Юрий Нечипоренко: В чем вы видите проблемное поле современного искусства?
Александр Захаров: Общество устало от негатива – почти весь ХХ век искусство занималось разрушением: абстрактное и нефигуративное искусство можно рассматривать как фрагментацию, расчленение целостности материи и духа. Художники смаковали деградационные тенденции и уделяли тлену первостепенное внимание. Это было связано с кризисом религиозного сознания, художники бежали здесь "впереди паровоза" и показывали, что за последней чертой нас ничего не ждет, они выражали ощущение экзистенциального отчаянья. Сейчас это мало кому нужно. Этим уже общество наелось сполна, и всем нам, как художникам, так и ценителям, тем, кто "заказывает музыку" в мировом масштабе, нужно что–то иное, нужен позитив. Однако проблема состоит в том, что позитив так просто не возьмешь и не насадишь сверху, как "плановое задание Партии". Получится ложь и фальшь – это только оттолкнет народ. Позитив должен вызреть в сердцах и умах людей, и именно у художников это должно произойти прежде всех, они смогут создать образы искренности, полные неподдельного, чистого пафоса. Пафоса не надо бояться, с ним надо работать, им надо уметь пользоваться. Но это вызревание произойдет все равно не так быстро, как хотелось бы.
Ю.Н.: В чем вы видите специфику русского искусства?
А.З.: Она связана со спецификой русского менталитета: нам хочется всего и сразу. Сел парень первый раз за руль "мерседеса" – и хочет сразу проверить "тачку" на скорость. Он готов дать газ, утопить педаль до дна... Надо бы вначале научиться управлять на малых скоростях, овладеть всеми премудростями вождения мощной машины – нет, нашему человеку претит осторожность, он хочет риска. Вот ребята и бьются насмерть, колотят других. Можно ведь не торопясь, умело расходовать свой ресурс, имея в виду его запас: силы каждого человека ограничены. А можно сжечь сразу. Как в машине – дать по всем газам.
Ю.Н.: А то и спичку поднести к бензобаку – тогда еще быстрее разгонишься.
А.З.: Да, проживешь недолго, но ярко – в одно мгновенье с обломками машины пролетишь десяток метров. Но зато уж разовьешь скорость... Мы основаны на взрыве, нас перехлестывают эмоции, мы умеем сражаться, можем все расколошматить, а договариваться между собой не умеем. Не смогли наши жрецы договориться между собой, призвали варягов. Так и до сих пор русские плохо умеют договариваться, зато хорошо умеют драться. Увлекаются дракой – и забывают, за что дерутся и для чего. Накануне Февральской революции 1917 года все российское общество хотело перемен. И что же – нажали на педаль так, что проскочили уже и Октябрьскую революцию, въехали в Гражданскую войну...
Ю.Н.: Как же теперь "вырулить" из ситуации негатива?
А.З.: На мой взгляд, здесь может оказаться поучительным опыт США 50–60–х годов ХХ века. Напомню, что тогда СССР поддерживал за рубежом художников–коммунистов, то есть, по сути, авангард "искусства разрушения". США же колоссальные деньги направили на поддержку национально ориентированного художественного движения. Теперь мы его знаем как "поп–арт", и эта была на тот момент такая прекрасная американская сказка, которую делали Энди Уорхол, Рой Лихтенштейн, Джаспер Джонс. Она была воспринята публикой "на ура". Скажите, есть ли там, в этой игре с лицами Мерлин Монро, какая–то ирония, какие–то рефлексии и издевательства? Под микроскопом кому–то это может и показаться, но по сути это был чистый позитив. Деньги пошли на вещи положительные, привлекательные, художники почувствовали это – и потянулись к позитиву, а за ними – все общество. Нужна красивая сказка, пусть это будет сказка детская, простая, бесхитростная – но народ истосковался по сказке. Я считаю, что за сказкой сейчас будущее, победит тот, кто расскажет самую лучшую сказку. Русским нужна своя сказка...
Ю.Н.: Вы сами работаете как сказочник издавна, я помню еще ваши работы 80–х годов, там были мифологичные пейзажи и сказочные герои...
