Те трое парней с мопедами, тусовавшиеся на асфальтовом пятачке у красной церкви, подбросить не отказывались, но запросили стольник. Поэтому Ирулька предпочла заместо автостопа самый дешёвый, самый верный и самый доступный вид транспорта. Всё равно поблизости в этом дурацком микрорайоне не было ни одного киоска с транспортными книжечками.

Да и немало уже сегодня Ирулька пропутешествовала на колёсах. Утром, надумав прогулять все лекции, она пошла кататься на автобусе. Одной было одиноко, но, естественно, компаньона взять было неоткуда, ибо никому вокруг это неинтересно, а Сашура возвращался из короткой поездки в родную Пермь только вечером.

В автобусе от мелькания за окном деревьев, домов, машин и дорог глаза в конечном итоге всё же заскучали и под воздействием скуки уснули. А когда Ирулька пробудилась, пустой жёлто-оранжевый автобусик с открытыми дверями уже давно мирно стоял на конечной.

В карманах не было больше ни одного билетика, и Ирулька топала молодыми крепенькими, но уже начинающими понемногу ныть и гудеть ножками по пустынной, как Сахара, длинной, как пересекающий Землю меридиан, улице.

Легонько холодело сердце, подрагивали ноги, а в голове стояла напряжённая натянутая аура, переходящая в лёгкое покачивание, на горле лежала лёгкая мягкая удавка. Ирулька боялась глухого парка, тянущегося по другую сторону улицы. Этот парк был всегда очень диким и безлюдным и пользовался дурной славой. Туда не советовали ходить даже вдвоём.

Неожиданно топающую как в бреду Ирульку нагнал гарцующий по асфальту всадник. Испугав наскоком и без того трепещущую Ирульку, он промчал дальше, затем, замедлив шаг своего скакуна, поцокал по улице ближе к другой стороне, перейдя с галопа на рысь. Затем, через пару десятков метров, снова убыстрил аллюр и исчез вдали.

К своему удивлению Ирулька успела заметить, что этот верховой - ни кто иной, как Афанасий Васильевич, доцент, читавший у них курс практической грамматики. Пройдя ещё некоторое расстояние, Ирулька вспомнила - Сашура рассказывал ей о том, что Афанасий Васильевич действительно в свободное время занимается конным спортом. И удивление Ирульки стало притихать.

Притихал и страх. Во-первых, Ирулька, увидав Афанасия Ивановича на коне, внутренним чувством поняла, что скоро уже выберется из безлюдных мест. А во-вторых, она знала на опыте одно жизненное правило, которое всегда действовало безотказно. По крайней мере, у неё.

Суть этой закономерности была в том, что когда ты чего-то боишься, тревожишься и со страхом думаешь, что вот это может произойти - то этого ни в коем случае не произойдёт. Но вот если ты полностью расслабился и совершенно ничего плохого не ждёшь даже в мыслях - плохое случится в жизни в этом случае обязательно и непременно. И это правило действовало всегда и однозначно - чем сильнее был страх, тем ближе к нулю была вероятность опасности, и наоборот - неудачи постигали только в тех случаях, когда Ирулька не была настроена на них вообще. Отсюда у Ирульки даже возник такой тезис: чтобы жить безопасно - надо всегда быть в глубине души настороже.

Поэтому и сейчас Ирулька в самой далёкой глубине подсознания понимала, что всё будет гладко, - поскольку она боится.

И действительно, вскоре открылась большая освещённая солнцем и поросшая деревьями площадь, где гуляло множество греющихся под лучами неба людей.

Рядом, на травке, привязанная к дереву, паслась лошадь Афанасия Васильевича. Ирулька поискала глазами самого лектора, но его не было видно.

По краю площади рассыпалась на центральную группу с двумя первыми действующими лицами во главе и отдельные смокинговые па’ры свадьба. Каждый из присутствующих держал в руке по хрустальному бокалу, а зелёные, как травка вокруг, бутылки с шампанским шли плавно по рукам, извлекаясь из роскошного белоснежно-блестящего ленточного роллс-ройса.

