Сначала о «мусульманской угрозе» заговорили иностранные СМИ. Потом эстафету подхватили отечественные. Одновременно и сами мусульмане появились в немалом числе на улицах исторически православных городов. Впрочем, не всегда можно определить по внешнему виду мужчины его этноконфессиональную принадлежность. Другое дело ― мусульманские женщины. Ислам предписывает им выходить на улицу в определённой одежде, которая в комплексе носит название «хиджаб». Чаще в нашей языковой практике хиджабом называется головное покрывало, закрывающее волосы и отчасти лицо.
Именно хиджаб, как показывает мониторинг сообщений СМИ, стал едва ли не главным камнем преткновения в отношениях сначала европейской, а потом и нашей общественности к мусульманам. Именно этот «религиозный символ» вызывает отторжение как у европейских консерваторов, так и у либералов, и Запад предпринимает постоянные усилия, чтобы заставить живущих в Европе мусульманских женщин расстаться с покрывалом.
Мы это уже проходили. История борьбы с хиджабом знакома всем по фильму «Белое солнце пустыни» и по фрагментам революционной риторики, дошедшим до наших дней. Для нас очевидно, что борьба с хиджабом в России и окрестностях началась под лозунгами освобождения женщины Востока одновременно с освобождение русских женщин и мужчин от власти православия и от православной символики. Эгалитарное (от французского «эгалите», равенство) движение в СССР имело известные ограничения, благодаря которым со временем в писаных и неписаных законах страны установилось хрупкое равновесие между революционностью и традиционностью.
С одной стороны, многие признаки традиционного уклада были уничтожены или по крайней мере убраны с глаз долой; с другой ― в формах общежития, в семейном быту сохранились традиционные отношения, пусть и в редуцированном виде. Уцелело, хотя истекало кровью, и православие. Сохранилось мусульманство. Эта ситуация позволила многим историкам и публицистам считать, что в Российской революции содержались не только авангардистские, но и консервативные тенденции, завуалированные революционной демагогией.
Так это или нет, но при всей синхронности происходящих в разных странах процессов мы видим заметное различие между тем, как протекает эгалитарная революция в странах Западной Европы с одной стороны и у нас на европейском востоке с другой.
В нынешнем Атлантическом мире, как во времена борьбы с басмачеством в советской Средней Азии, идёт одновременное официальное наступление на любую религиозную символику: и на хиджаб, и на крест. Разве что буддистов пока не беспокоят. Примеры же борьбы с крестом и полумесяцем во Франции, Великобритании, Бельгии и т.д. столь многочисленны, что достаточно развернуть первую попавшуюся газету или зайти на новостной сайт, чтобы узнать о новом нападении светской идеологии на верующих. То ли выполняя заветы Троцкого, то ли торопясь как можно скорее завершить историю человеческого рода, западноевропейские правительства развивают широкое эгалитарное наступление не только на традиционные религии, но и на традиционную семью и другие неприкосновенные ценности. Можно ли усомниться, что все это звенья одного перманентного революционного процесса?
Отечественные СМИ, которые в совокупности чаще всего именуют либеральными, вторят западным борцам с полумесяцем и твердят о мусульманской угрозе, требуя повсеместного запрета хиджаба. (Возможно, они не с меньшей яростью набросились бы и на православную символику, но по ряду объективных причин широкое наступление на христианство в нашей стране затруднено). Однако много ли правды в словах о мусульманской угрозе?
Ничто не мешает нам самим спокойно разобраться в реальных и мнимых опасностях мусульманства и пресловутой «вредности» его внешнего выражения, воплощаемого для нас в частности в хиджабе. Стоит ли нам, жителям восточной части Европы, выражать солидарность западным исламоборцам? Действительно ли так страшен хиджаб, как его малюют французские и голландские карикатуристы?
Нужно оговориться ― если французы и голландцы боятся хиджаба, значит, имеют на то причины. Вероятно, он им в самом деле угрожает. Но ведь «что русскому здорово, то немцу ― смерть», и наоборот.
Действительно, когда попытаешься расшифровать смысл ношения хиджаба, то ничего крамольного с точки зрения православного человека в нём не найдёшь.
Подход мусульман к женской одежде основывается на следующих стихах из 24 Суры Корана:
«И скажи (женщинам) верующим: пусть они потупляют свои взоры, и охраняют свои члены, и пусть не показывают своих украшений, разве только то, что видно из них, пусть набрасывают свои покрывала на разрезы на груди, пусть не показывают своих украшений, разве только своим мужьям, или своим отцам, или отцам своих мужей (…); и пусть не бьют своими ногами, так чтобы они узнавали, какие они скрывают украшения» (Сура 24. аят 31, перевод И.Ю. Крачковского).
