Речь – о постановке Вахтанговым «Принцессы Турандот» в 1922 году (год окончания гражданской войны), репетиция которой началась в 1920-м. И о том, почему ежегодно эта постановка стала открывать сезон в театре им. Евг. Вахтангова.

Гражданская война в 1920-м шла к концу, но в 21-м начались восстания среди победителей: крестьян и матросов.

Конец гражданской войны, казалось бы, сулил победное для красных избавление впредь от неизбежного кровавого уничтожения россиянами вообще-то своих, тоже россиян, но не дотягивавших до приятия по необходимости силовой дороги в коммунизм.

Принцесса Турандот, со своим отвращением к мужчинам, была хорошим образом революционной нетерпимости. Она была очень красива, и чужеземные принцы в неё влюблялись без памяти, как прекрасным для большинства было несамодержавное для России будущее в начале ХХ века. Как у Булгакова где-то при приёме в добровольческую белую армию принимающий с принимаемым обмениваются добродушными репликами: раз вы интеллигент, значит, социалист. Но… Турандот, будучи ещё и пронзительно умной, вытребовала у отца, императора Альтоума, закон о смертной казни любого жениха, не угадавшего ответа на её загадки. Образ того, что в коммунистическое прекрасное будущее, как в рай, не попадёшь, если с червоточиной.

Нет, кончилось хорошо. Турандот всё-таки влюбилась в принца Калафа. Как советская власть отказалась от военного коммунизма ради НЭПа. Поколебавшись. (Турандот устроила поиск, как зовут Калафа, отгадавшего её загадки, чтоб не опозориться, что она чего-то не знает – его имени – в результате чего – её непозора – Калаф должен был быть всё же убит. И передумала.)

Но советская власть не передумала и продолжала, и продолжала и после гражданской войны казнить своих. Даже теория такая возникла: что сопротивление строительству социализма растёт со стороны перерожденцев по мере приближения к социализму. – Так что ежегодное повторение постановки «Принцесса Турандот» было глубоко символичным.

Слова Ленина, рассказанные Горьким после смерти Ленина: «…хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-м, – должность адски трудная», – как-то предполагались Вахтанговым и до смерти Ленина, раз он выбрал именно «Принцессу Турандот» для репетиции. Там Император Альтоум и его министры Тарталья и Панталоне всей душой скорбят о жестокости принцессы, слёзно оплакивая несчастных, павших жертвой её нечеловеческого тщеславия и неземной красоты. Теоретический гуманизм большевиков был известен. Но заслуживал, по-видимому, насмешки Вахтангова, раз…

Раз Вахтангов решил как бы отказаться от душевного натурализма игры актёров по системе Станиславского. И «Желая передать со сцены не просто содержание сказки, но свое современное отношение к этой сказке, свою иронию, улыбку «по адресу трагического содержания сказки», Вахтангов создает новое содержание пьесы».

В чём это выразилось?

У Карло Гоцци невольницы Турандот, Зелима и Адельма, позитивно относятся к Калафу. Вторая даже, узнав его, его, оказывается, давно любит. А Зелима видит, что и Турандот в него влюбилась с первого взгляда, вопреки своему отвращению к мужчинам. И обе невольницы очень серьёзны в пользу чувств, одна – своих, другая – своей госпожи.

«Зелима (тихо, к Турандот):

 Ах, ради бога, легкие загадки!

 Ведь он достоин вас.

Адельма (в сторону):

 Какая радость!

 О, если бы назвать его моим!

 Зачем не знала я, что он - царевич,

 Когда сама царевною была!

 О, как я вновь люблю его, узнав,

 Что он столь знатен родом! Нет, любовь

 Бесстрашна.

(Тихо, к Турандот.)

 Турандот, о славе вашей

 Помыслите».

Так что сделал Вахтангов?

«Он предложил исполнителям играть не роли, указанные текстом пьесы, а итальянских актеров, играющих эти роли… Он предлагает, например, актрисе, исполняющей роль Адельмы, играть не Адельму, а итальянскую актрису, играющую Адельму. Он фантазирует на тему, будто бы она жена директора труппы и любовница премьера, что на ней рваные туфли, что они ей велики и при ходьбе отстают от пяток, шлепают по полу и т. д. Другая актриса, играющая Зелиму, оказывается лентяйкой, которой не хочется играть, чего она совсем не скрывает от публики (спать хочется)». Выготский

Профанация того, что понимается под вчувствованием по-Станиславски!

Зачем?

Совсем не затем, чтоб дать актёрам самовыразиться:

«…опирается на тот же самый фундамент, который заложен в системе Станиславского: Станиславский учил находить на сцене правду чувств, внутреннее оправдание всякой сценической форме поведения». (Там же.)

А зачем же? – Затем, чтоб выразить своё, Вахтангова, «фэ» советской власти, человекогубительнице. Выразить столкновением трагического положения персонажей, по Гоцци, с комической, не соответствующей этому положению, игрой артистов.

28 декабря 2015 г.