Ирульке хотелось пить, немного пересохло горло, а купить какую-нибудь воду здесь тоже было негде. Поэтому она раздумывала, не попросить ли в целях утоления жажды налить и ей бокал вина. Но она оставила эту идею, рассудив, что налить-то они, конечно, нальют, но при этом обязательно придётся сказать какой-то тост за молодожёнов. А толкать сейчас речи у Ирульки не было настроения.

Пройдя немного дальше, Ирулька шлёпнулась на врытую в травку диковатую деревянную лавочку.

Так она сидела несколько минут, закрыв глаза и вытянув гудящие, как басовые струны, ноги. Потом, встряхнув головой, она увидела, как к дереву рядом с ней подлетели путающаяся в белом длинном платье невеста за руку с чернопиджачным женихом, и ещё третий задорный мужичок с красной шёлковой портупеей, на которой было вышито золотом: «Почётный свидетель».

Все трое закурили, стоя под деревом, стали о чём-то болтать, а невеста весело смеялась. Потом вдруг она перестала смеяться, а начала сосредоточенно тереть голову, поглядывая наверх, на дерево, под которым стояла. Жених и почётный свидетель удивлённо глядели на неё.

Невеста подняла наконец на них глаза, довытерла дочиста волосы и пояснила:

- Мне на голову птичка сикнула!

- А-а! - протянул поч.свид.

Жених поднял голову вверх, а затем, обернувшись к почсвиду, спросил с такой интонацией, как если бы спрашивал, нет ли у него спичек или там авторучки:

- А у тебя ружья с собой нет?

- Нет, - спокойно пожал плечами свидетель.

- Жаль, - досадливо цокнул языком жених, ещё раз взглянув на вершину дерева.

- Вот ты у меня какой, Фима! - весело засмеялась невеста, любовно хлопнув жениха по руке выше локтя. - За меня готов отомстить этой птичке!!

Остальные свадебные гости гуляли, пересекая наискосок площадку и приплясывая на ходу под несомый кем-то из них в руке мафон.

Ирулька потихоньку двинулась за ними, и вскоре уже очутилась у метро, которое должно было довезти её до самого общежития.

Сашура всё ещё не приезжал. Ирулька, войдя в комнату, сразу же завалилась на кровать и долго лежала на спине, разбросав руки и ноги и закрыв глаза, полностью, как холодец, расслабившись.

Она долго лежала, не следя за временем. И охватывало невероятное блаженство. И мечталось о том, чтобы вот так поваляться подольше совсем одной в комнате за закрытой дверью, когда к тебе никто не входит и не беспокоит. Лежать целыми днями одной на кровати в тиши, глядя, как за окном тихонько гудит Москва и шелестят деревья, прислушиваясь иногда к далёким шагам в общежитских коридорах. А когда надоест просто лежать - почитывать книжки. И было легко и спокойно на душе, и хотелось побыть подольше одной в полной тишине и изоляции комнаты, - чтобы в душе плескали тёплые волны на лёгоньком ветерке.

Ирулька лежала с сомкнутыми веками и вспоминала свой только в прошлом году оконченный последний класс школы.

Что такое самый последний школьный класс? Это с полтора десятка девственников и столько же девственниц. И все они дымят, пьют красное вино и ругаются матом. Потому как то, что в школах якобы спят - миф, а все эти проявления - вино стаканами и мат - делаются столь нарочито именно теми людьми, которые очень комплексуют из-за того, что не видали ещё настоящих видов. То бишь девственниками.

Что, кстати, есть детство во взрослом? - переменила Ирулька русло своих мыслей. Мери Поппинс пела: счастлив тот, счастлив тот, в ком детство есть. И многие признанные счастливцы чувствовали себя хорошо взрослыми среди детей. Так почему же тогда есть отнюдь не ласковое слово «инфантилизм»?

Дело тут вот в чём, тут же сама себе ответила мысленно Ирулька. В ребёнке, - подрастающем, ещё не сформировавшемся человеке - есть разные черты - и хорошие, и плохие. Но все они - детские. Если взрослый человек наследует положительные черты ребёнка - он получает гармонию и его называют юным душой. Но если же взрослый сохраняет черты того же ребёнка, но только уже отрицательные его черты - то тогда его называют «инфантильным», и в жизни он находит только дисгармонию и разрушение.

