Сакральное и профанное в жизни и творчестве Газданова
(по воспоминаниям современников)
Общество друзей Гайто Газданова провело в 1999 - 2002 году ряд встреч, на которых, наряду с научными докладами о творчестве писателя, были выслушаны свидетельства современников Газданова. По воспоминаниям родных и друзей писателя Газданов уже в детстве был яркой и незаурядной личностью. В кругу родных и близких знакомых бытовали легенды о Гайто. Так, по воспоминаниям его двоюродного брата Тотра Джиоева (который рос на несколько лет позже в той семье во Владикавказе, где будущий писатель проводил свои каникулы), Гайто был большим проказником - и если ему чего-то не позволялось, он практиковал выходки такого рода как стояние на руках на крыше дома!
Это стояние и хождение на руках стало "фирменным знаком" писателя - оно известно нам и по воспоминаниям о кадетском корпусе в Полтаве, и по романам "Вечеру Клер" и "Призрак Александра Вольфа"... Оно является символичным - писатель видит мир под другим ракурсом, проявляя недюжинную силу мышц, чувство равновесия - и силу духа. Нечто похожее вспоминали и его знакомые по Парижу - он мог уже в весьма зрелом возрасте входить на руках в дома друзей, приводя в восторг детишек.
6 декабря 2002 года в ЦДЛ состоялся вечер "Воспоминания о Газданове", на котором выступила Татьяна Фремель с воспоминаниями о харьковских "Вечерах у Клер". Были показаны уникальные фотографии из архива семьи Пашковых (которые были использованы в одном из плакатов, подготовленных Обществом к 100-летию со дня рождения Газданова). Семья Пашковых жила в Харькове в собственном доме. Флигель они сдавали вдове инженера-лесника Вере Николаевне Газдановой с сыном. Дух этой дворянской русской семьи заворожил будущего писателя. Все члены семьи стали прототипами героев первого романа писателя. Когда дети подросли, семья Пашковых переехала на другую квартиру - но Вера Николаевна и Гайто остались друзьями Пашковых, часто бывали у них в гостях. Молодежь устраивала музыкально-литературные салоны, которые назывались «Вчера у Клэр» - семейное прозвище Татьяны Пашковой было Клэр - светлая (у нее были в детстве светлые волосы). В юности будущего писателя посетило страстное и безответное чувство к Татьяне Пашковой - Клэр, которая была старше его на три года и выше ростом…
Позже мы познакомим наших читателей с любопытнейшими воспоминаниями Татьяны Фремель, здесь же отметим, что "Гайтошка", как называли его старшие друзья, блистал своими философскими докладами и был высоко оценен в кругу своих друзей. Благодаря переписке Газданова с друзьями юности в наших руках оказалась уникальная фотография писателя, присланная из Парижа в 1928 году в Харьков с надписью "Моим самым близким знакомым - Гайто Газданов". Именно эту фотографию Вы можете увидеть на первой странице нашего сайта… То впечатление, которое оставило общение с будущим писателем в сердцах его друзей, позволило нам получить уникальные фотодокументы и воспоминания о юности Газданова.
Воспоминания Фатимы Салказановой - коллеги по работе Гайто Газданова на Радио "Свобода" рисуют образ респектабельного человека, склонного к тонкому юмору - но и весьма закрытого. Однако следует принимать во внимание, что сама среда этого учреждения была весьма своеобразной. В последние годы жизни Газданов возглавлял Русскую службу, поставлявшую в эфир авторские передачи и «беседы за круглым столом». В те годы в отделе Газданова работали Вейдле, Адамович, Червинская, Михельсон, Варшавский, Франк, Бахрах, то есть люди, знавшие друг друга с юности по Парижу и Лондону и дружившие. Газданов пользовался у них абсолютным авторитетом.
По словам Салказановой (она работала не под началом Газданова, а в отделе новостей), в те годы атмосфера на Радио Свобода была высоко интеллигентная, глубоко дружелюбная и творческая. Атмосфера Радио "Свобода" резко изменилась лишь с приходом туда других людей - подозрительность, а вместе с ней скандалы, доносы, кляузы, сплетни появились там через несколько лет после смерти Газданова, то есть с момента, когда в середине 70-ых стали прибывать люди из Советского Союза (и продолжается по сей день).
В контексте этих сведений не вызывает удивления тот факт, что в передачах на Радио "Свобода", посвященных Газданову, никто из журналистов не сказал о нем именно как о выдающемся русском писателе: масштаб личности этого человека был таков, что мало кто из нынешних сотрудников "Свободы" мог почувствовать, с кем они имели дело в лице Газданова.
Слово писателя - не слово информатора, или историка, не слово пропагандиста, оно художественно по своей сути, то есть может быть свободным даже от убеждений самого автора. Есть в этом момент чудесного преображения, слово рассказчика и романиста не является служебным, политическим, христианским, образовательным, прогрессивным, вернее - может являться всем этим, но смысл его не исчерпывается этими ипостасями слова. Слово писателя образно, оно рождается в жизни, вбирая все ее смыслы, и высшие и низшие. В этом смысле оно даже отчасти независимо от самого писателя и тем таинственно и сокровенно: сакрально. Все остальные слова профанны в большей или меньшей степени (таковыми делает их контекст идеологического или иного противостояния, участие в передаче).
Известно различие между существом труда писателя и журналиста (сам Газданов в своих произведениях не раз указывал на эту разницу). Можно сказать (вспомнив, к примеру, блистательного теоретика культуры Вальтера Беньямина), что журналист служит информации, его задача - истолковать события. В то время как рассказчик передает живой человеческий опыт. Беньямин писал: "… опыт теряет ценность. И похоже на то, что чем дальше, тем больше все погружается в темную бездну. Каждый взгляд в газету убеждает, что мы опустились на ступеньку ниже, что не только внешняя картина мира, но и картина нравственного состояния снова претерпела изменения, которых никто не мог предположить" (цитируется по статье "Рассказчик. Размышления о творчестве Николая Лескова" из книги "Озарения" Москва, Мартис, 2000).
Мы позволим себе предположить, что Газданов чувствовал эту же драматическую ноту ХХ века, чувствовал и на своем опыте: писатели вытеснялись из жизни. Он сам не мог и года жизни прожить на гонорары - вознаграждение за свой колоссальный труд (9 романов, 40 рассказов). Он, владеющий даром живого и сокровенного слова, должен был участвовать в деятельности пропагандистской машины, которая использовала слова профанным образом. Это трагическое противоречие между сакральным, священным предназначением писателя - служению Слову и профанным предназначением журналиста - служению информации - пронизывало последние годы жизни писателя.