Районный слёт по обмену опытом среди работников частных тароремонтных предприятий был в самом разгаре.

Тёплые зеленоватые звёзды любезно покачивались в небе, и число гостей, обосновавшихся за длинным, с бутылками и снедью столом в летней столовой загородной турбазы, заметно поредело. Зато из-под облепивших столовую кустов то там, то тут доносились подозрительно радостные вскрики женщин – заместителей директоров, начальниц плановых отделов и отделов снабжения, убедительно свидетельствующие, что связи тароремонтников стремительно крепнут.

Именно в этот момент Георгий Васильевич – владелец уважаемой фирмы ООО «Упаковка», а также организатор и заводила столь нужного и полезного мероприятия, отодрал от себя пышнотелую юрисконсультантку, хищно прильнувшую к его шее с явным намерением перегрызть её, и, поворочав головой, заговорил так:

- Вот хоть мы сегодня всё больше на проблемы напирали, хоть по-прежнему много чего у нас на производствах не хватает, - Георгий Васильевич всхрапнул, прицелился и поддел на вилку шматок судачка покрупнее, облитый нежным белым соусом, - а народ у нас удивительный! Прямо скажу: былинных сил и возможностей у нас народ! Как ни мни, ни ломай, - он, по любому, поднатужится и выдюжит. А всё почему: корень здоровый. Крепкий корень! Такого крепкого корня, как у нас, нет ни в одном народе! Дед мой был, по материнской линии. Лапища – во! – он нарисовал в воздухе вокруг вилки кулак размером с хорошую тыкву. – Так вот он однажды на спор выпил три литра первача! За вечер!! Один!! Поставили перед ним трёхлитровый кувшин – и что вы думаете? До донышка выдул! До капельки! Выдающийся был человек…

Георгий Васильевич отправил в рот судачка и медленно пожевал. Тишина над столом повисла такая, что стало слышно, как колотится о плафон ночная бабочка. Каждый был поражён и пытался осмыслить сказанное. Три литра! Это ж ни в какой, даже в самой продвинутой голове не укладывалось!

Затем, перебивая друг друга и торопливо доглатывая, кто – телятинку, кто –  груздочек, загомонили все в голос. У кого-то тесть в молодости подковы гнул. Кто-то вспомнил, как один сбивщик деревянных ящиков – ещё до дефолта – гвоздь из доски пальцами вытаскивал. В общем, обнаружилась масса потрясающих и даже просто сверхъестественных примеров!

Последним высказался Ларион Заворотнюк – заядлый спорщик и, как бы это помягче… сучонок во всём поперечный:

- Хочешь – обижайся, хочешь – не обижайся, но слова твои, Васильич, пустое колебание воздуха. Они о том народе, которого уже и в помине нет. Да, попадались люди в прошлые времена. У моего прадеда голосище был, что труба иерихонская! Бабка вспоминала: бывало, выйдет утром да как гаркнет: «Колёк, вставай! Косить пора!!» - вся деревня просыпалась. И деревня немаленькая. А Колёк, брат его, на другом краю жил. Это ж, выходит, как ревел, чтоб Колька добудиться! А теперь ты видишь таких людей? Сила у народа пропала. Сохнет корень, начисто сохнет…

Заговорили о другом, и вдруг ни с того – ни с сего жарко схлестнулись мнения: китайцы и японцы одного происхождения или разного? А если одного, то почему тогда японцы китайцев всё время мочат? Оказалось, что, по крайней мере, у полдюжины тароремонтников имеется на этот счёт личная точка зрения… Кто-то затянул: «А я сяду в кабриолэ-эт и уй-эду куда-нибу-удь!...». Опять пили за процветание тарного дела.

Георгий Васильевич сидел, насупившись. Настроение надломилось. Сильно, до самой глубины, уязвили душу слова Заворотнюка о том, что корень сохнет. Он даже не заметил, что юрисконсультантка по новой впилась в него. Мутноватый взгляд Георгия Васильевича блуждал по недопитым бутылкам и недоеденным закускам. Внезапно этот взгляд остановился на тарелке, утыканной по краям окурками, где лежал обсыпанный пеплом пяток варёных, не облупленных яиц. Минуту пристально смотрел Васильич на яйца, затем в глазах его вспыхнула какая-то мысль.

- Подожди, Лиля, - сказал он, вторично отдирая хищную женщину от себя. – Повар здесь? Сходите за поваром.

