Современное восприятие «фантастического» у Газданова.
Начать хорошо бы со следующей цитаты, что существует в Сети [1] «Газданов, Гайто - собственно, Георгий Иванович Газданов (1903, Санкт-Петербург - 1971, Париж) - русский писатель-фантаст. Не окончил гимназию. Воевал в гражданскую войну на стороне белых с 1920, эмигрировал в Турцию, потом перебрался во Францию. Работал грузчиком, мойщиком паровозов, рабочим на автомобильном заводе, ночным таксистом. Учился в Сорбоннском ун-те, не закончил.
Начал печататься в 1926.
Газданов, Гайто //Энциклопедия фантастики: Кто есть кто /Под ред. Вл. Гакова. - Минск: ИКО "Галаксиас", 1995. С. 155» [2].
И в рамках подхода, о котором пойдёт речь, это не случайное утверждение о фантастическом характере прозы Газданова.
Собственно, это наглядная иллюстрация того механизма, которым профаническим литературоведением описывается фантастика и фантастическое в литературе. Дело в том, что действительно есть некоторый формальный признак, предъявив который как пропуск, можно зачислить Гайто Газданова в писатели-фантасты.
У него есть известные картины антиутопии некоего Центрального Государства в «Возвращении Будды» и хорошо описанный исследователями мотив двойничества, а так же. Про двойничество, кстати, сказано довольно много: «Значительное место в творчестве Газданова занимает тема двойничества. Вполне осознанный характер выбора им этой темы показывает его программная статья «Заметки об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане», в которой писатель, в частности, утверждал, что «фантастическое искусство существует как бы в тени смерти...» и что «почти все герои фантастической литературы и, уж конечно, все её авторы всегда ощущают рядом с собой чье-то другое существование. Даже тогда, когда они пишут не об этом, они не могут забыть о своих двойниках» [3]. То есть, в текстах Газданова есть элемент фантастического.
Но в той же мере фантастом можно считать Бориса Поплавского, про которого Газданов говорил: «Он всегда казался иностранцем, куда бы ни попадал. Он всегда был точно возвращающимся из фантастического путешествия, точно входящим в комнату из недописанного романа Эдгара По».
Тут есть некая путаница, вызванная смешением фантастики как вида литературного творчества и бытования её творцов и читателей - «Обычной ошибкой является классифицировать её как жанр, подобно триллерам, шпионским романам, историческим, и так далее; НФ включает в себя множество жанров, романы катастроф, космические оперы, и т.д., и таким образом уже по определению жанром быть не может. Корректнее будет определить НФ как вид литературы или вообще образ выражения. Использование такого определения поможет нам не забывать, что НФ куда более аморфна, чем это обычно принято думать» [4].
Теперь важное замечание - часто в фантасты пытаются записать всех великих писателей, кто употребил нечто мистическое или необычайное в своих текстах. В результате «фантастическое» находится не только у Булгакова, но и Свифта, Гоголя, Пелевина и Гомера, Мильтона, и, разумеется, у Паниковского. Можно упомянуть и Бабаевского - потому что мир его «Кавалера Золотой Звезды» заведомо фантастичен. Так приходят к утверждению «литература = фантастика». Это утверждение заведомо непродуктивно, но выгода только лишь в том, чтобы встать под сень бюстов великих. То, что называется «доминантой литературного произведения» никак нельзя подверстать под фантастику.
Поэтому сразу нужно договориться об определениях. Под фантастикой в данном контексте понимается корпус текстов, сложившийся в ХХ веке и корпус писателей, идентифицирующих себя с понятием «писатель-фантаст». Фантастика здесь также - пирамидальное сообщество из писателей, издателей, критиков, читателей. Это, так сказать, базис. В качестве надстройки выступают традиции, взращенные в послевоенное время. Итак: фантастика совокупность текстов, писателей и сообщества, иногда называемого фэндомом.
В этом-то и парадокс современного (часто маргинального, самодеятельного) литературоведения, записывающего в фантасты Газданова. Логично было бы дополнить этот ряд Брюсовым или утопией Краснова. Роман последнего, кстати, при современном переиздании назван отчего-то «фэнтези» [5].