Ирулька слезла с кроватки и подошла к окну. Чувствовалось неторопливое и свежее приближение заката.

Она вышла в коридор.

Коридор был пустым, лишь недалеко от окна расположился человек, похожий по всему его виду на сбежавшего из дома. Он сидел на постеленной к стенке, чтобы та не холодила спину, кожаной куртке, выставив вверх колени. Рядом лежала его брезентовая сумка, а сам он читал книжку, время от времени поглядывая вокруг.

- Ты к Юбке? - поинтересовалась у него Ирулька.

- Что? - удивился парень, подняв вверх на неё глаза. - К какой Юбке? Что это ещё за Юбка?

- А-а! Ты её прозвища не знаешь! - поняла Ирулька. - Просто у нас в общежитии у девчонки, что здесь живёт, прозвище «Юбка»!

- А! Я к ней, да, или к её парню! - отозвался тот.

- К Юбочнику?

- Наверное, - улыбнулся он.

- Они, думаю, оба скоро придут, - ответила Ирулька.

Серебряный Горшок, к которому направлялась Ирулька, был у себя.

Серебряный Горшок - это тоже было прозвище. Общежитские студенты любили давать их друг другу.

Серебряный Горшок представлял собой большого и толстого, похожего на лесного кабана, парня, с полными ногами, мощными волосатыми руками и жирным выпуклым круглым животом. У него была маленькая бородка и длинные собранные сзади в хвостик волосы.

Серебряный Горшок сидел на кровати и упражнялся с двумя большими гантелями. Гантели или гири были в общаге у многих парней, но, что интересно, никто их сюда не привозил и в своей собственности не имел. Очевидно, когда-то, в незапамятные времена, их брали напрокат у физкультурника, а потом из поколения в поколение студентов они переходили к новым мальчикам, вселяющимся в эти же комнаты на первом курсе после очередного выпуска.

Поздоровавшись, Ирулька спросила Серебряного Горшка, не мог бы он дать ей в долг полтинник - надо купить кое-какие продукты.

- Мог бы, - безо всякой интонации пробасил Серебряный Горшок, отложив гантели, встал на ноги, подошёл к висящему на крючке пиджаку и достал из кармана денежную купюру.

Когда Ирулька вернулась из гастронома «Сокос» через дорогу, из комнаты Серебряного Горшка уже раздавался звон бокалов и сопутствующий ему задорный смех.

Вскоре туда была приглашена Ирулька.

За столом восседали Юбочник, Серебряный Горшок и гость, которого она видела в коридоре. Все уже были закусившими и подгулявшими. Дали стаканчик вина и бутерброд с балыком и Ирульке. Поблагодарив, она взяла их и скромно села в уголок.

- Слухай, а чего это у тебя за баба с голым задом висит? - спросил Юбочник у Серебряного Горшка, указывая на висящую на стене и, судя по всему, появившуюся здесь недавно фотографию. На ней была молодая блондинка, голая, но при этом в оранжевых кедах и с теннисной ракеткой в руке.

- Это? - переспросил Серебряный Горшок, обернувшись к картинке. - Это - Курникова! - ответил он с выражением удивления и раздражения от того факта, что Юбочник сам не знает, кто это.

- Кто?

- Курникова!

- А-а!

- Настоящую бабу бы мне сюда, - ностальгически мечтательно проговорил Серебряный Горшок, потягиваясь и отхлёбывая вина.

- Послушай! - обратился к нему Юбочник. - А ты не дашь мне взаймы сто рублей?

- Дам, - ответил Серебряный Горшок. - Правда, у меня сейчас нет с собой наличных денег. Но я вместо них дам тебе чек.

С этими словами Серебряный Горшок полез куда-то в ящик своей ночной тумбочки и извлёк на свет божий общую тетрадку в клеточку.

Понимая, что поддавший Серебряный Горшок решил прикалываться, Ирулька, подыграв ему, спросила:

- Это твоя чековая книжка?

- Да, это моя чековая книжка! - с готовностью ответил Серебряный Горшок.

Затем он отворил тетрадку, оторвал уголок бумаги от одного её листа, черкнул на нём какие-то цифры и слова и протянул сидящему между ними гостю, чтобы тот передал эту бумажку Юбочнику.

