***

По убеждениям я полный анархист

Мистический, вослед Г. И. Чулкову.

Я чувствую, как белый этот лист

Весь подчинен божественному слову,

Сквозящему сквозь жалкий разум мой

В его к познанию стремлении убогом.

Совсем не то, что прямо предо мной,

Запечатлеть достойно перед Богом.

Зря Адамович строго так судил

(Да, собственно, его и не спросили),

Не от избытка всех духовных сил

Его: мол, насмешили пол-России.

Ему вопрос при встрече я задам,

Повторно Гиппиус задам его я снова:

- Позвольте объясниться мне, мадам.

Я – анархист... мистический!

           И что же здесь смешного?

Прозреть достойно Высшие Миры...

Искусство, неподвластное народу.

Не результат, но качество игры,

Не качество игры – ее свободу...

***

Мы станем землей и водою,

И облаком, ветром, огнем,

Когда, задохнувшись бедою,

Мы лишь на мгновенье уснем.

А нам-то казалось – навечно...

И глупо так думать, поверь.

Мы сразу проснемся, конечно,

Шагнув в приоткрытую дверь,

Где нас ожидает другая

Судьба... даже облик иной...

А прошлая – пусть, догорая,

Пылает за нашей спиной.

И то ощущенье полета,

Что было даровано снам,

Нам станет привычно, как что-то,

Издревле присущее нам.

И, думаю, дар Аполлона

Никто не отнимет и там,

Где статуя, портик, колонна,

Как люди, внимают стихам.

Но это порывы благие...

И полной гарантии нет,

Что эти стихи дорогие

Диктует не сумрак, а свет.

Они к нам приходят – откуда,

И кто их диктует в ночи?

А чем мы заплатим за чудо,

Об этом пока промолчи.

***

Торжество предстоящее Разума

Предвещало нам множество схем,

Но случилось не то, что предсказано,

Вопреки построениям всем.

И про Равенство все обстоятельно

Разъяснили нам до мелочей,

А уж Братства святого касательно...

Так в ушах и журчит как ручей.

В этом царстве без гнета и хворости

Будешь счастлив – велик или мал,

И его наступлением вскорости –

Лишь ленивый нас им не прельщал.

Храм Любви, как восхода свечение,

Столько раз перед нами возник...

Но туда – обстоятельств стечение –

Не нашелся пока проводник.

В это царство Свободы и Истины,

В царство Света, Любви и Добра

Звали книжки... листовки и листики –

Все без пользы... видать, не пора.

И туда, к торжеству Справедливости,

За собою звал каждый второй,

Призывая в пути к терпеливости...

Да в пути и терялся герой.

А уж сколько философов с рвением

Преуспело на этой стезе,

Одарив нас своим откровением

В буре, вихре страстей и грозе.

...Вот сейчас над Европой и Азией

Воссияет божественный свет...

Не совсем обделен я фантазией,

Но поверить?.. На старости лет?..

А уж в то, что спасут нас теории

И извечный рассеется мрак,

После горьких уроков истории

Только полный поверит... чудак.

Но без разницы –

        с чувством, без чувства ли –

Надоел перепев этих тем:

Повторять за Пилатом без устали,

Что оно не наступит совсем.

Лучше молча следить с упоением

За проникшим сквозь тучи лучом,

Думу думая с вечным терпением

В это время совсем ни о чем.

***

Жена собирает малину,

Смородину... мелочь... фигню...

А я, ей уставившись в спину,

Чего-то такое бубню.

А я вот слова собираю,

У них свой норовистый нрав,

И кто из нас в центре, кто с краю?

И кто из нас более прав?

Я взвешу свою мелочевку

На неких незримых весах.

Не знаю, под чью там диктовку,

Но точно уж, что не за страх.

Совсем не уверен я, кстати,

Что то, чем я занят, важней.

И что за итог в результате

Летящих стремительно дней.

А лето, как льдиночка, тает,

Мы скоро забудем о нем...