Интересно, впрочем, почему Газданов посмертно кооптируется в пантеон фантастов.
Объяснение этого - в общественном признании - Газданов имел, говоря в терминологии советского высшего образования, проходной балл.
Особенность книг Газданова в том, что по его фамилии проходит особый водораздел - Газданов становится «крайним» общественно известным писателем. Его ровесник Борис Поплавский уже известен только специалистам. Этот, в некотором смысле, творческий антипод Газданова так же интересен, как и забыт.
Газданов оказался востребован оттого, что помимо литературных (высокое качество беллетристики, рассудочный и вкусный русский язык, радостный читателю, экзистенциальность его прозы) есть и другие компоненты успеха. Та самая особая специфика судьбы - Газданов оказался своего рода «Белым Гайдаром» (Аркадий Голиков, кстати, младше его всего на полтора месяца). Наконец, «паспортная» национальность - в Осетии он считается писателем национальным.
Но повышенный интерес к литературе эмиграции у филологов и литературоведов имеет оборотную сторону.
Это напоминает деятельность какой-нибудь организации, что вывозит свою диаспору на родину по национальному или религиозному признаку. Сначала с трудом вывозятся представители правильные и кондиционные, потом вывезли иных, потом правильные совсем закончились. Но организация уже разветвила руки своих региональных отделений, и ей не очень хотелось сократиться «за выполнением миссии». Поэтому она продолжала поставлять на родину уже неправильных, а потом и вовсе неверующих и «вненациональных».
Непонятно кого, но везти надо.
Так и литературоведы воспитанные восьмидесятыми годами прошлого века, безумным спросом на возвращённую литературу, продолжали выдавать «на гора» всё новых и новых писателей, что легли в польскую, французскую, китайскую и американскую землю. Они извлекают из архивов рассказы и стихи, главным качеством которых - привязка к диаспоре. Эти тексты прочтут только два раза - цитируя на докладе, второй раз, шевеля губами, пробормочет старушка-корректор, когда выйдет академический сборник тиражом триста экземпляров.
Надо отдавать себе отчёт - куда вводится новообретённый текст - в научный оборот, или в читательский.
Газданов оказывается как бы на склоне холма, на гребне которого признанные классики - Бунин да Набоков, а если сделать шаг дальше по склону этого холма русской эмигрантской литературы - нечитаемое, неразличимое. Не оттого, что они плохо писали, а оттого, что не востребовано. Нет загадочного «широкого» читателя у Бунина, что говорить о Терапиано и Фельзене.
Вот именно это и напоминает ситуацию с проходным экзаменационным баллом в институт. И те, кто недобрал баллов, ничуть, может, и не хуже. Может, задатки их сильнее, чем у тех, кому вручили студенческий билет. Наверняка в каждом из непрошедших - свой огромный мир, но приняли не их, а других.
У Газданова этот балл проходной, необходимый для известности, был. Он - на грани, без запаса высоты, но в основном списке.
Поэтому состоявшийся писатель привлекает к себе взгляд самодеятельных литературоведов из фантастической корпорации. Речь не идёт об анализе фантастического - неформальным литературоведам легко подверстать в фантастику и Дюрера и Данте - что, кстати, они и делают, как и было показано выше. Это происходит точь-в-точь, как деятельность гипотетической организации по репатриации.
Однако, синдром профанического литературоведения часто оказывает услугу литературе. Мощное корпоративное движение любителей фантастики получают дополнительный толчок к чтению и стимул литературного выбора. Как он будет реализован - уже другой вопрос.
