Из новой книги стихотворений
НА ПЕРЕПУТЬЕ
1
Такую силу чувствую в груди,
Что нету силы
силу превозмочь.
Как вольно свет играет на пути,
Как долго отвожу рукою прочь
Добро и зло, и воду, и огонь –
Такая сила и такой пустяк.
Над миром разжимаются в ладонь
Три ипостаси, слитые в кулак.
И тянет у дорожного столба
Ладонь за подаяньем инвалид.
Она пуста, трехпала и груба,
И словно не ладонь совсем на вид,
А древняя развилка трех дорог,
Куда пошел – возврата нет уже.
И только вечный камень поперек.
Такая сила –
камень на душе.
2
И вот окаменела и чужда
На перепутье возлежит душа.
И раной надпись страшная на ней:
Куда ты не свернешь – рукой твоей
Убиты будут и сестра, и брат.
С такою силой нет пути назад,
С такою силой нет пути вперед.
С такою силой нет тебя… И вот
На перепутье странница поет…
На перепутье дерево растет
сквозь камень,
что расколот в свой черед.
***
И вижу я детскую веру свою…
И слышу я – экая невидаль…
И я на краю этой веры стою,
И шагу мне сделать некуда.
И детские песни мои по весне,
Кому они, Господи, ведомы?!
О бездне ребенок воскликнет во сне
И утром проснется в обнимку он с ней,
Не ведая, порванным неводом
Он будет влачить житие-бытие
Из моря огня да из полымя.
И в неводе том пепелище свое
Поднимет… И черный проем
Насытится душами полыми…
Да лучше бы мне этих песен не знать,
Брести по дороге за нищими,
Чем так на краю этой веры стоять,
И все же ее называть благодать,
И невод тянуть с пепелищами.
***
Но я клянусь в одном,
что я жила на свете
Во времени своем,
не избежав острастки,
Но только дело в том,
что самый страшный ветер
Сквозь сердце прорастал
мое
лишь садом райским.
Войдите в этот сад,
взгляните в эти лица…
Возросший на ветрах –
нашел опору в небе,
Как будто этот сад
корнями вверх стремится.
И трудно разобрать,
где корень в нем, где стебель.
Как будто обнялись
в одной смертельной связке,
Восстав на страшный суд,
как сад,
отцы и дети…
Во времени каком
еще такие сказки?!
И я клянусь в одном,
что я жила на свете…
***
И это мои подколенки и подлокотки…
И кто-то меня отпускает,
как будто кузнечика с детской руки.
Лишь след остается далекой нелегкой строки –
из горя восходит солнце…
Когда умираем и болью сквозь небо течем,
когда воскресаем и чувствуем боль за плечом,
когда восклицаем и сами не знаем о чем –
из горла восходит солнце…
Тогда отпускает неведомо кто и куда.
Но в мире светает – и светится жизнь и вода.
И слово мерцает, что в сердце восходит всегда –
…тогда –
из моря восходит солнце…
Тогда поднимает
старик в третий раз невода –
и рыбка златая в лицо всему миру смеется!
…и вечно восходит солнце!
ПОЭТ И ДИТЯ
И позабыл он все свои стихи
И перепутал имена и даты.
И он ходил по городу глухим,
Где громко пели дети и солдаты.
Закончилась последняя война,
Опять перекроили все границы,
Переписали кровью имена
И семена повыклевали птицы.
А он ходил по городу в огне –
На нем сгорали рясы и вериги,
И оды, посвященные стране,
И сны, и ненаписанные книги.
И говорили все: «Какой разряд!
Какие нынче молнии сегодня!»
Пожарные который раз подряд
Гасить его пытались из брандспойта.
И лишь какой-то мальчик лет пяти
Встречал его спокойно, без испуга.
И прежде чем в молчании пройти,
Они смотрели долго друг на друга.
***
Встреча с собою тайной,
Скрытой в луче… - в свече
На колоколенке дальней
В прошлом столетье… Чем
Я от себя отличаюсь –
Той, что была тогда?
В теплом стакане чая
Помнит еще вода
След мой в твердыне льда
Родины изначальной.
***
Однажды я проснусь Ван Гогом
на кухне чьей-нибудь квартиры.
Ножом разбуженное ухо
вдруг различит дыханье Бога
и звуки лиры…
Взойдут подсолнухи, как солнце,
со всех фальшивок и подделок,
чтобы согреть чужое тело,
в котором голос мой проснется.
