Зовут его Владимир. Метр семьдесят восемь ростом, внешность довольно привлекательная и одновременно серая, неприметная какая-то, в глаза не бросается. С Ильёй они росли в соседних дворах с детства и на протяжении 50 лет время от времени встречались. Общего между ними было мало, но дворовое детство к чему-то обязывало, и они иногда виделись, при том что жизнь разметала их по разным концам страны. В детстве Вова был нюней и плаксой, но очень упрямой плаксой, за что Илья частенько его поколачивал (он был на два года старше) – вечно тот твердолобо стоял на своём даже в очевидных вещах.

Вова с отличием закончил школу и уехал в Москву, где медаль помогла ему поступить в МВТУ им. Баумана. На первом же курсе он стал ходить в секцию бокса, где тренировался у самого Николая Королёва, многократного чемпиона СССР. У Вовы обнаружился талант к боксу, и уже на первом серьёзном соревновании он выполнил норму второго разряда. Вова увлёкся, Королёв его выделял и поощрял, и продвижение его как боксёра было успешным. Но при этом он запустил учёбу. Его вызвали в деканат и пригрозили отчислеиием – «нам нужны инженеры, а не боксёры», сказали; тогда заметным спортсменам не всё сходило с рук. Нужно было выбирать, и Вова выбрал институт. «Я бы, может, и продолжал, но боялся, что сломают нос, признался он как-то Илье. Нос у Вовы был действительно красивый – прямой, аккуратный и пропорциональный, было за что бояться.

Вова закончил МВТУ и уехал в Подлипки, где поступил на работу к другому, ещё более знаменитому Королёву – Сергею Павловичу, Генеральному конструктору. В его вотчине он и проработал всю свою жизнь до пенсии. Звёзд он с неба не хватал, был рядовым инженером и дослужился в итоге только до старшего специалиста в каком-то из многочисленных мелких КБ.

С Ильёй лет в 30 они случайно встретились в Москве – Вова собирался тогда жениться на генеральской дочке. Через пару лет они увиделись уже в своём родном городе. У Ильи его первенцу-сыну минул год, он показал Вове фото, вспомнил  о генеральской дочке, спросил.

– Да его уволили.

– Кого его? – не понял Илья.

– Генерала. Я не стал жениться.

Прошло ещё лет 15. Они снова встретились. Оба были в отпуске, ничем особенно не заняты, разговорились, беседа затянулась до вечера. Они дважды сходили в магазин за вином, потом за водкой. Детство, отрочество, юность, пока учились в школе, у них были общими, естественно, и друзья-знакомые, девочки и мальчики, одни и те же. Эхом до Ильи доходили какие-то слухи о странноватых, если не скандальных, Вовиных любовных подвигах в кругу их дворовых сверстников. На обычного сердцееда и бабника Вова не походил, тем более на героического Дон Жуана. Смахивал скорее на скучного педанта с его наметившимся лёгким брюшком, в мешковатых тёмных костюмах с идеально отутюженными стрелками на брюках.

– Ты женат? – спросил Илья.

– Нет.

– А что так? У меня вон уже четверо детей, правда, почти все от разных жён.

Вова пристально его разглядывал. Потом потянулся к стакану, выпил вино, потыкал вилкой салат.

– Хорошо, я расскажу, только ты никому не говори.

– Почему?

– Просто, не говори, и всё.

– Ладно, – неуверенно пообещал Илья.

Так вот и получилось, что эта почти случайная и не очень-то необходимая для Ильи встреча затянулась до утра следующего дня.

– Ты же, конечно, помнишь Тому?

– Конечно.

– Вот…Тома. Тома – яблочко румяное. Вы все были в неё влюблены, она мне говорила, писали ей записки, предлагали дружить.

Илья записок не писал, но вспомнил, что и сам был одно время под дурманом. Всегда весёлая, звонкоголосая и языкатая, с дерзкой улыбкой на румяном лице, большие, победно сияющие глаза, вся такая округлая, ладная и подвижная, как заведённая юла – такой была Тома в свои 14-15 лет.

– Вы ей записки писали, а она влюбилась по уши в этого фитиля из 51-й школы, вы его побить собирались, – продолжил Вова. – Ну, я учился в МВТУ и через два года приехал домой на каникулы. Случайно как-то увиделись, потом уже встретились неслучайно, ещё и ещё. С «фитилём» она давно рассталась. В общем, мы с ней задружили. Она училась в пединституте, собиралась стать учительницей русского языка и литературы. И стала, работает сейчас в нашей же школе. А тогда… тогда мы с ней отправились в местный туристический лагерь и замечательно провели там время. Я, конечно, строил планы, говорил о женитьбе, как окончу третий курс института, но уехал в Москву и на этом всё закончилось. Была Тома девственницей, – добавил Вова, ковыряя вилкой в салате…

Зелье у них грозило закончиться, и они снова пошли в магазин и поспели почти к закрытию. Вернулись, Вова сел за стол, опорожнил стакан, потом продолжил будто и не прерывался.