Но при этом можно сделать другой, парадоксальный вывод - Газданов действительно фантаст - только на особом поле. Кирилл Куталов, по этому поводу замечает: «Одним из основных размывающих границы факторов является постоянное разрушение такой, казалось бы, привычной оппозиции, как "истина-ложь" и родственной с ней "фантастическое-реальное". Граница между этими полярными понятиями в романе оказывается весьма неустойчивой… Одним из характерных примеров подвижности границы между истинным и ложным является и история Щербакова, вся построенная на несоответствиях, между тем как для Газданова "подлинное" определяется, как правило, возможностью постановки явления в ряд ему тождественных… Истина - истина о герое, о человеке - не важна. Все, что важно - и герой романа отчетливо это говорит - лишь "слепая и неумолимая механика случая". Еще одно подтверждение расплывчатости окружающего мира, его податливости перед той или иной претендующей на истину интерпретацией выражено в приведенных почти полностью речах прокурора и защитника на суде над Амаром, при том, что сама истина, которую уже почти не пытается ухватить герой, проста, как истина царя Соломона - Амару суждено умереть. Очертания героя, как и очертания истины, размываются не только его внутренним состоянием, но и какой-то всеобщей виртуализацией якобы несомненных и основополагающих понятий» [6].
Есть хороший эпиграф к дешифровке понятия «фантастическое» у Газданова - это цитата из него самого: «Последовательность событий во всякой человеческой жизни чудесна». Но, увы, она использована именно как эпиграф к тексту Игоря Кузнецова «Прохладный снег. О подлинной реальности Мирчи Элиаде и Гайто Газданова».
Чудесное и фантастическое у Газданова - это бытовые чудеса. Это - странные совпадения, такие, как превращение из зверя в человека в романе «Пробуждение», где психиатр говорит: «Для меня чудо, это не то, чего не может быть, а то, чего мы не можем постигнуть, так как не знаем ни его природы, ни тех законов, которые эту природу определяют. Но, так или иначе, то, что произошло, это именно чудо, как бы это ни понимать».
Примечания
1. Эта словарная статья существует в Сети по адресу - (<http://magister.msk.ru/library/extelop/authors/g/gazdanov.htm>) - «Экстелопедия фэнтези и научной фантастики».
2. Строго говоря, эта видоизменённая статья А. Лукашина в «Энциклопедии фантастики» выглядит так: «ГАЗДАНОВ, Гайто (псевд. Георгия Ивановича Газданова) (1903-1971). Рус. прозаик, более известный по произв. др. жанров, один из лидеров (наряду с В.Набоковым) "молодой прозы" в первой рус. эмиграции. Род. в СПБ (по национальности осетин), во время Гражданской войны, не окончив гимназии, примкнул к Белой армии, в 1920 г. эмигрировал в Турцию, позже переехал во Францию. Работал грузчиком, мойщиком паровозов, рабочим на автомобильном заводе, с конца 1920-х до сер. 1950-х гг. вынужден был зарабатывать на жизнь ночным таксистом; учился в Сорбоннском ун-те, но не закончил его. Во время второй мировой войны участвовал в движении франц. Сопротивления. Печататься начал с 1926 г. Умер в Париже.
Единственное произв. Г., имеющее отношение к НФ, - роман-антиутопия "Возвращение Будды" (1948), действие к-рого происходит в некоем вымышленном "Центр. гос-ве". А.Л.» Но одно включение Газданова в словник весьма характерно, не говоря уж об огромном количестве фактических ошибок - Газданов умер в Мюнхене, гимназию закончил в Югославии и проч. и проч.
Понятно, что здесь, на малом пространствен текста - огромное количество неточностей и фактических ошибок. Хотя говорят, что словарная статья была написана в 1990 году, а напечатана лишь в 1995 - это конечно, выводит подобные справочники из разряда авторитетных.
3. С. А. Кибальник. Поэтика потенциальной аллегоричности в «Призраке Александра Вольфа» // Дарьял, № 3, 2003».
4. Brian W. Aldiss, “A Brief History”. The Science Fiction Source Book. Edited by David Wingrove&Brian W. Wilson. Longman Group Ltd, 1984. p. 10.
5. Петр Краснов. За чертополохом. Роман-фэнтези. Биографическое предисловие Бориса Галенина. - М., 2002. Фавор-XXI, 350 с.
6. Кирилл Куталов Завершение незавершимого.