- Вот тебе чек, - сказал Серебряный Горшок. - По нему ты в банке, который вон там рядом с «Сокосом» стоит, получишь на моё имя сто рублей!

- Да зачем мне эта бумажка? - удивился Юбочник. - По ней мне ничего не дадут! Вася, передай ему обратно! - обратился он к гостю.

Вася послушно перекинул «чек» обратно Серебряному Горшку.

- Почему это не дадут? - прогудел Серебряный Горшок. - Там моя подпись! По моему чеку дадут! Бери чек! Вась, передай ему!

Вася, холодно и ритмично исполняя роль передатчика, перекинул объект спора Юбочнику.

- Да не настоящий твой чек! - горячо заговорил Юбочник. - Не пойду я никуда с таким! Возьми его обратно! Вась!..

Вася перебросил чек Серебряному Горшку.

- Да нет, ты возьми, я тебе говорю! - убеждал Серебряный Горшок. - Это самый настоящий чек, в нём стоит сумма на сто рублей!

- Да мало ли что ты там написал! - махнул рукой Юбочник, снова получив «чек» обратно. - Вася, отдай ему!

И снова, и снова «чек» с помощью Васи летал между Юбочником и Серебряным Горшком туда-сюда после каждой реплики с той и с другой стороны. Было ясно, что, подогретые вином, оба студента впали в детство. Но только было непонятно - то ли Серебряный Горшок считает Юбочника настолько пьяным, что полагает, что тот примет его чек за настоящий, то ли наоборот - Юбочник считает Серебряного Горшка таким пьяным, что ему следует серьезно втолковывать, что его кусочек бумажки - не чек, а ерунда. А может быть, это было одновременно.

- Слушайте! - не выдержал наконец Вася. - Вы сначала выясните отношения, а ваш чек пусть пока полежит между вами у меня! - с этими словами он положил чек точно между ними - перед собой - и больше не передавал его ни туда, ни сюда.

Оба парня, услышав это, сразу притихли, словно встряхнувшись.

- Эх! - потянулся Серебряный Горшок. - Девчонку бы! Да где её взять, девчонку-то?

- А ты знаешь эту Маню из деканата? - спросил его Юбочник.

- Которая там к стипендии секретарём работает? Конечно, знаю! - ответил Серебряный Горшок.

- Говорят, шлюха она. С ребятами их аспирантуры мехмата спит!

- Она же студентка! - возразил Серебряный Горшок.

- Ну и что? - не понял Юбочник.

- А то, что если у девушки есть высшее образование, про неё нельзя говорить «шлюха». Это уши режет!

Юбочник вопросительно посмотрел на Серебряного Горшка.

- Если еврей не исповедует иудаизм - он не считается евреем, - принялся объяснять Серебряный Горшок. - Если человек из простонародья закончил институт - он уже не считается представителем простонародья, каким бы деревенским он ни был. А если девушка, с кем бы она там ни спала, учится в вузе - её уже нельзя назвать шлюхой.

Юбочник смотрел на него всё так же.

- Что есть шлюха? - продолжил Серебряный Горшок. - Это женщина определённого образа жизни. То есть женщина, имеющая беспорядочные половые связи и невысокий образовательный ценз. Шлюхи учатся в ПТУ. Или вообще нигде. Но студентка не может быть шлюхой - наличие ве-о не входит в словарное определение шлюхи изначально! Потому как находясь в положении студентки уже, согласись, физически нельзя вести точно такой образ жизни, какой ведут классические шлюхи. Тут всё равно, как ни крути и ни гуляй, другой жизненный ритм и в любом случае так или иначе, но всё же иной интеллектуальный и духовный уровень! Так или иначе, несмотря на все «но». Поэтому если человек говорит слово «шлюха» про учащуюся института - он изначально морозит нонсенс. Шлюха - это из области шпаны, гопоты, но никак не вузов. Это нечто блатное. Какая бы ни была студентка - она всё равно обитает в других условиях, чем те же петеу. Это всё равно что назвать пролетарием мастера цеха.

Тут дверь открылась, и все увидели Юбку. Юбка в розовой подшитой мягкой волнистой тесьмой пижаме и халате стояла на пороге. Лицо её, при виде подгулявших парней, стало строгим и суровым.