– Я окончил МВТУ почти с отличием, подавал надежды, считался перспективным и меня взяли в КБ к Королёву. Зачислили, у меня было почти два месяца до выхода на службу, и я приехал сюда к матери.

Заглянул к Артуру – помнишь его? Он жил напротив Томиного дома. А Томы здесь уже не было, она вышла замуж и жила в другом районе. Написала мне о замужестве, вроде как спрашивала, я её  благословил… Мы с Артуром выпили, поговорили душевно, он пошёл меня провожать и, когда поравнялись с домом Томы, из калитки вышла раскрасавица – повыше Томы ростом, с длинными до пояса волосами. Они с Артуром поздоровались. «Кто это? – спросил я. «Не узнаёшь? Это Томина сестра младшая, Катя». Я вспомнил – бегала лет 7-8 назад шустрая девочка с толстой косой, путалась у нас под ногами. Она, кстати, и записки ваши передавала. Теперь вот выросла, смотрится хоть куда. Что-то у меня внутри зашевелилось и через пару дней я снова пришёл к Артуру, но его дома не было. Покрутился в переулке с час, Кати тоже не было видно. Тогда я постучался в знакомую калитку. Залаяла собака, я снова постучался. Открылась входная дверь в доме, потом калитка – передо мной стояла Катя. Я боялся, что будет  кто-то из родителей, но что-нибудь придумал бы. Катя и впрямь была хоть куда, первое впечатлении не обмануло. Она, конечно, знала, что я бывший Томин жених, и строго молча на меня смотрела. Что-то я там говорил, вспоминал прошлое, её – маленькую девочку, чем-то в конце концов её рассмешил… Катя не уходила. В общем мы разговорились. Я пригласил её в кино, потом посидели в кафе, а через три дня уже целовались. Как выяснилось, с сестрой Катя не очень-то ладила и, по молчаливой нашей с ней договорённости, о Томе мы не вспоминали. Свидания мы назначали на стороне, и всё шло нормально, пока Катя не засобиралась за меня замуж, с моего, конечно, согласия; не мог же я сказать ей «нет», хотя отговаривал – мол, жить нам негде, вот поработаю, заработаю, дадут квартиру и тому подобное. Она всё рассказала родителям. Родители возмутились, созвонились, видимо, с Томой, та ещё подлила масла в огонь. Катина-Томина мать пришла к нам домой и много чего ,видно, наговорила моей матери. Дома я ночевал довольно редко, мы с Катей жили у её подруги, чьи родители уехали на море отдыхать, но в тот день пришёл домой и застал мать в слезах и истерике. «Стыд какой от людей», всё повторяла она. «Катя взрослая», – сказал я. – « И я у неё не первый. У неё своя голова на плечах». Ну и прочее в том же духе. На следующий день я взял билет на поезд и укатил на море, а оттуда, не заезжая домой, уехал в Москву. Сбежал, в общем.

Вова помолчал, налил себе в стакан, выпил, закурил… И всё щурился, вглядываясь, и хотя перед ним была стена, видел он наверно перипетии и подробности своей сумбурной жизни.

*  *  *

– Лет через десять я снова приехал. Артур тогда уже сидел, мать жила в другом месте, и в наш переулок я больше не заглядывал. Ты, кстати, знаешь, что Артур отсидел 7 лет? Он вступился за мать, которую пьяный отец стал избивать. Отец его одолевал, Артуру под руку попал кухонный нож, и он зарезал отца – одним ударом насмерть.

Ничего такого Илья не знал. Живо представил себе Артура, высокого голубоглазого парня, такого же высокого его отца, всегда приветливого и разговорчивого с ними пацанами. Его мать, приятную женщину с голубыми, как у Артура глазами, она часто угощала их, приятелей сына, вкусными пирожками.

– Да… Приехал я, значит, в отпуск и от скуки пошёл в Дом Офицеров на танцы. Зацепил там молоденькую девочку, большеглазую, очень симпатичную, с каре в стиле Миррей Матье. Зовут Света. Своей живостью и чертами лица она напомнила мне Тому тех лет нашей далёкой юности, но я не придал этому значения. Сошлись мы с ней быстро, это было уже другое поколение, куда более раскованное и свободное, чем мы в их годы. Она сказала, что ей 18 лет, но, как потом выяснилось, ей только-только исполнилось 16. Кажется, ею я всерьёз увлёкся. Я снял комнату, и мы там с ней жили. Я много чего о себе ей порассказал, а ей так хотелось в Москву… Однажды, довольно поздно вечером, она сказала мне, что ей сегодня обязательно нужно быть дома, у матери день рождения. «Что же ты раньше думала?» – «Да только недавно вспомнила».