В 33 Суре также содержится замечание о внешнем виде:
«О пророк, скажи своим женам, дочерям и женщинам верующих, пусть они сближают на себе свои покрывала. Это лучше, чем их узнают; и не испытают они оскорбления» (аят 59).
Очевидно, что Мухаммед призывает в этих стихах к тому, чтобы женщины вели себя скромно, чтобы защищали от посторонних взоров свои члены, могущие ввести в соблазн мужчин, а также по возможности прикрывали свою внешность для защиты от оскорбления. Последнее нуждается в дополнительных разъяснениях, остальные же призывы вполне понятны и вряд ли вызовут отторжение у любого здравомыслящего человека. Точных предписаний по костюму (подобных описанию одеяния священников в ветхозаветном «Второзаконии») мы здесь не видим. Они и не нужны ― любая женщина поймёт, какое одеяние в общем виде соответствует предписаниям Корана. Очевидно, что эта одежда должна быть достаточно длинной (скрывающая возможные украшения на ногах ― браслеты). Костюм не должен быть облегающим (чтобы «охранять члены», то есть не демонстрировать посторонним мужчинам свою фигуру). Важной частью его является покрывало или платок, препятствующий «узнаванию», что бы это не значило.
Как мы видим, форма хиджаба достаточно проста. Она диктуется не чем иным, как целомудрием. Других причин для ношения хиджаба не обнаруживается. По крайней мере, если они и есть, то неочевидны.
Является ли, однако, этот взгляд на женский костюм специфически «кораническим», исключительно мусульманским? Думаю, нет. Не составит особого труда найти в разных культурах сходные требования к одеянию женщин. Мы можем увидеть аналогичный подход не только в цивилизациях «народов Книги», но и в культурах языческих, где вообще-то существовало пристрастное отношение к человеческому телу и с которыми, по-видимому, полемизирует Коран.
Даже в знойной Индии, с её культом физической женской красоты, священные тексты предписывают известное целомудрие и скромность благочестивым жёнам. Заботились о скромном одеянии древнегреческие и древнеримские матроны. Наконец, иудейская и христианские традиции в своем отношении к женскому одеянию исторически предшествуют мусульманскому взгляду, ничем ему не уступая. Хотя сегодняшний костюм европейских христианок не очень похож на хиджаб, само по себе это ещё ничего не значит. Современность слишком мимолётна, чтобы делать на основании её какие-либо выводы. Стоит немного углубиться в историю, хотя бы в допетровскую Русь, чтобы иметь необходимый материал для сравнения.
Известный дореволюционный историк, исследователь русской старины И. Е. Забелин, следуя древним источникам, разделяет древнерусские женские одежды на «стыдливые» и «выходные». Даже «верхняя сорочка», которая, по словам историка, «соответствовала в употреблении теперешнему платью», была домашней одеждой. Дело в том, что сорочка носилась с поясом, обозначавшим стан и грудь. Именно это нецеломудренное качество ставило сорочку «в разряд стыдливых» одежд. Выйти на лицу и показаться «перед посторонними людьми и особенно пред мужчинами в такой сорочке для женщины было величайшим неприличием» (Забелин И.Е. Домашняя жизнь русских цариц. М., 2007, с.374). Аналогичная оппозиция домашнего и выходного женского костюма характерна и для мусульманского мира. Точно так же мусульманские женщины подпоясывали (или носили приталенную) домашнюю одежду, что было недопустимо для выходной.
Не ограничиваясь материалом кремлёвских хранилищ, Забелин обращается к материалу, содержащемуся в былинах. Он находит, что былины, «описывая зазорное поведение некоторых своих героинь, также изображают их в одной сорочке, и притом еще без пояса, делая тем самым прямой намек на забвение необходимого и обычного приличия» (там же). Женская голова всегда была покрыта убрусом – специальным платком ― или шапкой. «Опростоволоситься» для женщины означало не что иное, как опозориться, попавшись кому-то на глаза с непокрытой головой.
Имеются сведения и о том, что древнерусские девицы закрывали лицо специальной накидкой. «Совсем убранная, наряженная и изукрашенная красота (т.е. девушка – С.И.) покрывала свое дело фатой, тонким сквозным покрывалом огненного цвета» (указанное соч., с. 372). Здесь мы наблюдаем на лице русской девушки аналог восточного покрывала. Правда, неизвестно в точности, каково было предназначение этой фаты и заключалось ли оно именно в демонстрации целомудрия. Забелин приводит мнение иностранного наблюдателя, который считал, что через такую фату «можно было все видеть и самой быть видимой». Безусловно, фата (как позднейшая вуаль) позволяла девушке видеть, куда ступить.
