* * *
Если б я мог укрощать деревья
или занянчивать крик птицы –
я не тревожил бы соль земную:
к морю текут соляные реки.
Я бы тогда подарил сыну
красную звездочку на ушанку,
я бы ушёл далеко на Север
вместе с весёлым медведем Умкой.
И кочевали бы дни, как льдины,
не обжигаясь о рыбьи спины,
а по весне б зацветала тундра,
чуть накреняясь навстречу солнцу.
Я бы вернулся к родному дому –
и не узнал бы своей могилы...
Только б мерцала над лесосекой
тёплая звёздочка чуть живая,
лишь бы ещё уцелели кедры,
с рёвом сосущие соль земную...
Цусима-80
Направо – Восток. Налево – Восток.
Дожди разминулись над южной Кореей.
И можно бы вымпелы вздёрнуть на реях –
но дремлет покуда мой Владивосток!
Три четверти века плескалась вода...
Глухой горизонт осторожно раздвинем –
погибельный остров на собственной глине
сидит и, прищурившись, смотрит сюда.
Рыбацкие шхуны, как выстрел, легки.
Цветением сливы залит и обласкан
свинцовой Цусимы потасканный лацкан,
застёгнутый туго, на все поплавки.
Явление вертолёта над тайгой
При всём неуваженье к колесу –
ты держишь его лапкой на весу;
и тень твоя проносится над лесом,
почти не чуя собственного веса.
А ровно в полдень, отряхнув росу,
слепящий горизонт зайдётся в крене –
и станет тяжело от испарений
корням и тварям в гибнущем лесу.
Так,
разрывая связь с материками,
мы корчевали голыми руками
угрюмый лес –
тяжёлый и нагой;
медвежий след затягивался влагой,
и нечисть, обитавшая в оврагах,
хрустела, извиваясь, под ногой.
И негде сесть тебе –
а лопасти рокочут,
свистят над головой и водяную рябь щекочут, –
и водяные на болотах ржут,
и лешаки срываются со сходней...
И нету тебе места в преисподней;
лишь не подвёл бы, Господи, сегодня
твой, прежде безотказный, парашют!
* * *
Ночью ливень захлебнулся в терриконах.
У проснувшихся бойцов болят глаза.
До сих пор в потёмках заоконных –
глина да разбухшая кирза.
Глина здесь особого замеса:
чёрт месил и денег не просил;
мёртвая земля лежит за лесом –
там, где я когда-то луг косил.
Высмотрело поле воронёнка:
где упал – не ведомо ему;
ночью осыпается воронка,
подбираясь к дому моему.
И почти уже не различали птицы:
время петь или свивать в дыму гнездо;
подойдешь к колодцу, чтоб напиться –
пахнет обгоревшею звездой
край колодца…
Край земли и неба…
Край страны...
И – карий конский глаз,
покосившись на краюшку хлеба,
как в колодце – отражает нас.
Перед грозой
Здесь речушки, едва шевеля плавниками,
в океаны впадают уже стариками.
По-над самой водою, где тальник примят,
бензовозы оглохшей соляркой дымят.
Здесь речушкам ещё не придумали имя...
Подмывая бурёнкам закисшее вымя,
вековую прохладу храня в погребах, –
распрямишься – лишь ветер хрустит на зубах.
Уж какая тут вера – подумайте сами, –
коль, среди огородов мелькнув парусами,
исправляет нужду одичавшая плоть,
и в нужде! – продолжая картошку полоть.
Может быть, это всё приключилось не с нами?
Тучи по ветру гонят когтистое пламя,
и жена, облечённая в праведный гнев,
горько плачет, по-жречески руки воздев.
Не стихи нам писать – а лудить самовары!
Злую цену ломить за шальные товары,
шапку лихо ломать перед каждым кустом –
пустоцветом родившись на поле пустом!
Вот опять бензовоз на дороге толчёной –
сложно огненный бык на цепи золочёной.
Что там слово – когда и дела не сберечь!
Вот когда пробуждается русская речь...
* * *
Ни к чему нам длить свою погибель!
Ты об этом думать не спеши.
Я такое в жизни перевидел –
что все виды нынче хороши.
Кто кого достоин, не достоин –
я судить об этом не берусь.
Ну, а коль тобою успокоен –
слава Богу, не скудеет Русь!
Всё само собой. Легко и просто
купола возводит муравей.
Бесы изнывают от коросты,
плат чужой надвинут до бровей.
Может быть, и вправду – всё возможно?
Лишь не преступи одну черту!
Я-то – ладно, – мне и это можно.
...Если бы не камушек во рту!
Такое кино
...и луна не даст света своего,
и силы небесные поколеблются
Матфей, 24.29
...и юноши ваши будут видеть видения,
и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут
Иоиль, 2.28
Сияла ночь. Луной был полон сад...
Возьми её за тонкие запястья
и к Бунину сведи, – он затемнит
её подмышек царственные своды,
с ума сводящие музыку и язык
под своды коммунального Эдема,
где вспыхивают белые одежды,
и зеркала, и ветхие скрижали,
и, вспыхнувшая, плавится сетчатка,
и взоры, словно яхонты, горят;
и так сцепились души обнажённых,
что кажется: плывут в реке времён,
захлёбываясь влагой сокровенной,
разбрасывая локти и колена, –
и по воде расходятся круги;
а в чистом пламени лампадного огня
небесная стрекочет киноплёнка,
вращается времён веретено,
и ангел мщения с беспечностью ребёнка
снимает это вечное кино.
Сinéma зимой
(«9 декабря 1913 года»)
Валентину Курбатову
Самые тёмные дни в году
Светлыми стать должны…
Анна Ахматова
…Дымно-прозрачное, как слюда, млечное сinѐmа –
так и застывшее в глыбе льда: улица, ночь, зима…
Неосязаемой тьмы полёт – это когда, прости,
время истаивает, как лёд, в сверхсветовой горсти.
Там, где прошёлся незримый бес, чёрная тень легла;
смерть перестала смотреть с небес, смотрит из-за угла
сквозь ускользающий – как во льду – бездны слепящий зной;
ах, как стрекочущую слюду плавит огонь сквозной!
И, стекленея, текут пески, и цикады часов
не запирают своей тоски на ледяной засов;
и налетает ветер самум, и не видать ни зги
ни ближнему, ни тебе самому…
Господи, помоги!
22 (9) декабря 2013,
Зачатие правоверной Анною Пресвятой Богородицы,
Иконы Божией Матери «Нечаянная радость»,
Зимнее солнцестояние, солнцеворот