была вложена белая бумажка: "Факультет журналистики МГУ. Пропуск". Может быть, я сохраню эту бумажку, как и первый билет на метро.

Пройдя через турникет, я ступила на мраморную лестницу, несколько шагов вверх - и перед моим взором возник цветной портрет Михайло Ломоносова.

– Девушка, проходите сюда, – окликнул меня молодой человек в очках с бейджиком на груди: "Сергей".

Я еще не привыкла к обращению на "вы", к слову "девушка" по отношению к себе, и слегка растерялась. В родном городе меня называли по имени, а в школе и вовсе по фамилии: "Эй, Книппер, дай списать домашку!".

– Проходите, – улыбнулся Сергей, пропуская меня в ярко освещенный зал, где за длинными столами сидели два юноши и девушка. У всех к одежде приколоты бейджики - "Аркадий", "Елена", "Нектарий".

"Нектарий? Вот так имя!".

– Ко мне присаживайтесь, – крикнул Нектарий.

Аркадий засмеялся:

– Самых красивых - себе, так, Ник?

Нектарий не ответил, только улыбнулся. Я присела на стул напротив него.

– Ваш паспорт и аттестат, пожалуйста.

Нектарий был толст и некрасив, волосы на его голове топорщились, словно к ним никогда не притрагивалась расческа. Рыжеватая борода топорщилась на подбородке, точно приклеенная пакля.

– Марина Александровна Книппер.

Прочел Нектарий и поднял глаза от паспорта.

– Родственница?

– Что?

– Ольга Книппер, жена Чехова, вы, случайно, не ее потомок?

Не знаю, как и почему это произошло, но мой язык, точно обладая собственной волей, повернулся и произнес:

– Да, ее.

Впоследствии я не раз размышляла об этом случае, случае первой лжи и не могла найти причин, заставивших меня солгать.

Коллеги Нектария посмотрели на меня с интересом.

– Я читал письма Книппер к Чехову, – сообщил Аркадий. – Очень занимательно.

– Возьми паспорт, – переходя на "ты", сказал Нектарий.

– А аттестат?

– Аттестат останется у нас до окончания экзаменов. В случае, если не поступишь, мы тебе его вернем.

– Поступит, – уверенно сказал Аркадий.

– Вот твой экзаменационный лист. На каждый экзамен приходи с ним и с паспортом.

– И со шпорами, – вставила Елена.

– И со шпорами, – усмехнулся Нектарий. – Да, чуть самое главное не забыл, - ты нуждаешься в общаге?

Я ожидала этого вопроса и, если бы его не последовало, мне пришлось бы самой узнавать у них, где мне жить на период экзаменов. Эти трое сидели передо мной, как жрецы древнего культа, они - я почему-то не сомневалась, - все были москвичами, и, закончив принимать абитуриентов, разойдутся по своим уютным квартирам.

Мне хотелось сказать "не нуждаюсь", но, представив холодную ночную улицу города либо зал ожидания на вокзале, где кругом - менты и бомжи, я проговорила:

– Да, нуждаюсь.

Небо не рухнуло на землю и не случилось всемирного потопа.

– Хорошо, – сказал Нектарий. – Адрес общаги знаешь? Вот с этой бумажкой - к коменданту...

Между двумя утрами: тем, когда я впервые увидела памятник Михайло Васильевичу, и еще одним июльским утром, когда я стояла у этого же памятника со следами слез на лице, не знающая, куда пойти и что делать, - прошло пятнадцать дней. Мне казалось, что первые дни в Москве я жила по своему собственному, изюминскому, времени. Времени - октябрьской мушке, привезенной мною из родного городка в сумке и застрявшей в моих волосах. Но московское время - паук, одним броском умерщвляло октябрьскую муху и вступало в свои права, заставляя дни лететь подобно оперённой стреле.

В суетливой дымке экзаменов я не замечала ничего вокруг; приходила в общагу, валилась на продавленную, нечистую кровать, едва успевая перемолвиться парой фраз с соседками по комнате: Татьяной и Дарьей. Татьяна приехала покорять Москву с Кубани, со станицы с веселым названием Задорные Дворики. Дарья - из Новосибирска, города, судя по ее рассказам, многолюдного и перспективного, в котором есть метро, пусть не такое, как в столице, но все-таки...