Мы собрались, купили цветы и отправились на трамвае по направлению к её дому. Маршрут был знакомым, здесь прошло всё наше детство и юность. С трамвая пошли хорошо известной и тебе, и мне дорогой. Меня стали одолевать нехорошие предчувствия. Они полностью оправдались, когда мы свернули всё в тот же переулок и остановились перед той же голубой калиткой. Дом был освещён, играла музыка, слышались голоса. «Постой, – сказал я. – Как зовут твою мать?» – «Тамара Фёдоровна, она учительница в школе. Зайдёшь?»

Я оторопел. Рядом со мной стояла дочь Томы. Может, моя дочь?! Ужас! В мозгу замелькали подробности вчерашней ночи… Я лихорадочно вёл в уме расчёты. Да нет, моя дочь должна бы быть постарше. Но всё на грани, всё очень близко… «Ты что? – дёрнула меня за рукав Света. – Зайдёшь?». Я опомнился. «Нет-нет, неудобно. В другой раз, встречу нужно подготовить».

В такой вот переплёт я попал. Нужно было бежать, драпать. Со Светой я увиделся на следующий день, сказал ей, что болеет мать и мне нужно устроить её в больницу, а потому мы несколько дней не сможем видеться. Мать болела, это было правдой, правда и то, что я отвёз её в больницу. Потом события развернулись круто, я почувствовал, что за мной следят. Дня через два, вечером, но ещё засветло, я шёл от автобусной остановки к дому. Пройдя полквартала, обернулся – за мной метрах в 20 шли два парня. Я ускорился, они тоже и уже почти нагнали  меня, когда я снова обернулся. Прохожих рядом не было, улица была почти пустынной. Они что-то крикнули, что-то вроде «Постой». Я понял, что надо либо убегать, либо остановиться. Я остановился и повернулся. Они замедлили шаг и приближались, два крупных молодых парня. Я на пару шагов сдвинулся влево, теперь у меня за спиной было большое дерево, его стволом я прикрыл спину. «Ну что, сука старая, допрыгался?» Это произнёс передний и сунул руку в карман. Чёрные наглые глаза сощурились, губы растянулись в ухмылке. Это, судя по всему, был главный. Позиция была удобной, я не стал медлить и длинным крюком справа бросил его к забору. Попал удачно, он осел на землю и был минимум в нокдауне. Второй растерялся, не зная что предпринять. «В чём дело?» – спросил я. – «Оставь Светку», – сказал он. Я шагнул к нему. Он поднял руки, приняв левую стойку, видно, что-то понимал в боксе. Мы покружили, я проверил его лёгкими сериями справа, слева, но по-настоящему не атаковал. Парень, хотя и с трудом, но уходил, подныривая и пятясь. Я остановился. «Займись им» – сказал я, развернулся и пошёл прочь.

Вечером всё прояснилось. Пришёл мой одноклассник Герка (ты его, наверно, не помнишь, он редко у нас бывал) и всё рассказал. Оказывается, меня где-то  видели несколько раз вместе  со Светой, и тут же всё всплыло наружу. Семья взорвалась – как же, родные сёстры Тома и Катя, а теперь ещё и дочь Томы Света! Для них это было слишком, да и для меня, пожалуй, тоже. Я не любитель трагедий, амурные шалости – на здоровье, но не мелодрамы. Кто был инициатором той, так сказать, акции возмездия в лице двух молодых парней, я не знаю, но думаю, что Светка, на сестёр это непохоже. На следующий день я пошёл к матери в больницу и сказал, что меня срочно вызывают из отпуска и мне нужно ехать. Вечером я уже катил в Москву.

*  *  *

Вова замолчал, налил в стакан водку, выпил, закусывать не стал. Закурил. Лицо было спокойно- хмурое.

– Чего только не бывает в жизни, – сказал он и даже слегка улыбнулся.

Илья поразился его спокойствию. Представил себя на его месте и сразу понял, что в такой ситуации был бы близок к тому, чтобы наложить на себя руки. Вова курил, медленно выдыхая беспорядочные клочки дыма, длинные его руки тяжело лежали на столе.

– Не знаю, – сказал он. – Что-то во мне есть такое, что их ко мне тянуло. Сколько их было в моей жизни – женщин – не сосчитать. Всяких разных, юных, молодых и не очень. Всех мастей – блондинок, брюнеток, шатенок, в Москве, в нашем городе, в командировках (я объездил полстраны), в отпусках на юге или в центральной России. Все они в чём-то одинаковые.