В то же время она была если и не закрывала лицо, то по крайней мере символизировала стыдливость. Любопытно в свете нашей темы восточное происхождение тканей, используемых для этой детали костюма. «Фатой вообще называли большой четырехугольный платок ― покров, сшитый из самой легкой ткани», ― пишет Забелин, ― «каковы были, например, выбойки турские и индийские, миткали арабские, камки индийские (…)». Впрочем, в ту пору почти все ткани (кроме самых дешевых) изготовлялись на Востоке. Почти как сейчас.
Важнее сущностное сходство мусульманского и древнерусского женского костюма. Семантика одного и другого идентичны. И древнерусский, и мусульманский женский костюм-хиджаб выполняют одинаковые культурные функции сокрытия телесных форм и (отчасти) лица в целях целомудрия, для выражения и одновременно стимулирования женской стыдливости. Одинакова цель, а следовательно, похожи и средства. Древнерусский выходной женский костюм и мусульманский хиджаб являются свободными (не затянутыми), длинными, закрывающими ноги, шею и плечи одеяниями.
Несомненно и то, что, выполняя одинаковую культурно-нравственную функцию, древнерусский и мусульманский женские костюмы во многих деталях отличаются. Так, можно сказать, что древнерусский костюм в целом более красочен, более украшен и ориентирован на внимание посторонних, чем среднестатистический мусульманский. Однако эта красота была не природной, не собственно плотской, не индивидуальной, а типовой, как бы накладной. Например, древнерусские матроны пользовались косметикой, но не для того, чтобы подчеркнуть природные черты лица, а напротив ― чтобы скрыть индивидуальные черты за румянами, белилами и сажей. В самом деле, узнать человека под толстым слоем грима практически невозможно. Рискну предположить, то наша аристократия так легко переняла в XVIII веке европейскую моду именно потому, что она в то время тоже представляла собой систему сокрытий индивидуальных черт. Пудреные парики, пудра на лице, румяна достаточно обобщали, типизировали внешность любой женщины (впрочем, и мужчин тоже). Не случайно нам сейчас трудно различать персонажей портретов той поры.
Как видим, одна и та же задача достигается в разных культурах противоположными способами ― в древнерусской культуре, на наш взгляд, более изобретательно и красочно, чем в арабской, хотя это уже детали. Семантика хиджаба и древнерусских покровов (как красочных, так и полотняных) в основе своей, повторим, одинакова.
Нет сомнения и в том, что описываемые формы древнерусский костюм получил под непосредственным византийским, то есть православным, влиянием. Но одновременно есть достаточно причин предполагать мощное влияние культуры Византии ― северо-западного соседа Аравии ― на идеологию, технологию и быт арабов эпохи Мухаммеда. Несомненно, такое влияние имело место, в большей или меньшей степени, и в области костюма. Примерно в это же время византийский костюм становится повсеместно распространён в Европе. Естественно, что византийские моды проникали и на юго-восток.
Таким образом, одежда первых мусульман, сохраняя арабскую основу, на протяжении нескольких веков подвергалась воздействию византийского стиля. Точно так же арабы после Мухаммеда позаимствовали у византийцев тексты Аристотеля, философскую культуру и даже, по-видимому, некоторые богословские идеи (которые цитирует «Коран»). С точки зрения истории костюма представляет собой настоящий заповедник европейских стилей: еще совсем недавно в Марокко и Алжире носили «хаик» ― длинный кусок ткани, в который драпировались по-античному, как в Древней Греции. Может быть, и сейчас носят. А ведь хаик гораздо древнее Византии, и уж тем более ислама!
В конечном счете и мы, и мусульмане ― наследники Византии, хотя мусульмане ― наследники «не по прямой». Ни для кого не секрет, что мусульманские мечети с большим или меньшим успехом копируют архитектуру константинопольской Святой Софии. Да и сам юстинианов шедевр достался туркам. Поэтому внешнее сходство русских храмов с мусульманскими постройками отнюдь не случайно. «Материальная часть» у нас с арабами в значительной мере общая.
