Каток

Соблюдая многолетнюю новогоднюю традицию, вышел 1-го января на каток. (Врёт, зараза, – второй сезон всего.) С первого шага чуть не грохнулся. Потом приноровился. Развил-таки около 80 км/ч. Может, и все сто. (Вот завирает – натуральный мешок. О пиве думает, не иначе.)

Труднее всего из передней змейки делать переход-переворот на движение спиной, на такой-то бешеной скорости, представляете? Послушная сталь с приятным скрипом врезается в лёд. За бортом минус 25. Народу на стадионе никого. (За ворот льёт – кто фоткал-то?)

Настроение праздничное. По бизнесу тишина, голяк, движухи нет. (Кого вы слушаете – недавно тачку сменил.) Отдохновение наступает в литературных только упражнениях. И то не всегда. (Бесплатно за стол не сядет.) Да и… такое чувство, что меня преследует какой-то дикий, абсолютно никчемный сумасшедший (внутренний) голос.

Romantic evening

Задал себе внезапный вопрос: «А что ты, брат, знаешь наизусть, неважно чего: прозу, из поэзии, песни какие, баллады?..»

Подумал-подумал и понял, что если вот прямо сейчас, на этом прекрасном новогоднем льду, под звёздным небом…

Ну, к примеру, вдруг так случится – Romantic evening – и надо эдакое задвинуть из амурно-гламурного: ей-богу не смогу.

Не помню ничего, хоть убей. Пушкин, Гарсиа Лорка, эка пошлость! – в 21-м веке – Пушкин... Ладно бы Бродский. Хотя Лорку в ту пору любил… в 70-х.

 А она, девчонка, явно не веря в казус (такой серьёзный дядечка), томно так прошелестит, – играючи, без недоверия пока: ну хоть что-то же ты должен знать? (Ну не последний же болван попался.)

Чувствуя, мол, что-то пошло не так, напрягаю мозг и – озарение! Помню, помню. Только вот… как показать-изобразить?

Скажем, где-то рядом врезал – бац! – музон из ТВ-рекламы, я тут же безошибочно угадаю: МТС! Оп, другая тема: Pepsi! Оба-на, третья: Coca Cola! Пятая: да это же Adidas! Или Tuborg! Не то.

Начать с филатовского Федота-стрельца: «Служба у Федота – рыбалка да охота. Царю – дичь да рыба, Федоту – спасибо». Это – идиотизм.

Ну не напеть же ей, в конце концов, как Людовик Эйнауди играет на фортепьяно «Уна Маттину»? – прокурлыкать. Ужос.

Спросить её: любишь ли ты Шопена, как люблю его я?.. Крах.

Сказать: пошли послушаем Pink Floyd? Конец сеанса.

Звонкий удаляющийся смех.

Так и вижу из-под стыдливых полей старомодной шляпы убегающий прочь силуэт, окутанный лёгким неясным флёром. В ночь, одержимую белизной… Туда, где пылает, сгорая в пламени страстей, не тронутая тщедушием юность.

Всему своё время, брат. Всему – своё. Может, и к лучшему.

…ты тускло светишься изнутри,

покуда, губами припав к плечу,

я, точно книгу читая при

тебе, сезам по складам шепчу…

Надежда

В некоем тексте присутствует фраза Демьяна Бедного «Моя мать была б...дь».

Как же сейчас быть? Менять рифму на «стерлядь» и т.п. Ставить троеточие?

Тогда уходит именно эта вот неповторимость эпохи. Пропадает ощущение жёсткости всего и вся, о чём говорилось тогда, что происходило.

И, знаете… появляется нечто упадническое, тухлое что-то, неестественное.

Будто страшусь чего-то. Страшусь даже слово сказать… из прошлого. Кто, кто так запугал, что я боюсь это сделать.

…А там, неподалёку, неспешно бродят воинствующие христиане. Сморкаясь в хоругви.

Вштырило

– Браток, – прохрипело за спиной.

В утреннем моечном отделении, 3-го января, мы были одни: я и согбенный старик витиеватого лица.