– Новосиб - столица науки, – говорила Дарья, поглядывая на меня и Татьяну, – По количеству живущих в нем кандидатов намбер ван в России.

Она бахвалилась своим городом так часто, что Татьяна, наконец, не выдержала:

- Если твой Новосиб такой намбер ван, то чего ты сюда приехала?

Дарья не нашла, что ответить.

ЭКЗАМЕНАЦИОННЫЙ ЛИСТ

Книппер Марина Александровна

Сочинение – «хорошо».

История – «удовл».

Английский язык – «неуд».

Последняя строчка, как приговор. Я разжала кулак - ветер подхватил клочок бумаги и, кружа, понес в сторону Кремля. Быть может, ветер бросит листок под ноги седеющему, но все еще привлекательному президенту, тот поднимет его и, прочтя, с досадой покачает головой: "Эх, не поступила Марина. Не могла английский сдюжить".

Воспоминание об экзамене по английскому было мучительно: My name is Marina. I was born in Izuminsk. My mother is a teacher. My father is a fireman и т. п. В Изюминске мне этого хватало, а здесь...

"Прощай", - шепнула я юноше Михайло и, выйдя за ворота, пошла вверх по улице, носящей мягкое, совсем не подходящее ей название: Моховая.

Поезд на Изюминск каждый день подходил к утреннему перрону, забирал пассажиров, ждал меня, и отправлялся, так и не дождавшись.

В журнале, обнадеживающе-толстом, с простым, всем понятным названием "Работа и зарплата", я нашла вакансию: "Продавец-консультант. Зарплата 30 тысяч рублей. Жилье предоставляется".

Жилье - это однокомнатная квартира в Свиблово, заставленная кроватями, завешенная тряпками. Здесь уже жили три девушки, и я должна была стать четвертой.

– Хозяйка просит двадцать восемь, – сообщила Ирина Мухамедовна, представившаяся директором компании. – Двадцать восемь на четыре - семь тысяч. С первой зарплаты рассчитаешься.

– Хорошо, Ирина Мухамедовна, - сказала я.

– Ну, устраивайся. Девочки помогут. А я побежала.

Хлопнула металлическая дверь.

Девочки смотрели на меня настороженно. Одна - высокая, стройная, с открытым красивым лицом, обрамленным русыми волосами, вторая - полнокровная толстушка, в моем городке ее бы назвали бой-бабой.

 Из кухни вышла третья, с виду несколько старше своих товарок, худая и плоская.

– Проходи, чего стоишь, – сказала она. – Не бойся, мы не проститутки.

Ее подруги захихикали, я растерянно молчала.

– Меня Илана зовут, – представилась самая старшая.

– Это, – кивнула на русоволосую красавицу, – Ольга. А это, - Жанна.

Толстушка кивнула.

– Тебя, рыжая, как звать?

– Марина.

– Откуда ты такая?

– Из Изюминска.

Девчонки снова захихикали.

– Ой-ой, как смешно, – одернула их Илана. – Сами-то откуда? Ты, Марина, как я погляжу, совсем еще ребенок.

– Почему?

– По кочану и кочерыжке. Тебе очень повезло, что здесь не бордель, а Ирина Мухамедовна - не мамочка - сутенерша.

– Иланка, да она, похоже, и слов-то таких не знает, – сказала Ольга. У нее был несколько тонковатый, но приятный голос.

– Каких слов?

– Ну, бордель, сутенерша...

– Не знаешь?

Илана посмотрела на меня.

– Нет, – зачем-то соврала я.

Три товарки уставились на меня, как на розового слоника.

– И вправду, сущее дитя, – проговорила толстушка, у которой голос, как и положено, был низкий и грудной.

– Сколько тебе лет? – спросила Ольга.

– Восемнадцать.

И снова – ложь. На деле тогда мне едва исполнилось семнадцать.