На нашем участке хватает

Пока что нам места вдвоем.

***

В Библии о рае и об аде,

Как ни странно, очень мало слов.

Мысль о наказанье и награде

Не терзала древних мудрецов.

Мало справедливость занимала?

Нет, наоборот оно как раз!

Как они Молоха и Ваала

Обличали... Аж до искр из глаз.

Дело все же, видимо, не в этом,

Может, не хотели так...  сплеча.

Надо мудрецом быть и... поэтом,

Чтобы не судить нас сгоряча.

Обошлись без выводов поспешных,

Отрешась от нам привычных грез:

Нет ни шибко праведных, ни грешных

В этой вечной колыбели слез.

***

Отчаянья грех и уныния,

По мне, так не очень и грех.

Но с раннего детства доныне я

Всегда уповал на успех.

С утра представлял я, как праздником,

Триумфом закончится день.

Когда ж накрывалось все тазиком,

Я думал: минутная тень.

Смешно говорить, что, как правило,

Был с тазом всегда вариант.

Но мой оптимизм не убавило,

Ну... это особый талант.

Вот рядом корыта разбитые...

Надежды совсем никакой,

А лавром триумфы увитые –

Легко дотянуться рукой.

Отчаянья что же касательно,

Его нет следа у меня.

Я встречу мой шанс обязательно,

Он ждет... так легонько маня:

"Тебе ли, на пир этот званному,

Не ввериться зыбким волнам?"

...Да мне ль, атеисту поганому,

Читать эти прописи вам?

***

Я становлюсь все легче на подъем...

Мы вышли к Александровскому саду

И ощутили невскую прохладу.

Тут мне сказал приятель: - Разопьем...

Фонтан сиял, и плеск со всех сторон,

И Пржевальский нам дарил верблюда,

А Лермонтов и Гоголь – это чудо,

Достойное напитка "Апшерон".

Присели у фонтана на скамье.

Все рядом с нами чинно распивали.

Мы сомневались в этот миг едва ли,

Что мы в любовью спаянной семье.

Четырехлетней выдержки коньяк

Вначале показался нам не очень –

Такой "сучок"... глоток... другой...

                                           а впрочем,

Что горло драл, списали на сквозняк.

Еще чуть-чуть – мы поняли вполне,

Испив всю грусть пустой коньячной фляжки,

Что жизнь прошла – и нам не жаль бедняжки,

А жаль Невы и барки на волне.

Тут мой приятель мне сказал: - Талант –

И ты, и я... Поэтому – спокойно!..

Пусть этот день мы завершим достойно:

Пойдем к актрисам – славный вариант.

...Мы не пошли к актрисам в этот раз,

Да и не будет, думаю, другого.

А жизнь прошла – об этом ни полслова,

Об этом не услышите от нас.

Да, жизнь прошла – но это не беда,

Есть утешенье: вот Нева и ветер,

Фонтана есть сияющие сети,

И Пржевальский гладит верблюдА.

***

                             Все расхищено, предано, продано... 1921

Написала: "... расхищено, предано..."

Чуть не век пролетел с этих пор.

Что случилось, нам всем это ведомо, –

Как сейчас, актуален укор.

Покосилось и рухнуло здание,

Что построили здесь на костях.

Но на чудо ее упование

Живо, точно столетье – пустяк.

***

Я теперь воспринимаю все буквально:

Все оно, как Блок писал, и есть:

Тучка есть жемчужная и тайна...

Роковая, гибельная весть.

И квартал пустынный у залива,

И залив горящий вдалеке...

Сам он жил у водного извива,

Там, на Офицерской... на реке...

Но и я ведь – с небольшой натяжкой –

Жил на Невке... прямо в двух шагах...

Впрочем, не равняю Невку с Пряжкой:

Малая, но все ж другой размах.

Ладно... Дело здесь совсем не в этом –

Не вселился я в его квартал...

Не был он мне близок... Все же летом

Снова я его перечитал.