– Браток, помоги с шампунем.

– Да ради бога, – я взял бутылёк и показал: открыть-закрыть, открыть-закрыть.

Старикан, без паузы, начал рассказывать:

– Только что выполз из тюрьмы, слышь. Всё позабыл, блин. По лестницам боюсь подниматься. Не то что шампунь.

– Сколько сидел? – посочувствовал я.

– Два с копейками.

– Ну, это по-божески.

 – Как знать…

– Статья?

– Тяжкие телесные.

– Мог и на больше улететь.

– Там обоюдка была. Я тоже весь переломан был.

– Понятно. Скостили…

Он что-то ответил. Но я уже выскользнул в предбанник.

Вдогонку, гулко:

– Мне 45 сегодня стукнуло.

– Поздравляю, – он, наверно, не слышал.

«Старик, – удивился я. – На 10 лет младше меня. По ходу лжёт безбожно. Да и, чессговоря, за пару каторжных лет пользоваться шампунем ну точно не разучиться».

Так получилось, одевались мы вместе, в соседних кабинках.

Краем глаза наблюдал: «Точно чешет, лохматит за “двушечку”. Гонит». – Практически ветхая одежда а-ля 90-е. Повадки, манера держаться: не наше, чужое, прошлое. К тому же эта непосильная пригнутость к земле – всё говорит о длительном сроке заключения. Отнюдь и увы не «общего» режима.

Точку чел поставил сам.

Собравшись, обувшись и – даже не моргнув глазом, – он медленно подбрёл к банной служебке, взял там швабру и… Тщательно вымыл-отдраил свою кабинку.

«Вот вштырило чувака», – я старался не смотреть в его сторону.

Потом мужик отжал тряпку и прошёлся по всему коридору, аккуратно собрав мусор в кучку и вернув привычную, видимо, шкирлю на место. Не обращая внимания на негустую публику. Уставившись в пол, не глядя по сторонам. Чуть шаркая антикварным, явно не по размеру, броднем. («Трактора-танкетки», – помните?) Не понимая, точнее, не осознавая, где он, в какой реальности. И зачем.

Потом, тенью, бесшумно вышел из бани вон – сгорбленный, обветшалый, ненужный. Чужой.

Новый год

Вырубился поздно. Под повтор, почему-то, Парламентского вестника с думского заседания по радио. И снился мне праздничный сон…

Проснувшись утром, пока не забыл, воспроизвёл его на компе:

«…налетают шквалы, неся с собой всякие анатомические диковинки. Головы аллигаторов на ногах косуль, совы с змеиными хвостами, свиньи с мордой тигра, козы с ослиным задом, лягушки, мохнатые как медведи, хамелеоны ростом с гиппопотамов, телята о двух головах – одной плачущей, другой мычащей, четверни-недоноски, связанные друг с другом пуповиной и кружащиеся как волчки, крылатые животы, порхающие как мошки, – чего тут только нет. Они дождём падают с неба, они вырастают из земли, они текут со скал. Повсюду пылают глаза, ревут пасти, выпячиваются груди, вытягиваются когти, скрежещут зубы, плещутся тела. Одни из них рожают, другие совокупляются, а то одним глотком пожирают друг друга».

Знаете, как бывает: что-то такое, сверху, снизошло на меня, тёплым светлым облаком. И, перекрестившись, я подумал: «Боже, спасибо тебе. Наконец-то».

Над головой ангелы стучали мелкой дробью: «...гений, гений».

На всякий случай, чтобы не ошибиться, пробил на антиплагиат.

Оказалось – Флобер.

Генератор

Плюнул на кризис. Открыл фирму. Собрал старых товарищей-айтишников. Наметили инновационный план: забабахали давнюю идею – гальванический генератор. Раз в пять на выходе дешевле, чем китайские аналоги.

Вбухали денег, кто сколько смог. Будучи в теме по статистике патентов, уверен: в России этого ещё никто не делал.