А.З.: Тогда все же в этом много было негатива, была критика, была ирония. Оказавшись в Нью–Йорке, я понял, что наши живописания ужасов не идут ни в какое сравнение с мощно отрефлексированными, концептуально оформленными экзистенциальными ужасами постмодернистской волны западного искусства. Быть пионером из провинции, который защищает эту иллюзию "мирового зла", мне не хотелось. Единственная возможность выжить для художника – это полюбить мир, в котором он оказался, сделать его из чужого своим.
Ю.Н.: Да, об этом говорил еще поэт Борис Поплавский из первой волны эмиграции: задача художника – превратить в любимое то, что кажется чужим.
А.З.: Точные слова: художник превращает ужасное в прекрасное... Но мне кажется, какие–то базовые вещи остаются чужими и не становятся своими. Мы – это моя семья, мой род, мое племя, мой народ – свои. Мы должны работать так, чтобы не создавать негатива, прежде всего, среди своих, чтобы результатом нашего труда не могли воспользоваться в недобрых целях чужие. Грубо говоря, не убивать кошек и не бросать в колодцы. Мы не должны из–за прихотей самовыражения отравлять трупным ядом своих переживаний соотечественников. Что греха таить, наши художники уже давно занимаются негативным анализом внутренней и внешней жизни, этакой квазинаучной деструкцией, тотальной социальной критикой. К сожалению, эта подростковая болезнь здесь затянулась, несмотря на базовые изменения в отношении художника к предмету искусства в Западной Европе и на Западе в целом. Я уж и не говорю о таких интересных областях, как искусство Юго–Восточной Азии, Китая, Японии и Кореи. Наше желание продолжать гражданскую войну глубоко провинциально по отношению к Европе и Америке и вовсе оказывается посторонним по отношению к искусству Востока. Зрелый взгляд на искусство не может себе позволить такой конфронтационности. Стыдно умереть на 80–м году своей жизни, пристрелив внука за его убеждения – и с автоматом в руках кося случайных прохожих на улице. Это старцу не к лицу. К лицу ему благообразие, любовь внуков и детей, ценности рода и народа. В этом смысле искусство должно быть национально и социально ориентировано.
Ю.Н.: "Блажен, кто смолоду был молод..."
А.З.: С возрастом приходит ответственность за те модели, которые ты предлагаешь обществу, за образы, которые создаешь. Это – естественный процесс: ответственность вызревает в душе художника и видна в его работах. Зрелое искусство по духу своему должно быть проникнуто, на мой взгляд, национальным и народным чувством. Именно эта зрелая душевная сила видна зрителю, а специалист хочет оставить произведения, в которых она воплощается, для будущих поколений в качестве иллюстрации духовной жизни своего времени.
Ю.Н.: Да, я знаю людей, которым снятся до сих пор ваши картины, увиденные пятнадцать лет назад. Кому–то запомнились они даже в иллюстрациях (1), кто–то видел подлинники – и можно только радоваться, что опять их можно увидеть в Москве. Я наблюдал, как на выставке вокруг ваших работ царило оживление: ребята и девушки фотографировали их и отправляли картинки по мобильнику друзьям.
А.З.: Да, я этому тоже очень рад. Как русский художник, после многих лет, проведенных в общении с западной аудиторией, я радуюсь каждому русскому зрителю и коллекционеру, как глотку свежего воздуха. Мне важно получить оценку от тех, кто живет здесь, где я вырос и созрел как художник. На мой взгляд, сейчас нет мест, которые реально претендовали бы на звание центра мировой художественной жизни. В результате децентрализации художественного пространства важные события могут происходить в разных точках земного шара. И теперь многое зависит только от нас самих.
Примечания:
1. Творчество Захарова конца 80–х годов ХХ века освещалось в журнале "Студенческий меридиан", газете "Собеседник", альманахе "Кукареку" и "Молодежном календаре". См., например, статьи Юрия Нечипоренко:
Узнайте себя (о картинах Александра Захарова). – "Студенческий меридиан", 1989, №8.
Александр Захаров (в рубрике "Странные художники"). – Альманах для семейного чтения "Кукареку". М.: "Слово", 1990.
Корабль в Фурманном переулке. – "Молодежный календарь", 1992.
Работы Захарова можно посмотреть на сайте галереи http://www.ruarts.ru/artists/Zakharov.html.
Первая публикация беседы – «Русский журнал» http://russ.ru/Mirovaya–povestka/Russkim–nuzhna–svoya–skazka.