Жить в Свиблове было легко и беззаботно. Девочки опекали меня, особенно Илана, у которой (мне по секрету сообщила Ольга) в забытой Богом липецкой деревне осталась дочка одного возраста со мной. Вообще, все три мои соседки приехали из медвежьих углов широкой нашей страны.

По вечерам мы усаживались каждая на свою кровать, и, хрустя чипсами либо попкорном, смотрели по DVD фильм или мультик, что попадалось под руку. Шевелились занавески, ползала по ним кудрявая тень, и почему-то приятно было знать, что тень эта от могучего тополя за окном, в ветвях которого застрял ветер.

Когда фильм заканчивался, Илана выключала компьютер:

– Спать.

Но слово за слово - начинался разговор, интересный и привлекательный для меня. Я никогда не вступала в него, просто слушала.

Говорили девочки о мужиках. О том, как эти мужики - Олеги, Сережи, Эдики, Стасы, даже какой-то Гоги, с которым Жанна познакомилась в Сочи, любили их, обманывали, женились на них, разводились... Иногда Ольга или Жанна допускали в своих рассказах такие подробности, от которых у меня загорались уши, и мне казалось, что они светятся в темноте, как фонарики.

– Полегче, здесь ребенок, - прерывала Илана.

Ребенком она называла меня.

И неизменно к концу разговора, когда у подружек начинали слипаться глаза, а язычки - прилипать к нёбу, они приходили к выводу - мужики-козлы, но следующим вечером вновь говорили об Олегах, Стасах, Эдиках...

А что же работа? Работа была не сложная, хоть и довольно нудная. Когда я, по выражению Ирины Мухамедовны, втянулась, дни, недели и месяцы полетели быстро. Так первоклассник торопится проглотить поскорее нелюбимую манную кашу: раз - и тарелка пуста.

По-настоящему - во всех подробностях ощущений и чувств - мне запомнился первый день моей работы, когда ранним утром я приехала в офис, желтый двухэтажный дом, расположенный в одном из переулков на Чистых Прудах.

Рядом с массивной металлической дверью - блестящая табличка: "Компания "Чистая Жизнь", а под табличкой - небольшой прибор с кнопкой. Я уже знала, для чего он предназначен, и надавила кнопку.

– Кто? – заспанный голос охранника.

– Марина Книппер. Я здесь работаю.

– Секунду.

Секунда тянулась медленно; мне начинало казаться, что дверь никогда не распахнется, и я так и буду стоять перед ней так долго, пока не превращусь в истукана. Но истукан на пороге, похоже, никому не был нужен: щелчок! - дверь отворилась. Я вошла.

Недлинный широкий коридор, желтый цвет линолеума, желтый свет плафонов... Почему здесь все такое желтое? Несколько дверей, настежь открытых. Юноши, одетые в костюмы-двойки, при галстуках, девушки в красивых платьях - туда-сюда по коридору, из одной двери в другую. Суета, как в улье.

– Молодой человек, – остановила я белобрысого юношу, с удовольствием покатав на языке это московское обращение "молодой человек".

– Вы по поводу работы? – бросил он, смерив меня, как мне показалось, неодобрительным взглядом.

– Я уже здесь работаю. Мне надо к Ирине Мухамедовне.

На лице парня промелькнула заинтересованность.

– Ирина Мухамедовна в седьмом кабинете. Там.

Он махнул рукой в конец коридора.

– Спасибо.

Я двинулась к двери с золотистой табличкой: "Чистая Жизнь. Администрация".

– Удачи, – крикнул мне вслед парень.

Я не обернулась и не ответила. Белобрысый мне не понравился. Нет, внешне он был очень даже ничего: подтянутый, аккуратный, но с лица его сквозило желание всем понравиться, всем угодить.

– Проходи, Марина.

Ирина Мухамедовна сразу узнала меня.

– Здравствуйте.

– Проходи. Присаживайся.

Я опустилась в мягкое кресло, обитое черной матовой кожей.

– Выучила?

Я кивнула.

– Давай сюда листок.

Я протянула Ирине Мухамедовне тетрадный листок, исписанный ровным подчерком. Этот листок мне дала Илана.