Начали работать. Наладили пиар: радио, газеты. Клиенты сразу прочухали фишку. Дело пошло. Даже голову чуть вскружило. 

Потом бац, резко – спад. Что такое?

Выяснил – оказывается, появились конкуренты, ценник вдвое ниже! Или пираты иностранные раскурочили-слизали. Либо из своих кто-то схемы слил.

Звоню: «Алло, по поводу генераторов», – «Торопитесь, господа. Осталось пятнадцать штук», – голос Петровича нельзя было не узнать.

Брат моей жены. Сторож с нашего склада. Сижу думаю, как жить дальше.

Прилепин

«Кто этот красавец? – спросил как-то на званом ужине Достоевский у А. Философовой, увидав пришедшего туда А. Блока. Отца будущего гения. – Похож на демона!»

Александр Блок, сын, любил, конечно, Достоевского… и ненавидел одновременно. Ведь с либеральной, как тогда говорилось, «шампанской» точки зрения обскурант-Достоевский, друг Победоносцева, – типичный «глухой» реакционер.

Подумалось, а ведь сейчас страсти несомненно ниже по накалу тех, блоковских.

Но что интересно, происходит явственное противопоставление либерального литсообщества, к примеру, «тёмному византизму» Захара Прилепина.

Но ведь именно в этом «византизме» и читается нарождающееся блоковское «Возмездие».

Улюкаев

Наряду с другими, в прошедшем 2015-м году Улюкаев назвал микрофинансовые организации «институтом помощи малому и среднему бизнесу».

Непонятно и невероятно, как этот «институт» со своими тысячами процентов годовых может быть связан с бизнесом?..

 На фоне крушащейся банковской системы отмыть деньги оставшихся на плаву гигантов-монополистов в микрофинсовых прачечных – да. Раздеть донага умирающих бабку с дедкой – да. С 4-х занятых штук рублей высудить-выудить через три года 150 000 – пожалуйста.

Какой институт, товарищ министр, какая польза? Про «институт» Платона с несчастными грузовичками – ваще молчу.

Ты забыл у меня свой веник…

Всегда глядел на «Иронию судьбы» немного снизу. С лёгкой ухмылкой. Ввиду возраста, понятий и… рок-н-ролла, что ли. Тут вдруг подумал, а ведь Мягков в «Иронии» – в два раза почти моложе нынешнего меня. 

До сих пор смотрю легендарный фильм, будто ухмыляющийся юноша удивляется чему-то такому старенькому, несовременно-несовершенному типа предки, чудики, – декуются-маются ерундой. Ретро какое-то сплошное. Типа утиль – «атстой». Тынц-тынц. 

Вообще же, это как лишить американскую культуру Фрэнка Синатры – оставить нас без «Иронии». В обоих, кстати, смыслах.

Наш ответ Шарли Эбдо

Заходит Дед Мороз в квартиру. Там – стол накрыт, – и никого. Только мужик стоит на табурете с петлёй на шее.

Дед Мороз:

– С Новым годом! А что случилось?

Мужик:

– Да, не обращай внимания, дедушка. Дальнобойщики мы. Слышал про систему «Платон»?

– Нет.

– Ладно. Ты это, выпивай, кушай… Ну, Дед Мороз налил одну, вторую, третью. Закусил. Четвертую, пятую… Разошёлся. Закурил, ноги на стол положил. Раздобревший, смотрит на мужика по-отечески.

И ласково так говорит:

– Ну, внучек, уж коль на табурет стал – хоть стишок расскажи…

Пару анекдотов напоследок

31.12.2015. 23:55

ВВП: «Ребят, продлевать будете?»

*

– Деда Мороза нету, – сказал 60-летний я 90-летней маме.

– Есть, сынок, – ответила она, ласково погладив меня по лысине.

*

– Do you speak English?

– Ой, всё.

*

– Папа, я влюбился!

– Баба? 

– Баба. 

– Слава богу.

*

– Врача сюды! Егонная голова в крови… Тута ихний снайпер! Санитар, эй, мы здеся!

– Почему ты просто меня не добьёшь?