***
От Южно-Сахалинска к Кунаширу
стезёй морской
идёт паром. Болеют пассажиры
морской тоской.
Но только утро встанет на котурны
над бездной дна, -
порядки волн пронзительно лазурны,
вода черна…
Взмывает солнце огненным дельфином –
волны пожар.
В восторге, в устремлении к глубинам
желанье жабр.
Иль напряженье длительных нагрузок,
иль качки пресс, -
в Охотском море по-японски узок
всех глаз разрез.
Висит до ночи красный шар Востока
в белёсой мгле.
Присматривается Большое око
к Большой земле.
ЦАРЬ-ПТИЦА
Подтачивая настроенье
тихонько дождик моросил.
И мы в каком-то раздвоенье,
не находя ни слов, ни сил,
облокотившись на перила,
ко всем делам утратив пыл,
смотрели в небо, где парила
с невиданным размахом крыл
большая птица. Аист? Цапля?
Скорее серый журавель.
На объектив упала капля,
и я не опознала цель…
Но память, множа год за годом
счета о скорбном и святом,
хранит случайным эпизодом
воспоминание о том,
как мы стояли, вскинув лица,
а в небе, грозная, как миф,
парила царственная птица,
но не попала в объектив.
В СУМЕРКАХ НА БЕРЕГУ
Волны изнеможённой сонный ропот.
Её неотразимому гипнозу
сдались, превысив солнечную дозу,
дух, воля, здравый смысл, житейский опыт.
Горячего песка сыпучий шёпот.
Сомкну глаза, пусть море лижет пятки.
Невнятной колыбельной ритмы сладки,
но различимо только «Сопот, Сопот…».
КОСА
Стремленье к дюнам у меня в корнях.
Основы материнского наследства –
песок и ветер – создали меня,
скупые, но изысканные средства.
Начерчена на море полоса.
Её изгиб теченьями отмечен.
Необозрима Куршская коса,
и белоснежный берег безупречен.
Где стебли трав по ватману песка
окружности выводят словно спицей,
где с кончика волны, как с языка,
срываются янтарные крупицы, -
живые искры вымерших печей,
прошедшие все стадии экстрима,
кровь преломлённых солнечных лучей…
Легка, прозрачна и нерастворима.
***
Татуировка солнца на сетчатке.
Пространство добела накалено.
Купить в июле зимние перчатки –
безумие иль подвиг – всё одно.
Но в декабре – нечаянная радость
от этой непредвиденной игры –
здесь в каждом пальце чувствуется градус
июльской нерастраченной жары.
***
осень собрали в мешки
смыло с дорожек пыль
сдуло со скамей людей
парк пробегу по диагонали
и на краю
вытащу с мелочью из кармана
горстку семян и листьев
МИХАЙЛОВСКОЕ
под липами дубовые листья
под дубами кленовые
под елями липовые
нетленные листья истлевших деревьев
звенят
бронзой времён
***
Пора оставить летние пенаты,
стихов и яблок собран урожай.
Но всё звенят причальные канаты
своё: «Не уезжай, не уезжай…»
Пускай дожди – осенняя затея,
зато грибы в берёзах под рукой,
здесь каждый вздох и каждая идея
приходят ритмизованной строкой, ‑
вон бабочка, загадочные знаки, ‑
названье знает только эрудит, ‑
как бантик на ошейнике собаки,
сомкнув от страха крылышки, сидит.
ЗВЕРИНАЯ ПАЛИТРА
Дождями октябрь обуян.
В букете увядшего лета
медвежьей расцветки бурьян,
жнивьё ястребиного цвета,
мышиной окраски полынь.
В овраге по краю затона –
болота змеиная стынь,
трава лягушачьего тона.
Синичьей окраски листва.
Внезапные выстрелы метки, -
и падают тетерева
в глушь тетеревиной расцветки…
Из туч вороного крыла
посыплется снег между делом,
и вся цветовая шкала
исчезнет в божественно-белом.