"Заучи эту дребедень, – сказала она. – В нашей работе - это самое главное".

– Хорошо, – толстые пальцы Ирины Мухамедовны сомкнулись над бумажкой, и та исчезла, как у фокусника в цирке.

Ирина Мухамедовна пару мгновений рассматривала меня, улыбаясь, потом сказала:

– Марина, ты умная девочка, и понимаешь, что написанное в этой бумажке, – лишь, так сказать, основа. Просто краткое описание нашего товара. Его нужно продать, а здесь все средства хороши, так что ты можешь говорить клиенту, что хочешь. Хоть о том, какого волшебного цвета у него глазки. Главное, всегда помни о цели. Цель - уломать человека купить товар.

"Уломать", - резануло слух.

– Я понимаю, Ирина Мухамедовна.

– Вот и прекрасно. И не бойся ошибиться. Мы все так начинали - с проб и ошибок.

Ирина Мухамедовна говорила, а я смотрела на ее верхнюю губу. На ней росли едва заметные черные усики.

– Возьми, – Ирина Мухамедовна протянула мне какую-то тряпку.

– Что это?

– Это твоя униформа. Пойди и переоденься.

Она указала мне на ширму в углу кабинета. Я покорно проследовала туда. За ширмой стояли зеркало и вешалка.

Я развернула данную Ириной Мухамедовной тряпку: зеленое, довольно короткое платье с глубоким декольте. Да я ни за что такое не надену! Что мне подсунула эта усатая тетка? Зачем я здесь вообще?

Поезд на Изюминск разводит пары на вокзале... Спешат по перрону опаздывающие пассажиры - с детьми, с баулами...

Быстро стянув свитер и джинсы - ой, холодно! - я напялила платье. Посмотрелась в зеркало. Удивительно, но оно подошло мне по размеру, и выглядела я в нем совсем неплохо.

– Мариночка, – голос Ирины Мухамедовны доносился глуховато, как с того света. – Не задерживай, пожалуйста, ты у меня не одна!

Я вышла из-за ширмы. Солнечный луч, проникший в окно, осветил меня. Я знала, что мои волосы вспыхнули красным огнем.

– Какая красотка, – воскликнула Ирина Мухамедовна. – Тебе всегда надо платье носить.

– Спасибо, – смутилась я.

– Вот только, – Ирина Мухамедовна показала рукой на свою огромную, скованную блузкой грудь. – Оттяни ткань немножко вот здесь, чтобы грудь твоя была более заметна.

– Зачем?

– Делай, что говорят.

Поезд на Изюминск медленно отвалил от дебаркадера и пополз прочь от вокзала...

Я дернула платье на груди, так, что оно чуть не порвалось.

– Ну-у, – засмеялась Ирина Мухамедовна. – Это чересчур. Немножко... Вот так.

– Можно идти, Ирина Мухамедовна?

– Иди. В третий кабинет. Там сегодня Илана. Она тебе поможет.

Илана и вправду была в третьем кабинете. Одетая в строгий деловой костюм, с аккуратно зачесанными назад волосами, она выглядела солидно.

Кроме Иланы в кабинете находились две девушки в похожих на мое платьях. Они сидели за столами, а перед ними, на стульях - пожилой мужчина со слуховым аппаратом в правом ухе и толстая женщина. Девушки что-то говорили этим людям, постоянно улыбаясь, и совали им под нос золотистые бутылочки.

"Чистая Жизнь" - бальзам долголетия, - вспомнила я строки с листочка, что так ловко спрятала Ирина Мухамедовна. - Уникальное изобретение американских ученых. Продлевает молодость, разглаживает морщины, в разы увеличивает сексуальную тягу".

Илана кивнула мне, ничего не сказав. Стало даже немного досадно, что она не отметила мою красоту.

– Илана Олеговна, – обратилась к моей подруге одна из девушек. – Можно вас на секунду.

Илана подошла к столу, где уламывали мужчину со слуховым аппаратом. Вместе с девушкой она принялась что-то втолковывать мужику, как будто жонглируя золотистыми бутылочками.

– Можно?