Поначалу я, правда, хотел сделать на этом карьеру – помнишь генеральскую дочку? Потом хотел жениться на дочке главного конструктора соседнего отдела, потом ещё на какой-то дочке большого чина. Но почему-то не женился. Может, скучно становилось, и роль я до конца не выдерживал. Бывало, что и запивал, это у меня наследственное, отец, деды – все от этого умерли. Потом выходил из запоя, бегал по утрам кроссы, восстанавливался, держался, и они снова появлялись, мои цыпочки-лапочки, такие все разные, такие одинаковые…

Только всё это мусор. И всё неправда. То есть правда, но случалось как бы не со мной.

Вова помрачнел и потянулся к стакану. Закусывать он давно перестал, только курил. Сейчас умолк. С силой сжались и распрямились пальцы рук. Вова бросил на меня быстрый взгляд – была в нём какая-то жалкая и откровенная беспомощность. Он тут же отвёл глаза.

– Была в начале моей взрослой жизни Наташа, я перешёл на второй курс училища, когда мы случайно познакомились в метро. Так, ничего вроде особенного, Тома, которую ты знаешь, была намного красивее. А в Наталье-Натахе-Наташечке-Пташечке не было ничего выдающегося. Среднего росточка, зеленоглазая, русоволосая, с тихим, журчащим таким голоском, симпатичная, но не  более. Я носил её на руках, лёгкую как птица, может поэтому я так часто называл её Пташечка-Наташечка. Скрипачка, она училась в консерватории. Она ничего мне не позволяла, кроме поцелуев, да и то не очень. Я предлагал ей «руку и сердце», да-да, так я и сказал тогда. Она не согласилась – «нам надо учиться, и тебе, и мне. Где мы будем жить? И как – на две жалкие стипендии?» – так она сказала, но я чувствовал, что это не главное, это отговорка, хотя, конечно, в чём-то была права. «Я буду работать, переведусь на заочное», – сказал я. Ради неё  я готов был сутками разгружать вагоны…

И вот, пришло время, когда я понял, что она тяготится моей сумасшедшей любовью. Я не знал, что делать. Как-то она не пришла на свидание. Я позвонил по телефону, и в долгом разговоре она честно сказала, что нам не сроит продолжать отношения. Я тогда унижался, просил, я вынудил её на последнюю откровенность, и она, всегда очень тактичная, сказала мне прямо, что «нет, она меня не любит». Я давно изучил её распорядок и торчал у метро, зная, что она вот-вот появится. В толпе она меня не видела, я шёл за ней до дома, скрываясь за прохожими, ждал, что она оглянется, и тогда я, может, подошёл бы к ней. Но она ни разу не оглянулась. Однажды она вышла из метро с парнем – так, ничего особенного, чуть повыше Натахи, в очках. Он проводил её до дома,  и они вместе скрылись в подъезде. Через час появился и шёл к метро. Я был рядом, чуть сзади, и не знал, что сделаю в следующую секунду. Хотел остановить, затащить в подъезд или во двор, избить, убить, растоптать… Но так ничего и не сделал.

Жизнь мне опостылела. Всё чаще думал о том, чтобы повеситься. Но как-то всё же переборол себя и с головой ушёл в учёбу. Хвалили преподаватели, прочили в аспирантуру, добился повышенной стипендии, а в глубинах своих, наяву и во сне видел только Наталью – «Белую голубку с серыми пятнышками на крыльях», с этой голубкой прожил жизнь гениальный Никола Тесла. Так и я. Я раздвоился. Я – раздвоенный – прожил всю мою жизнь.

С год назад я её видел, собственно, я никогда не выпускал её из вида и хотя бы раз в несколько лет сопровождал её до дома, несмотря на то что теперь она жила в другом районе Москвы, далеко от меня. Я ни разу не объявился, хотя очень иногда хотел. В последний раз шёл с ней рядом. Она посмотрела на меня – так, случайный равнодушный взгляд. Равнодушный – в этом всё дело, так было всегда. Конечно, она меня не узнала, столько лет прошло. Я бы её тоже не узнал, если бы не видел, как она стареет год от года у меня на глазах. Сейчас это маленькая седенькая старушка, аккуратная, опрятная,  прилично одетая и очень вежливая.

Такая вот досталась мне жизнь. Служебная моя карьера не заладилась, хотя могла. Но мне не было интересно… Водка наша закончилась, на улице утро. Теперь я уйду в запой дня на три, может, больше. Когда-то всё это кончится…