***

Я так понимаю Иону!..

Что мне Ниневия? – скажи.

Ценю я шумящую крону

Сильнее, чем все этажи.

Он дунул в Иоппию сушей,

А дальше – морские пути...

Великий пусть город... Послушай:

Ну что – что в три дня не пройти?

Не то чтобы морем и в Фарсис –

Да я б на другой материк...

И этот... ну типа – катарсис...

В душе у меня б не возник.

Неграмотны... сердцем жестоки...

Чем их и пронять-то... и как?

Пусть вышли Господние сроки,

Но я-то – не полный... чудак!

Да ты посмотри на них только:

Ну чисто твои муравьи...

А жалко мне их? – да нисколько –

Дела есть важнее... свои.

Парнишка – о, как изумленно,

На девушку глядя, притих.

Мамаша с младенцем... мадонна...

Ну что мне за дело до них?

Чумазые эти детишки,

Визжащие в старом пруду...

И как-то не пишутся книжки.

Да ладно... иду я... иду.

Из цикла "НЕ ПО ИОВУ"

***

Боже, Творец мой шепчущий, дарящий слова в ночи,

Воззри на людей отверженных... Господи, не молчи!

Голодом истощенные в степь убегают они,

Хлеб их – трава и ягоды. Дальше их не гони!

Ущелья, утесы, рытвины – это их дом и кров.

Найди и для них, о Господи, хоть несколько верных слов.

Люди без роду и имени, отребье земли Твоей...

Надежду и утешение, Господи, им навей!

Ручьев припаси для них, Господи, и диких плодов земли,

И ягодой можжевельника вдоволь их надели.

К плачущим между кустами, вжимающим тело в терн

Пошли меня, правый Господи, пускай я сомненьем полн.

Дай стать мне их песнью печальною, последнею из утех,

И другом шакалам и страусам, братом изгнанников всех.

***

На старости лет, каким бы ни стал –

Жалким или счастливым,

Сложна твоя жизнь или проста,

К библейским приходишь мотивам.

И что бы ни клал ты под свой висок,

Какой ни избрал маршрут,

Но снится тебе тот же самый сон,

И что же поделать тут?

Какое б ни нажил себе лицо,

Лысину или живот,

Ты видишь лестницу и крыльцо

И дом, где Господь живет.

Неважно, какой из тебя старик,

Каким изъясняешься стилем, –

Но ты возвращаешься к Книге книг

И Луз именуешь Вефилем.

***

Помнишь, как бедно и скудно когда-то мы жили?

Мышки церковные хлеб приносили на ужин.

Сдобы хотелось – орехов, изюма, ванили.

С плесенью хлеб этот жалкий был нам не нужен.

Нет... все не так – просто я говорю фигурально,

Типа, как были мы жаждой духовной томимы.

Жили мы, в общем и целом, даже нормально,

Бедно, но бедность другая томила, помимо

Вечной картошки с селедкой и прочего быта.

Жили как все... отмеряется от середины.

Неинтересна жизнь эта... напрочь забыта.

Ветер уносит от берега старые льдины.

Книжек хотелось, но вовсе не тех, что из школы.

Врезался в память "Мир приключений" двадцатых...

Школа и драки до первой кровянки, уколы

В медкабинете и кто-то из царства пернатых.

Снова сорвался ты, память ненужную гладя.

Все как у всех... тривиальная, в сущности, драма.

Вот и подводишь итоги, в зеркало глядя,

Жалкий и бедный, как мышка из церкви... из храма.

...И ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ

Если есть во мне искра света,

Дай не угаснуть ей в битве со тьмою.

Вижу нечетко два-три предмета,

Те, что рядом совсем со мною.

Это – очки, ручка, бумага.

Я соглашаюсь: нет места для торга.

Миг – и к глазам подступает влага

Благодарности и восторга.

Времени нет собирать камни,

Время все вышло... исчерпаны сроки.

Но напоследок возможность дай мне

Ночью слова складывать в строки