Юбка была официальной женой Юбочника. Ирулька не помнила точно, чьё прозвище произошло от чьего, что было первично, а что вторично - Юбка как жена Юбочника или Юбочник как муж Юбки.

Юбочнику часто приходилось терпеть от Юбки домашнее насилие. Юбка сама обычно не участвовала в пирушках, но, входя на пиры, в которых как раз нередко принимал участие Юбочник, она строго кричала, чтобы он шёл домой: уже накопилась куча грязного белья, а он, вместо того, чтобы его стирать, гоняет зайца в чужой комнате! Иногда Юбка била Юбочника столовой ложкой по лбу или французским палочным хлебом по заду. Один раз заперла его на замок, а потом подбила ему глаз, так что в институте он потом прятал от всех большой чёрный финик, хотя всё равно все видели и прекрасно понимали, кто поставил это ему.

Но однако Юбочник тем не менее продолжал оставаться мужем Юбки и всё сносил. Это было немудрено: Юбка к стипендии работала рекламным агентом на фирме «Сони», получая зарплату в долларах. Юбочник же занимался только учёбой и ни копейки кроме стипендии ещё в жизни не заработал. Поэтому, выхлопотав свободное посещение, Юбка вкалывала во второй половине дня на фирме, а Юбочник сидел дома, и в его обязанности входили стирка белья, покупка и готовка продуктов, чистка картошки и штопка одёжки.

Глядя на эту пару, Ирулька часто вспоминала строки из Ахматовой:

Муж хлестал меня узорчатым,

Вдвое сложенным ремнём.

И всегда думала, зачем же Анна Андреевна изобразила жизнь, перевернув её на сто восемьдесят градусов - с точностью до наоборот? Поскольку где же это видан такой абсурд, чтобы не жена била мужа, а муж жену?!

А другой раз, когда она ехала в метро и читала в вагоне, весь народ с удивлением смотрел на неё и не мог понять - с чего вдруг начала кататься от хохота интеллигентная девушка, у которой на книге написано «Генри Лонгфелло»?

На самом деле Ирулька чуть не лопнула со смеху прямо в вагоне потому, что в «Песне о Гайавате» ей попались строки:

Жёны тихи и покорны,

А мужья властолюбивы.

- Чего ты тут делаешь? - строго спросила Юбка.

Ирулька, да, наверное, и Серебряный Горшок тоже, ожидали, что она сейчас будет лупцевать и избивать муженька.

- Да вот, рассказываю о том, как я до института работал в НИИ! - ответил, придумывая с лёгкой запинкой на ходу, Юбочник.

- Господи! В НИИ он работал! Уборщиком в НИИ ты работал! - протянула Юбка.

- Ну и что? - спросил Юбочник.

- Дояром тебе надо работать, вот что! - ответила Юбка.

- Кем?

- Дояром!

- А кто это такой?

- Человек, который доит коров!

- А-а! Так ведь «доярка»! - отозвался Юбочник.

- Правильно, если на этой должности работает женщина - то она называется «доярка», - принялась объяснять Юбка. - А если на ней работает мужчина - он называется «дояр». Вот тебе и надо в дояры пойти!

- Почему это?

- А что тебе ещё можно поручить? Только коров доить доверить и можно!

- Да почему? - удивлённо протянул, шлёпнув губами и глазами, Юбочник.

- Ужин я тебе поручила готовить? - ответила вопросом на вопрос Юбка. - Поручила? Не слышу!

- Поручила, - тихо, потупив глаза, промямлил Юбочник.

- Ну и где ужин?

Юбочник молчал.

- Ну кто вместо тебя будет ужин готовить? Не я же, в конце концов!! - возмутилась снова Юбка. - Я как с работы вернулась, тебя искать пошла, а он, понимаете, тут сидит! А ужин не приготовил!

- Ну сейчас я пойду на кухню! - отрывисто и неуклюже, вставая, произнёс Юбочник и потопал на выход.

- Кстати, я к вам по делу! - сказал тут Вася Юбке.

- А, это ты! - наконец заметила его Юбка. - Пойдём!