И я пойму, что все напрасно –
экраны, ширмы, фирмы, банки,
что кровь бывает только красной
и в человеке, и в собаке.
Блажен безумец, воплотивший
все лики солнц в одном растенье.
Блажен делец, холсты скупивший
за миллионные вложенья.
Он завещал к себе в могилу
упрятать купленное солнце,
чем рассмешил до слез Ярилу!
И Ра египетский смеется!
Хохочут боги над пороком
всех человеческих трагедий.
Ну а подсолнухи Ван Гога
цветут на том и этом свете!
И каждый получил по праву:
один – бессмертие и славу,
другой – холсты себе на саван
в подсолнухах фальшивоглавых.
А жизнь, пробившая навылет,
вернулась к тем, кого любила.
Цветут подсолнухи впервые
с такою силой!
БАЛЛАДА О МАЙСКОМ ЖУКЕ
Майский жук задышал в прибольничном саду,
Он дышал и грассировал жизнь на лету,
Как в Париже поющий хмельной шансонье.
И сирень расцветала в шагреневом дне…
В тридевятом своем прибольничном саду
Я грассировать жизнь научилась в бреду.
Я в палате устроила чистый Монмартр,
Кофеек заварив, разломив шоколад.
Разложила листы, развела акварель,
И в натурщицы я пригласила сирень.
Обнажила ее, как парижскую ню,
И вложила в нее я всю душу свою,
Весь лазоревый пыл и лиловый акрил.
Ну а жук все жужжал и меня усыпил…
…Я проснулась в мансарде с окном на Монмартр.
Ты бренчал на гитарке и этому рад
Был, как жук, что мотивчик свой легкий жужжит.
И тогда рассмеялась я вдруг от души.
«Что тебя рассмешило так, радость моя?»
«Ну приснится ж такое! – воскликнула я. –
Будто где-то в Москве я чахотку лечу,
Пантелеймону отроку ставлю свечу
Я в Сокольничем храме… И вдруг у икон
Майский жук пролетает… И – надо же! – он
По-французски поет, как хмельной шансонье
Вместе с певчими славя любовь по весне.
И мотивчик такой же: падам… па… падам…»
И тогда усмехнулся ты хитро: «Мадам,
Ты свой сон досмотри, а я кофе сварю,
А потом эту песню тебе допою»…
…И плыла я в своем тридевятом бреду
На больничной кровати по сторону ту,
Где ты кофе варил и чуть слышно шептал:
«Слава Богу! Еще один криз миновал!»
И восток в это утро был ветрено ал.
И никто, даже ты, этой тайны не знал:
В тридевятом проклятом больничном раю
О себе я услышала песню твою…
ПАРИЖСКАЯ ПЕСЕНКА
Кто знал, что нас с тобою ждет
Однажды вечером в Париже…
В мансарде девочка поет
И бусины на нитку нижет.
По небу облако плывет,
Оно на ангела похоже
И разрыдается вот-вот
Над заблудившимся прохожим.
Он к этой девочке спешит,
И зонт из сумки вынимает.
Он без нее не может жить
И сам еще о том не знает.
А над Монмартром дождь шуршит,
Как будто кто-то повесть пишет:
«Он без нее не может жить
Однажды вечером в Париже»…
Ты эту фразу мне скажи
Однажды вечером в Париже…
***
Бог подарил мне такую игру,
Что словно гибель красна на пиру.
Он поджигает мой дом и мой сад –
книги горят и картины горят
и, словно дети сквозь пламя кричат:
«Ты не печалься, хозяйка и мать,
Больше уж нас никому не поймать,
Больше уж нас никому не судить.
Мы превратились в лучистую нить.
В ткацком станке всех светил с этих пор
Будет и твой безымянный узор.
Все, что тебя так томило и жгло,
В свет превратится и вспыхнет число
Новой галактики, новой звезды.
Издалека нас почувствуешь ты.
В новом приливе света, любви
Это, ты скажешь, дети мои!»
***
Я знала одну свободу –
Любить и не иметь.
Ну разве что с неба воду
Да подаянья медь.
Я знала из всех убежищ
Только одно –
Сердце, в которое веришь,
Да волхование снов.
А голос, из жизни похитивший
Все мое существо,
Стал мне прижизненным Китежем,.
И я отразила его.