Я обернулась: парень, на вид лет двадцать, неухоженный, с темными кругами под глазами.

– Я по объявлению, – сообщил он смущенным голосом. – Здесь на работу принимают?

– Здесь, – сказала я. – Проходите. Присаживайтесь.

Человек, которому суждено было стать моим первым клиентом, смущенно поглядывая на вырез моего платья, протиснулся в кабинет и опустился на стул за свободным столом. Я села напротив него, еще больше смутив парня оголившейся при наклоне грудью.

 – Меня зовут Марина. Я менеджер компании "Чистая Жизнь".

Казалось, даже моему языку было приятно произносить это слово "менеджер". Клиент молча смотрел на меня.

– Представьтесь, пожалуйста, – попросила я. – Как зовут, откуда приехали?

Почему-то я и в мыслях не допускала, что к нам может прийти устраиваться москвич: и не ошиблась.

– Меня зовут Кирилл, – проговорил парень, не зная, куда девать глаза: они так и норовили обследовать мою грудь. – Я два года назад приехал из Пензенской области поступать в МГУ. Сейчас на втором курсе.

Стрела зависти кольнула мое сердце: приехал, поступил, уже на втором курсе.

– Хорошо, Кирилл. Где-нибудь раньше работали?

– Подрабатывал курьером, но недолго, около полугода. А еще, – парень покраснел, – раздатчиком салатов в "Тайской утке".

"Зачем тогда говорить, если так стыдишься, – с неприязнью подумала я. – Честный какой".

Кирилл мне не понравился: лох - сказала бы Ольга, моя соседка по квартире в Свиблово. Было неприятно, что он украдкой поглядывает на мою грудь: хотелось одернуть платье, чтоб не чувствовать себя обезьянкой в зоопарке.

– Кирилл, вы прошли предварительное испытание. Теперь вы главный претендент на должность старшего менеджера с зарплатой сорок тысяч рублей.

Его лицо не выразило ровным счетом ничего. Болван какой-то.

– Но прежде чем быть допущенным к собеседованию с начальством, вы должны приобрести ...

Я достала из-под стола пластиковую желтую упаковку, и поставила перед собой.

– Что это?

– Это продукция нашей компании. "Чистая Жизнь", бальзам долголетия. Очищает кожу, избавляет от кругов под глазами.

– Но...

– Так же им можно пользоваться, как шампунем. Волосы становятся шелковистыми, блестящими.

– Но мне нужна работа, а не шампунь.

– Кирилл, – с выражением страдальческого терпения сказала я. – В нашей компании все сотрудники покупали бальзам перед собеседованием с начальством. И я покупала, и вот Илана Олеговна. Все.

– Хорошо, – он неожиданно решился. – Сколько это стоит?

– Три тысячи рублей. В этой упаковке десять бутылочек.

Кирилл достал кошелек: мое сердце сжалось. Это был точь-в-точь кошелек моей матери. Кожаный, потрепанный, с вдавленным гербом: серп и молот. Изнутри, – я это точно знала, – маленькая этикетка: "Фабрика кожевенных изделий "Марксист". Сделано в СССР".

"Что же я делаю?! – молния, всполох. – Кого же я обманываю?"

Но совесть - это всего лишь мгновенье.

Легли на стол три синие бумажки.

– Через три дня мы позвоним вам, – сказала я, накрывая деньги ладошкой.

– Я могу идти? – спросил Кирилл, пряча кошелек.

– Да, конечно.

Он поднялся.

Уже у самой двери Кирилл обернулся:

– До свиданья, Марина.

Улыбнувшись ему, я кивнула. Кирилл скрылся за дверью. Теперь - в студенческое общежитие или к своей тете-москвичке, попрекающей за каждый прожитый у нее день, с пустым кошельком, с упаковкой "Чистой Жизни", с надеждой - через три дня позвонят и все изменится.

– Однако, у тебя талант, – сказала Илана, принимая у меня деньги. – Почти без подготовки, с листа, "уломать"... Немногим это удавалось.

Илана хвалила меня, но глаза ее были грустны.

Продолжение следует...