Известный русский философ Константин Леонтьев видел в том факте, что Святая София принадлежит туркам, факт не просто политический, а глубоко провиденциальный. Он считал мусульманскую власть над Константинополем более предпочтительной, чем власть западных европейцев. Свое предпочтение он объяснял тем, что мусульманское владычество несет меньше вреда как нравственности народов, так и самому православию, чем владычество эгалитарных западных режимов (французов и англичан). Последующие события подтвердили правоту К. Леонтьева. Константинопольская церковь, будучи до сих пор под политической властью турок, сохранила без повреждений святоотеческое наследие, весь строй и порядок православной жизни, тогда как церковь свободной Греции (Элладская) провела ряд реформ (перешла на григорианский календарь и, насколько можно судить по отзывам паломников, внесла какие-то изменения в литургию св. Иоанна Златоуста). Между тем хорошо известно, что процесс освобождения Греции шел под фактическим управлением англичан.
Богословие мусульманства и христианства различны. Однако в том, что касается бытовой нравственности, христианство и мусульманство говорят об одном, стремятся к одному и тому же. Особенно эта общность заметна в сравнении с современным городским женским костюмом, если так можно назвать исподнее белье, которое зачастую носят под видом верхнего (оно же единственное) платья. Перед лицом тотального обнажения в области «моды» мусульманство и православие, думаю, могут стать союзниками. И нам нет никакого толка и пользы следом за западными феминистками и неоязычниками твердить о «мусульманской угрозе». Хиджаб не может угрожать нашей культурной идентичности по той простой причине, что в нашей культуре укоренено точно такое же отношение к телу и покрывающему его костюму. А вот западная легкость в отношении к моде, которую мы давно переняли и даже усугубили, несет несомненную угрозу нашей культурной идентичности и православной нравственности.
Возможно, мы и не заметили бы указанного сходства, и считали бы себя во всём отличными от мусульман, если бы не антикультурная агрессия Западной Европы, которая в последние годы принимает безудержный и экзальтированный характер. Но теперь, несмотря на принципиальные разногласия с мусульманской доктриной, общее всплывает как бы самим собой. То, что раньше считалось признаками разделения, сейчас выглядит совершенно иначе. И не только костюм и некоторые элементы бытового традиционного уклада оказываются, как выясняется, в основе своей общими.
Даже такая «мусульманская» черта богослужения, как оставление обуви перед входом на молитвенное собрание, при внимательном взгляде перестает быть сугубо мусульманской. Оказывается, на арабском Востоке точно так же снимают обувь перед входом в православный храм. Значит, это лишь внешняя, бытовая черта любого восточного богослужения, не имеющая специально мусульманской характеристики. То есть если мы снимем обувь перед входом в церковь, это не будет догматическим нарушением. Грязи во всяком случае в храме будет меньше, уборщицам станет немного легче. Единственное, что останавливает нас от принятия этой восточной традиции ― климат. Или не единственная? Может быть, мы боимся, что обратно придется идти босиком?
Наш анализ был бы неполон без некоторых оговорок, которые, впрочем, не имеют принципиального значения. Так, мы располагаем подробными материалами только по древнерусскому костюму высших сословий, да и тот остался в истории, тогда как хиджаб вполне современен и довольно распространен среди мусульманских женщин. Народный повседневный костюм крестьянок Древней и Московской Руси мог испытывать меньше византийского влияния и быть менее строгим. Но косвенные факты (иконографические свидетельства, одежда крестьянства в двадцатом веке) свидетельствуют об обратном. Крестьянство одевалось столь же строго, если не строже, как и дворянство. Головной платок оставался на голове (а по деревням ― до сих пор остается) не только в церкви, но и дома. Верхняя одежда (летник или сарафан) скрывала формы тела. Крестьянство разделяло и другие стандарты целомудренной женской красоты.
В ходе индустриализации и урбанизации традиционный костюм сменился городским, однако многое говорит за то, что это была вынужденная мера. По крайней мере пожилые женщины (и не только они) сохранили традиционный головной платок в качестве непременного аксессуара. До сих пор в Павловом Посаде и других местах производятся русские шали. В наших храмах женщины по-прежнему покрывают голову. И даже комсомолки-атеистки не снимали своих красных косынок. А поскольку живы еще люди, родители которых сохраняли традиционный костюм и традиционную стыдливость, можно утверждать, что связь со стариной до сих пор сохраняется, хотя и подспудно.
Естественно, мусульманский хиджаб не является и не может являться полным аналогом одеяния древнерусской или византийской женщины. Наши культуры различаются исторически, этнически, конфессионально. В наших странах разный климат, что требует разных подходов к одежде. Речь идёт только о типологическом родстве. Но и этого достаточно, чтобы не пугаться хиджаба. Его позитивный смысл исторически близок и нам, православным. И чем стремительнее развивается процесс «освобождения» женщин (да и мужчин) от всего стесняющего ― в том числе одежды ― в романском, англосаксонском, да и мусульманском мире, тем больше мы можем увидеть общего в традициях хиджаба с нашими собственными традициями.