Все трое покинули комнату, а потом из коридора послышалось, как Юбочник, прикалываясь, отрывисто запел самым наивысочайшим дискантом, переходящим в ультразвук:

Офицеры! Россияне!

Пусть свобода воссияет!

Некоторое время оставшиеся вдвоём Ирулька и Серебряный Горшок сидели молча, а потом Ирулька вдруг сообщила:

- А я сегодня все лекции прогуляла по Москве!

- Да ну? - удивился Серебряный Горшок.

- Ага. Сама не знаю зачем. Просто так абсолютно пошла по улицам бродить. И Афанасия Васильевича встретила!

- На белом коне? - улыбнулся Серебряный Горшок.

- Нет, не на белом! А откуда ты знаешь? - удивилась Ирулька.

- Да это многие знают, что он на ипподром ходит и лошадей напрокат берёт кататься, - махнул рукой Серебряный Горшок.

- Смешная я какая-то в жизни. Правда? - спросила вдруг зачем-то у Серебряного Горшка Ирулька.

- И хорошо, что смешная! - ответил Серебряный Горшок.

- Почему? - не поняла Ирулька.

- Да потому, что значительно лучше быть смешной, чем трагической! - ответил Серебряный Горшок. - Вот, допустим, актриса Метлицкая никогда ни у кого смеха не вызывала, а всеми воспринималась всерьёз. И роли у неё были только трагические. Так она и умерла молодой, в страдании. А смешные люди живут долго и хорошо! Так что только радуйся, что ты в людях вызываешь смех, а не серьёзные раздумья, потому что в жизни такой быть гораздо лучше! Лучше, когда жизнь твоя - комедия, чем когда она драма. А если ты в глазах других смешна - и жизнь будет такой же, если тебе это изначально дано! Не случайно дано это, понимаешь! У серьёзных всё не так воспринимается. Потому не бойся быть смешной и радуйся, что такой родилась! А Сашура твой сегодня уже приезжает? - переменил тему Серебряный Горшок.

- Да, - отозвалась Ирулька. - Пойду уж я домой, пожалуй! - добавила она.

- Иди, - кивнул Серебряный Горшок.

К вечеру дома всё изменилось. После первых объятий прибывший Сашура отправился делать пельмени. Как настоящий уралец он заправски умел их готовить.

Ирулька сидела у окна и смотрела на вечерний свежий пейзаж, переливающийся синим под фонарями. Звёзды зажглись на небе, и их созвездия словно выкладывали какие-то тайные надписи на своём языке - языке без слов и письменности, одних чувств. Глядя оттуда сюда ясными многочисленными лучистыми глазами, на облачном покрове записывали они то, что было сейчас на Земле. Ирулька представила, что звёздные узоры как будто значат: «Двадцатый век. Теплота земли. В год такой-то. В Лето Господне».

Сашура был невыразимо близок, и непередаваемый никакими словами неповторимый уют охватывал небольшую комнату. Сердце сильно билось от домашнего тепла и любви. И так приятно было смотреть просто так вот в окошко, на вечернее небо, ни о чём пока не говоря с Сашурой, но зная, что очень скоро он разродится увлекательным рассказом о побывке в Пермь. А потом будут душистые необыкновенно вкусные пельмени, вечерний свет, и снова он, Саша, или Сашура, как он сам себя называет, с которым мы встретились на одном курсе, только поступив.

А ведь ещё недавно я была школьной хулиганкой, и много вынесла репрессий со стороны учителей и страданий за то, что беспредельничала и хамила. Я буйно вела себя тогда.

Но жизнь устраивает так, что через некоторое время, когда всё изменится и снова заиграет светом - то, что в моменты, когда это было, воспринималось с болью, теперь вспоминается с улыбкой и радостью.

И в жизни всё получается так - постоянно набегающие мягкие волны прилива новых и новых дней постепенно сглаживают все острые и твёрдые углы отношений между нами, людьми. Подобно тому, как море обглаживает камень, превращая угловатые скалы в круглые валуны.

Свежий звёздный ветер влетал в открытую форточку. А Сашура, улыбаясь, уже входил в комнату с полной сковородкой лоснящихся, аппетитно обжаренных пельмешек. Родной и близкий.