Никитка Шубин, верный оруженосец и исполнитель разных, в том числе иногда и пакостных поручений, с готовностью сорвался с места. За столом недоумённо переглянулись.

Вошла повар, от долгого общения с полезными продуктами и оздоровительной загородной природой – мясистая, крепкая и цветущая. Вошла и застыла, выжидательно сложив красные руки на грязном фартуке.

- Вот что, дорогуша, яйца сырые у вас есть? – негромко спросил Георгий Васильевич.

- Как же. Есть, конечно.

- Много?

- Да с ведро наберётся.

- Неси.

Все, молча и непонимающе, глядели на Георгия Васильевича.

Наконец, ведро с яйцами было доставлено.

Торжествующе ухмыльнувшись, Георгий Васильевич встал и обратился к Заворотнюку:

- Вот ты говорил, что сохнет народный корень. Говорил?

Заворотнюк воздел от стакана и тарелки изрядно осовевшие глаза.

- Ну, говорил.

- Сейчас я докажу тебе, что ты врёшь! Предлагаю пари: я берусь выпить зараз все эти яйца, и чего бы это ни стоило – выпью их! – он ткнул пальцем в сторону ведра. – Кто проиграет, с того ящик коньяка.

Гул грянул над столом.

- Согласен! – сказал Заворотнюк.

Ударили по рукам. Никитка разбил. Кто сидел далеко, перебежал и подсел поближе.

Захватывающее действо началось.

Первый десяток яиц Васильич проглотил с лёгкостью, словно играючи; пустую скорлупу горкой складывал перед собой. Дальше пошло трудней.

- Водочки мне, Лиля, горло смочить…

Пышнотелая дива с готовностью налила. Георгий Васильевич выпил, ладонью вытер губы и продолжал.

Привлечённые азартными криками из кустов торопливо выпархивали парочки и, словно мотыльки на свет, слетались в столовую. Причём у дам сзади к блузкам и юбкам поприлипли мелкие травинки, и те в спешке даже не успевали как следует отряхнуться.

- Знаешь, Никитка, ты, пожалуй, обколупывай их, так быстрее пойдёт.

Георгий Васильевич ещё раз промочил горло, крякнул. Шея у него сделалась багровой.

- Давай, Васильич, давай! – стонали за столом верные сотрапезники.

После семидесятого яйца наступило «второе дыхание». Но ненадолго. Затем стало намного трудней. Хмель из головы выскочил. Каждое новое яйцо давалось с неимоверным усилием. Георгий Васильевич всеми клетками своего тела чувствовал, что он накачан белками и желтками по самую макушку, что ещё чуть-чуть, и они с шумом хлынут из него отовсюду. Никогда и ни к какому продукту он не испытывал такого лютого, такого звериного отвращения, как сейчас. Он твёрдо знал, что напился яиц, будь они прокляты, на всю оставшуюся жизнь, что даже вид кудахтающей курицы будет ему до самого смертного часа невыносим. На глазах Васильича выступили слёзы.

Последние пять яиц он допивал под восторженный рёв зрителей и долго сидел с выпученными глазами, сам едва сознавая свершившееся.

А вокруг бесновалось застолье. Шубин перевернул ведро и яростно тряс им, показывая, что внутри ничего больше нет. Торопливо, по полному стакану разливали водку.

- Убил! Убил! – восторженно орал Заворотнюк и лез чокаться.

- А как ты думал! – верещал Никитка. – Это тебе не что-нибудь, а – сила! Силища! Корневая!!

Кто-то потрясённо плакал в углу:

- Сожрал! Ведро яиц сожрал! И не подавился!!

Лиля припала к шее победителя, перетирая зубами багровые складки.

Через полчаса Георгию Васильевичу стало плохо. Подхваченный под руки верным Шубиным и Лилей, он был отведён в деревянную, с отверстием в полу, будку и здесь, обвиснув на заботливых плечах, начал неудержимо извергаться.

В ушах его постоянно раздавался какой-то звенящий писк, и Георгию Васильевичу казалось, что целый инкубатор жёлтых живых комочков, торопясь и толкаясь, рвётся вверх из желудка наружу.

- Ты прости меня, Лиля, - говорил он в редких паузах. – Прости… Не мог я иначе…

И тело его продолжало сотрясаться.