Конечно, цивилизующее влияние христианской (или мусульманской) морали ― не единственный фактор, повлиявший на древнерусскую и на арабскую моду. Ее формировали разные, подчас противоречивые, тенденции и влияния. Так, в арабском костюме сочеталась домусульманская традиция кочевников, иудейское влияние, воздействие Византии, затем стран индоевропейского и тюркского востока. Древнерусский костюм, хотя и испытывал с самого начала византийское влияние (поскольку славянский этнос возник, по-видимому, уже в период существования мощной православной империи), продолжал и скандинавскую, и, возможно, готскую, и скифо-сарматскую, и другие варварские традиции. Так, по-видимому неизбежной деталью костюма для нас, жителей севера, являются штаны (будь то порты, брюки или джинсы), ношение которых противоречит византийской традиции (впрочем, даже византийцы делали для воинов исключение). Условие труда в наших широтах делают штаны иногда неизбежной частью и женского рабочего костюма.
Характерно, что церковные традиции до сих пор не позволяют узаконить этот вид женской одежды, и женщины носят штаны в церкви «контрабандой» ― их опоясывают специальными тряпочками, которые можно получить при входе. А совсем недавно и в обычном быту дамы относились к штанам как к неизбежному злу. Их надевали только в самом крайнем случае ― трактористки, женщины-водительницы и т.д. Вот как сильно повлияла на нас византийская мораль в области костюма, при том, что штаны были прекрасно известны нашим предкам-славянам, викингам, угрофиннам и степнякам.
Другая оговорка касается сегодняшнего идеологического наполнения хиджаба. Мы знаем, что оно иногда отличается от традиционного. Если прежде идеология хиджаба ограничивалась целомудрием, сейчас он иногда становится как бы знаменем исламизма (не путать с традиционным исламом). Иными словами, традиционному наряду придается несвойственное ему воинствующее значение, подобное тому, каким наделяли бороды и женские платки старообрядцы в пору Никоновских и затем Петровских реформ. Нам впрочем кажется, что этот исламистский привкус легко смывается с обсуждаемого предмета, если суметь увидеть подлинную традиционность и настоящее назначение хиджаба.
В тоже время надо понимать и подлинное место исламизма. Как и в случае со старообрядчеством, нетрудно увидеть в исламизме сильное влияние протестантизма, вернее ― протестантского радикализма. Уже невозможно скрыть тот факт, что наиболее агрессивные группы исламистов получают поддержку из стран протестантского Запада, и есть достаточно свидетельств того, что и сам исламизм был изобретен западными спецслужбами. Так это или нет, но между протестантизмом и исламизмом наблюдается значительное типологическое сходство, хотя внешне они кажутся противоположностями.
Таким образом, современный хиджаб часто становится «модернизированным» не в лучшую сторону. Но это не значит, что он сам по себе плох, вреден и идеологически опасен для нас. Носить платок и просторные одежды можно и без всякого исламизма. А вот «наряды» современного Запада надеть подчас невозможно, хотя они и не содержат исламистской идеологии.
Кому-то эти рассуждения могут показаться праздными ― мы носим то, что носят все, ничего другого в магазинах не купишь, современный европейский костюм ― вершина эволюции и конечная точка его развития. Но это не так. «Нравы… в своих мелочах преходят, видоизменяются, как и все то, что именуем жизнью; а вместе с ними преходят и видоизменяются и вкусы, чему самым выразительным доказательством служат наши моды, которые так нравятся в свое время и становятся потом так нелепы и смешны», ― пишет И.Е. Забелин. (указанное соч., с. 332). Действительно, за время «европейского» периода русской истории сколько раз менялась уже мода! Ещё более пёструю картину мы наблюдаем в истории Западной Европы. Поэтому с полным основанием можно утверждать, что и нынешние наряды, а особенно женские, как наиболее вариабельные, скоро изменятся (если, конечно, Господь продлит век роду человеческому). Остается надеяться, что изменения эти будут идти в сторону целомудрия, а не разложения, в сторону человека, а не зверя, культуры, а не варварства, и в конечном смысле в сторону жизни, а не смерти. Согласимся еще раз с Иваном Егоровичем Забелиным, который считал, что «в деле вкуса нравственные идеи имеют даже преобладающее значение» (указ. соч., с. 332).
Нам нет необходимости переодеваться в хиджаб. Но отношение к чужому благочестию показывает степень нашего собственного благочестия.